Высшее образование: несколько неприятных вопросов. Мнение Юлии Чернявской
В одной из недавних статей я попыталась описать слом между предыдущими и нынешним поколением студентов. Разумеется, речь велась не столько о людях, сколько о тенденциях. В конце статьи я пообещала вскрыть причины этого печального явления. Что ж, взялся за гуж… Не претендую на единственную истину: причин много, они переплетены так, что не разъять. Скажу лишь о нескольких, но всеобщих. За свою жизнь я работала в четырех (часто в двух одновременно) университетах, да и коллеги извне рассказывают то же самое… Так что не частная это проблема, отнюдь нет.
Первое. Установка на всеобщность высшего образования
Сперва о тенденции. По отчету ЮНЕСКО, ныне в мире высшее образование получают около 150 миллионов. Это вдвое больше, чем в 2000 году. Вдвое — за полтора десятка лет! Хорошо это или плохо?
У нас, в Беларуси, высшее образование получает 90 с лишним процентов молодежи. Оно стало массовым. Молодым нужен диплом, востребованный на рынке труда, а университетам нужно выжить, удержаться на плаву, что в нынешних экономических условиях не так-то просто.
Беда в том, что массовое образование на корню уничтожает саму идею образования «высшего», элитарного, снижая планку его качества. Университетское образование ныне услуга, одна из других услуг. Знания по предмету трудоемки, затратны, менее привлекательны для современных юных умов. (Удивительно ли, что сейчас мы больше ценим не знания, а летучую, краткосрочную, противоречивую «информацию»?) Но именно эти, базисные, знания дают способность отличать главное от второстепенного, а также быть чувствительными к противоречиям — уметь отделять «зерна от плевел». Какое количество опровергающих друг друга «красивых фраз» в дипломах наших студентов! Беда не только в том, что сдирают из интернета, но и в том, что сдирают без разбора. Ведь тезисы противоречат друг другу, зато написано и там, и там красиво, «по-ученому».
Изначально, конечно, причина массовизации высшего образования в том, что нарушена иерархия: когда кто-то шел в ПТУ, другие — в техникум, третьи — в институт, четвертые — в университет (что, кстати, не мешало поступить в институт и в университет после окончания среднего специального учебного заведения). Вы можете сказать: это так по-советски. По-советски, отвечу я, — это очень по-разному. Идеология («марксизм-ленинизм-история КПСС») — и очень качественное высшее техническое и естественное образование (математика, физика, астрономия, география, геология, прикладные технические дисциплины и т.д.). Массовое незнание иностранных языков — и замечательное средне-специальное обучение. Сталинские кампании против генетики и кибернетики — и выдающиеся психологи, филологи, философы, на работы которых до сих пор ссылаются на Западе. Жуткие зануды-«училки» — и, например, школа А. Мещерякова, дававшая старт слепоглухонемым детям: некоторые из них становились не только студентами, но и учеными. «Волчий билет» в престижные вузы для целых групп населения — и бесплатное, хорошо развитое внешкольное обучение (кружки, студии, секции и т.д.). Не стоит также забывать о серьезном отборе абитуриентов. Хорошо было бы оставить лишь «плюсы», убрав тоталитарные «минусы», но возможно ли?
Складывается впечатление, что мы, угробив все разумное, что СССР отчасти создал, а отчасти заимствовал из классической модели университетского образования, бережно сохранили все неразумное. Точно так же мы поступили с западной системой, которую сначала приняли на вооружение, потом отвергли, и уже годы безуспешно пытаемся найти что-то среднее — там, где найти его невозможно. Можно сказать, что мы сделали халтурный косметический ремонт «под Запад». Ремонт этот изрядно обветшал, но никто на это уже не обращает внимания. Теории, идеи, концепции, давно показавшие свою несостоятельность на Западе, у нас зачастую считаются последним словом науки. Однако при этом наши университеты существенно расходятся с европейскими по числу полученных дипломов. Мы почти что впереди планеты всей ©.
В ряде европейских университетов бытует такая практика: в некоторые — подчас знаменитые, с долгой историей — принимают всех. После первого семестра остается половина, после второго — треть. К медиуму в университете остаются только те, кто мотивирован на образование. Преподаватели были бы счастливы, будь это возможно у нас. Но, увы…
Второе. Платное образование, развернувшееся вдаль и вширь
Учиться в вузе престижно — так было всегда. Но сейчас, когда жизнь требует от университетов, чтоб они выходили на максимальную самоокупаемость, студент, учащийся на платной основе, — кормилец вуза. А кормильцев стараются не обижать.
