Взрыв завода, игры с черепами, слезы по Сталину. "Могилев моего детства" Александры Самойленко

Александра Самойленко родилась накануне войны и помнит, как рос после бомбежек и пожаров разрушенный город, и как она росла вместе с ним. Взрыв завода, игры с черепами, дырявый мост над Днепром — в новой истории конкурса TUT.BY «Могилев моего детства».

Жили мы в частном доме в районе мясокомбината. Семья была большая: бабушка, дедушка, моя мама, младший брат и я. Дом наш был построен в 1948 году, а до этого ютились мы с несколькими семьями в бараке, который стоял на месте нынешнего Октябрьского РОВД.

Вспоминается, как немцы при отступлении взорвали сушзавод, который находился недалеко от барака. Знаю, что в военное время на заводе работали женщины и старики — те, кто остался в живых. Насколько я помню, на этом заводе делали крахмал и сушили фрукты и даже овощи.

Перед тем, как взорвать завод, немцы обошли все дома в округе и предупредили жильцов о предстоящем взрыве. Мы все поднялись по откосу подальше от сушзавода на Пушкинскую улицу — так тогда назывался нынешний проспект Пушкинский. Откос был пологий, на нем росли вековые дубы. За ними мы и стали, смотрели и ждали, что же будет. Взрыв был такой мощный, что земля вздрогнула, а мы все побежали подальше от его очага.

Во время оккупации немцы дружили с семьями, часто заходили и к нам. К детям относились особенно трогательно. Помню, что всегда давали мне конфету или печенье, когда наведывались к нам. Конечно, я ждала этих чужих дяденек, чтобы получить гостинец — это было такое счастье, такая радость.

Не могу забыть, как соседка пришла к бабушке и попросила соли, мол, кашу малому варит, сахар есть, а соли нет. Помню, я тут же решила, что соседка и ее семья глупы — ну как же: сахар есть, а они еще и соль в кашу добавляют.

Немцы говорили бабушке, что Гитлер — это хорошо, описывали будущую жизнь в радужных красках. Бабушка им ничего не отвечала, а только думала: лучше, как есть, но без этих добрых немцев.

Позже бабушка и мама рассказывали, как в карьере напротив мясокомбината расстреливали людей. Всегда ночью и всегда в темноте. Но выстрелы слышны были. Ночами люди не спали. Каждый боялся и знал, что происходит, но с другими не обсуждал. Страх был силен.

А после войны в этом карьере брали песок для послевоенных строек. Песок был качественный, разработки шли полным ходом. Наш дом стоял напротив карьера. Мы, детвора, находили человеческие черепа и гоняли их вместо мяча. Пока один из прохожих сказал, что это грех и боженька накажет нас. Мы прекратили эти игры, но игрушек не было, и мы играли с костями, не зная, что они принадлежат человеку.

До сих пор меня гложет чувство вины за те детские игры. Прости нас, Господи, ибо не знали, что творили.

После войны мама повела меня регистрировать в ЗАГС. Нужно было преодолеть путь от мясокомбината до города пешком. Транспорта тогда не было. Запомнился этот поход тем, что мост через Днепр был деревянным, с большими расщелинами. Через эти дырки была далеко внизу видна вода — темная, тяжёлая и… страшная. Когда по мосту шла машина, он весь содрогался и, кажется, качался. ЗАГС тогда находился в самом начале Первомайской. Возвращаясь обратно по мосту, я старалась не смотреть вниз, крепко стиснув руку матери.

Когда стали постарше, мы с друзьями и подругами частенько бегали в город. Ходили в кино в кинотеатр «Чырвоная Зорка». Трофейный фильм «Тарзан» смотрели в клубе мясокомбината. Смотрели по несколько раз, а потом, сговорившись, строили планы побега в Африку к Тарзану.

Помню 1953 год, год смерти Сталина. Учительница русского языка пришла на урок суровая как всегда, сердитая. И вдруг наша грузная Лина Константиновна заплакала навзрыд. Это было для нас большой неожиданностью. Сильная и неуязвимая «училка» так просто, по-человечески оплакивала Сталина.

Многие стали всхлипывать вслед за ней. Свою реакцию не помню, но я точно не плакала. Я уже тогда знала, что мой дед — священник — отбыл 5 лет в сталинских лагерях. А прадед так и сгинул где-то на обширных просторах ГУЛАГА. Не плакала я не потому, что многое понимала, а потому, что не плакалось.

Несмотря на холодные и голодные послевоенные годы, внутри кипела жажда познания жизни. Через познание шло становление личности — постепенное, медленное. Информационное поле вокруг было сужено до предела. Помню, после войны — в 1948 или 1949 году — нам провели радио. Это было событие! Ясно и четко помню, как из тарелки вдруг вырвался голос — необыкновенный, красивый, бархатный: «Уймитесь, волнения страсти». Это пел Борис Гмыря. И я на всю жизнь полюбила классику, а певца этого слушаю часто и сейчас.

Любопытство было огромным, а ответы на возникающие вопросы получить было не от кого: в семье образованных не было. Книги стали моими большими друзьями.

Ребят из моего детства больше под землей, чем на земле осталось. Как писал Пушкин, «иных уж нет, а те далече». Те же, кто остался, может, прочтут и узнают себя в истории Могилева моего детства.

Проголосовать за лучшую историю, присланную на конкурс «Могилев моего детства», можно будет в середине августа. Победителю, напомним, достанется 100 рублей.