Так было не всегда. В 1990-е и в начале нулевых студент-платник иногда рвался из жил почище бюджетника. За нас платят родители, рассуждали те студенты, мы обязаны хорошо учиться. Помню объявления о повышении платы за учебу: перед ними стояли юноши и девушки с траурными лицами, да и у преподавателей лица были ничуть не веселее. Сейчас период детства затянулся: те, за кого платят родители, воспринимают это как должное. Бывает и так, что платят сами студенты. Это нормальная давняя практика. Днем учишься — ночью вагоны грузишь или полы моешь. Студенты-медики часто работали нянечками и санитарами в больницах, как моя мама и мой отец. Ночные дежурства. Наутро — на занятия. Нелегко, но здоровье молодое и заодно профессионального опыта набирались.
Но между «тем» и «этим» большая разница.
Дело не в том, что ныне студенты стараются устроиться на менее «пыльную» работу — кто их за это осудит? Проблема в том, что требуется, чтобы они работали полный день. Кто-то успевает отсидеть на занятиях хоть часть времени, но перед многими стоит выбор: работать в учебные часы (официантом, продавцом, клерком) или сидеть на лекциях и корпеть над книжками. На Западе тоже многие работают, чтоб оплатить учение. Но именно учение — не «корочку». Потому находят компромиссы и занятий стараются не пропускать. В принципе, и у нас отчаянного прогульщика и двоечника можно отчислить, но это случается нечасто. Чаще — бессчетные переэкзаменовки и взятие педагога измором. Существен и вопрос мотивации: не так давно за хорошее учение переводили с платного на бюджет или сокращали сумму оплаты. Теперь это золотое правило работает с большими перебоями: где-то есть, где-то нет. Номинально оно существует везде, но де-факто действует редко. Да и многие призадумываются: после платного все же не грозит распределение…
Третье. Тяжкое наследие средней школы
Родители школьников говорят, что те смертельно загружены, и у меня нет повода им не верить. Однако не могу не задаваться вопросом: чем именно так страшно загружают в школе, ведь на первый курс множество студентов приходит девственно невежественным. Некоторая их часть остается таковой на все время учения. Потому преподаватели нередко вынуждены замещать школьных учителей — и, конечно же, на это тратятся драгоценные часы своего собственного, уже университетского предмета.
«Не скажу за всю Одессу», как пел классик советского шансона, но за себя могу. Уже через два года после того, как из школ убрали «мировую художественную культуру», студенты, придя на культурологию, поразили не только отсутствием знаний, но и отсутствием понимания линии истории и культуры. Они не понимали, что Средневековье было после античности и что миф был до реализма — и искренне удивлялись моему недоумению по этому поводу. Не все ли равно?
Если говорить откровенно, то в значительной части вузов страны (исключая ряд традиционно высокорейтинговых специальностей) мы доучиваем «школьников» 12−15 классов. И уже не странно, что, читая дипломные или магистерские работы (а то и кандидатские диссертации), даешься диву: в какой школе их учили, если они не знают азов орфографии и пунктуации! И как же устаешь объяснять, что «также» в значении «тоже» пишется слитно, а «не» с глаголами — раздельно. Учителя не объяснили — приходится доцентам и профессорам.
Потому бедные вузы пытаются одновременно дать и общее образование (минимум треть нагрузки — общеобразовательные предметы), и профессиональные квалификации, а эти задачи расходятся — подчас кардинально.
Плохо это или хорошо? Смотря с какой стороны посмотреть. Для студентов невысокого или откровенно низкого уровня хорошо: не получили азов в школе, так хоть в университете… Для одаренной молодежи и преподавателей — плохо. Умному студенту скучно слушать то, что он и без того знает. А мы вынужденно теряем квалификацию, потому что обязаны упрощать свой предмет, адаптируя занятия под снижающийся уровень аудитории. Зато бумаг мы пишем все больше.
Четвертое. Канцелярская волокита
Отчеты, бумаги, учебно-методические комплексы… Кто спорит, они необходимы и в том или ином варианте существуют в образовании любой страны. Однако любое дело можно довести до абсурда. Вот, к примеру, учебные стандарты. Помню, как долго и серьезно их вырабатывали. Выработали. Есть базовая программа, сто раз утвержденная и переутвержденная. Одно из следствий: доля интересных авторских курсов сжалась, как шагреневая кожа. Новую дисциплину надо пробивать годами — и большинство «старателей» сходит с дистанции в процессе.
Удивительно ли, что часть мыслящих преподавателей, не имеющих возможности читать авторские курсы, покидает университеты?
Не буду выносить в отдельный пункт наши зарплаты, из-за которых приходится подрабатывать в других местах. Мечущийся между несколькими вузами педагог — это очень усталый человек. А старающийся обойтись при этом без халтуры — подвижник. Зачастую низкий уровень зарплат приводит к тому, что преподавать остаются все больше старые, закаленные в боях кадры — или, напротив, молодые, в основном аспиранты. Вымывается продуктивное средневозрастное звено. К счастью, есть еще педагоги Божьей милостью, но порочный круг, о котором я пишу, надламывает их энергию и энтузиазм — у кого уже в тридцать, у кого к пятидесяти: это уж зависит от количества сил конкретного человека.
Пятое. Отсутствие преемственности в обучении
Было время, когда начиная с третьего курса в университетах (не знаю, всех ли) действовала система еженедельных научных семинаров — и это при полновесном пятилетнем образовании. Ностальгически вспоминаю семинары по зарубежной литературе на филологическом в БГУ. Это время давно прошло. А было это так. Третьекурсник сам выбирал семинар и его руководителя. Затем тот становился научным руководителем дипломной работы, а зачастую и диссертации. Таким образом студент избирал специализацию и тему, по которой уже работал три года: курсовые, обогащаясь, становились дипломами; а уж после дипломы иногда превращались в диссертации. Ныне же студент нередко скачет, как кузнечик, от одного педагога к другому, от одной темы — к другой, и все это не исключает того, что защищать магистерскую или даже канидатскую он будет под новым научным руководством и на какую-то третью тему. Причина понятна и прозаична: педагогическая нагрузка все сокращается, и студента просто «передают» в руки человеку, у которого ее не хватает. А если учесть, что базовое образование сократилось на год… Словом, лишь к концу второго курса мы мало-мальски залатываем дыры среднего образования, а на четвертом — уже диплом.
Шестое. Учение как развлечение
Есть разные типы педагогов. Одни бормочут что-то в пространство, как будто сами с собой разговаривают. Но если подсесть поближе, возможно, перед вами развернется интереснейший процесс мышления, в который вы можете включиться — и приобрести не просто информацию, но и навык мыслить. Другие читают по бумажке. Это заведомо настраивает на неодобрительный лад, в котором тонет содержательность того, что написано в конспекте преподавателя. Есть харизматичные педагоги, увлекающие студентов эмоцией, запалом, страстью к науке. Часто они вызывают восхищение — но лишь до тех пор, пока не начнут требовать знания своего предмета. Самый траурный день преподавателя-перфекциониста — экзамен. Ты сталкиваешься с дилеммой: нельзя поставить низкие оценки всем, поставить «двойку» или «тройку» за дипломную работу или отправить большую часть группы на переэкзаменовку. Ведь это значит, что виновник создавшейся ситуации — именно ты, а это уж очень неуютное положение (и дело не только в репутации, но и в контрактной системе). Ты виноват в любом случае — даже если создавал для студентов опорные конспекты в виде презентаций, даже если пытался захватить своим предметом, даже если водил на выставки, даже если на переменах тебя благодарили… Сегодня это двусмысленное положение педагога понимают уже и студенты… И вот он, экзамен, после которого возникает ощущение: «Что я тут делал в течение года? Зачем распинался?». Та же ситуация с курсовыми и дипломами. Некоторые студенты искренне удивляются тому, что их текст не просто проверяют на уникальность, но и вообще читают.
Привычная картина на семинарском занятии. Спрашиваешь: «Кто читал книгу?». Поднимаются руки. Спрашиваешь: «Кто прочел целиком?». Две трети рук опускаются. Остается несколько человек. А иногда — один. Возможно, это потому, что методички призывают нас не обременять юное поколение лишними знаниями, а значит — читать не книги, а главы (с указанием страниц). Перегрузить боимся? Неужели это страшней, чем выпустить из вуза недоучек, а то и неучей?
Седьмое. Смена парадигмы отношения «студент — преподаватель»
Приведу пример: раньше на экзамены приносили цветы. Не обязательно пышные букеты. Это могла быть одна роза или хризантема. Букетик васильков или ландышей. А в голодные 90-е цветы нередко рвали на поле те, кто был родом из деревни, орнаментируя лопухами и папоротником. Вспоминаю эти самодеятельные композиции с нежностью и благодарностью. Вы скажете: ну, и что хорошего, это ведь чтоб задобрить преподавателя. Ничуть не бывало. Цветы вручали не до, а после экзамена. Была такая норма, выражающая благодарность. Важны были даже не собственно цветы. Важны были выражения лиц и слова, которые при этом произносились. Это придавало экзамену торжественность.
Такого не случается уже лет пятнадцать. Да, какое-то время была негласная установка, что цветы — это взятка, но время это было коротким: наверху одумались. Тем не менее цветы испарились из нашей жизни. Ныне образование превращается в сферу услуг, и флер отношений «учитель — ученик» отброшен. Преподаватель стал придатком к «учебному процессу» — и тут не играет роли, хорош он или не очень хорош. За что ему цветы? Он же деньги получает…
Почему так изменилась картинка «учитель — ученик»? Первую причину я назвала: преподавание воспринимается как одна из услуг. Есть и более мелкие причины. Как правило, педагог владеет новомодными гаджетами хуже студента, а ныне это показатель интеллектуальной несостоятельности и несовременности. Ради справедливости скажу: некоторые (в том числе и хорошие) преподаватели старой школы так и не научились пользоваться компьютером и интернетом. Открыть обязательные курсы для педагогов при каждом вузе никому не приходит в голову, а студенты уверены, что в главном они на голову выше профессуры, хотя им почему-то по-прежнему не приходит в голову, что часть педагогов все же освоила программу «Антиплагиат».
Сказывается и материальное расслоение: когда студент приезжает на занятия на машине, а пожилой преподаватель спускается в метро — кто он для юного человека, уверенного, что мир у него в кармане, а «препод — нищеброд»? Тут мы все равны: и те, кому и впрямь не повезло устроиться на более престижную работу, и педагоги-энтузиасты, чувствующие себя атлантами, которые — пусть с усталостью — но все еще держат небо образования на каменных руках ©.
И, наконец, главное. Образование все реже связано с профессией. Изначально абитуриенты надеются, что высшее образование даст возможность быстрой карьеры и хорошей зарплаты, причем в тех сферах, что поближе к распределению и перераспределению благ. Однако довольно скоро они понимают, что университеты не гарантируют возможности получить хорошо оплачиваемую работу (а наукой, по данным различных исследований, хотят заниматься не более 3−5% студентов). Учение и профессия оказываются минимально связанными друг с другом… Недавно я получила письмо от одной старательной девочки: «Для чего я штудировала Тойнби и Лотмана? Чтобы теперь вести танцевальный кружок в деревне? На меня тут смотрят как на какую-то чудачку».
Конечно, из этого можно сделать вывод: давайте будем больше выпускать руководителей танцевальных кружков в деревне, крупье в казино, официантов в ресторане… Только для этого не нужен вуз. Университет нужен тем, кто готов созидать новое, базируясь на открытиях прошлого и современности. Университет нужен для того, чтоб мышление развивалось, а не коснело. Университет нужен для преемственности между Учителем и Учеником. А главное — для того, чтоб в нашу щедрую на инновации эпоху все же не прерывалась линия исторического и культурного развития общества.
Сколько людей из ныне учащейся молодежи (да-да, из 90%) это понимает?
Сможем ли мы отказаться от легких путей, которые уже в краткосрочном потенциале грозят полным обвалом высшего образования? Сможем ли мы не подменять дискуссию об образовании все возрастающим числом бумаг и формальных оценок? Очень хочется надеяться, что сможем. Но для этого как минимум надо перестать прятаться от неприятных вопросов и, наконец, посмотреть им прямо в лицо.
И еще надежда на студентов — настоящих, не поддельных. Пусть их меньше, чем раньше, но они все же есть. Возможно, вам удастся то, что не удалось нам, педагогам. Ведь вашим детям тоже предстоит учиться и работать по специальности — и хотелось бы, чтоб в Беларуси.