Правозащитники требуют общественного контроля в местах заключения
Правозащитный центр «Весна» подготовил ежегодный отчет по результатам мониторинга мест принудительного содержания. Проблемы все те же, особенно с медицинским обслуживанием. Не так давно закончился суд над фельдшером минского СИЗО за смерть Игоря Птичкина: родные парня остались недовольны процессом, сейчас добиваются компенсаций. Идет расследование в отношении медиков жодинского СИЗО, где в 2016 году умерли два заключенных.
— Медицинское обслуживание заключенных не соответствует уровню социального развития нашего государства, которое предполагает куда более высокие стандарты, чем те, которые имеются сейчас. Имею ввиду, что уже с 2010 года заключенные, по сути дела, обходятся без настоящей больницы, — говорит правозащитник Павел Сапелко.
Он напомнил, что строительство Республиканской общесоматической больницы для заключенных затянулось на годы. Старое здание по улице Кальварийской пошло под снос для строительства жилого квартала. И сейчас больница существует фактически в усеченном виде на базе следственного изолятора по улице Володарского в Минске.
О проблеме заговорили широко, когда общественность узнала о смерти 21-летнего минчанина Игоря Птичкина в СИЗО № 1 в июле 2013-го. За ненадлежащее исполнение обязанностей по ч.2 ст. 162 Уголовного кодекса был осужден фельдшер учреждения. Как выяснилось в суде, парню требовалась госпитализация, но фельдшер почему-то не вызвал дежурного врача Республиканской больницы для осужденных (находится рядом с изолятором) или бригаду скорой помощи. Эксперты пришли к выводу: это не могло гарантировать 100% благоприятного исхода, но необходимость была — еще за 2 дня до смерти.
Еще два дела по ч. 2 ст. 162 (Ненадлежащее исполнение профессиональных обязанностей медицинским работником, повлекшее по неосторожности смерть человека) расследуются по факту смерти заключенных в тюрьме № 8 в Жодино.
Напомним, 29 января 2016 от сердечной недостаточности там умер 36-летний Олег Богданов. Он отбывал 4 года за пьяную драку. У мужчины были проблемы с сердцем: после установки искусственного клапана сердца ему дали 3 группу инвалидности.
«После операции необходимо было принимать специальные лекарства, регулярно проводить лабораторные обследования, наблюдаться у кардиолога делать ЭКГ. Но как это можно качественно и профессионально сделать в условиях заключения?» — задаются вопросом правозащитники.
Мужчина не раз жаловался руководству тюрьмы, медикам, родным и даже судье на здоровье и свою беспомощность. Семья постоянно передавала ему лекарства.
Отрывок из последнего письма Олега Богданова от 28 января:
«Кровь периодически сдаю, но о результатах мне не говорят. Говорят, все в норме. «Варфарина» осталось на две недели. Нужны обезболивающие средства.
Больница здесь — это бывшие карцеры. Находится в подвале. Камеры 3 на 5,5 метра. Сидят от 5 до 11 человек на трех кроватях. Днем лежать на кровати нельзя, только сидеть. Пол, стены и потолок бетонный, сыро.
Прошу охрану вызвать врача — они не вызывают… Случаются какие-то приступы, становится дурно, я теряю сознание. А на кровать ложиться нельзя, пишут рапорты. У меня уже 4 замечания за лежание днем на кровати. Скоро поведут на карцер. На всякий случай я написал завещание".
Тем же вечером за нарушение правил внутреннего распорядка мужчину перевели в карцер. Утром он умер. Уголовное дело возбудили только через 8 месяцев, когда мать погибшего добилась личного приема у главы Следственного комитета Ивана Носкевича в октябре 2016 года.
А 20 сентября 2016 года в тюремной медчасти Жодино умер 39-летний Игорь Барбашинский. В последние дни августа он жаловался на обмороки врачу следственного изолятора. В сентябре состояние ухудшилось, мужчину госпитализировали в отделение анестезиологии и реанимации Жодинской городской больницы.
«Там Барбашинский находился трое суток, с 16 по 19 сентября. Его обследовали более основательно и определили, что причиной ухудшения здоровья является энцефалит неуточненной этиологии. Немного подлечив, в состоянии средней степени тяжести его вернули назад, в тюремную больницу», — сообщается в докладе «Весны».
Утром следующего дня мужчина умер. Уголовное дело возбудили в декабре 2016-го.
«Должен быть общественный контроль»
Правозащитники «Весны» признают, что мониторинг мест принудительного задержания — неполный, ведь внутрь их не пускают.
— Должен быть общественный контроль, при том что само государство систему для препятствования нарушениям не создала — нет института омбудсмена, который мог без согласования с администрацией посещать колонию и как-то улучшать ситуацию, — говорит Павел Сапелко.
Например, в соседней России к работе по сообщению о пытках от активиста Ильдара Дадина привлекали уполномоченного по правам человека. Там такая практика есть.
При этом с 2013 года количество заключенных в Беларуси растет — с 28 до 35 тысяч (по состоянию на 1 января 2017). Это не считая 6,7 тысяч человек в ЛТП, почти 42 тысячи человек, которым назначен административный арест, и так далее. А число пенитенциарных учреждений сокращается, говорят в «Весне».
— Система остается крайне консервативной и закрытой. А если что-то происходит, то информация очень тяжело выходит оттуда. (…) Даже за написание жалоб в прокуратуру, непризнание вины, попытки оправдать себя заключенные испытывают давление. И система находится в широких законных рамках, которая позволяет субъективно использовать те или иные методы наказания. Те наблюдательные комиссии, которые созданы при облисполкомах для наблюдения за местами заключения — очень формальные, — рассказывает правозащитник Алесь Беляцкий.
В докладе отмечают, что по закону в такие комиссии могут входить представители правозащитных объединений, но на практике большинство членов — из «иных объединений». Пока последние составляют в комиссиях большинство.
В октябре 2016-го прошло выездное заседание общественного совета при МВД в следственном изоляторе и тюрьме № 4 в Могилеве. Среди гостей были председатель Белтелерадиокомпании Геннадий Давыдько, сопредседатель Белорусского союза женщин Антонина Морова и заслуженная артистка Беларуси Ирина Дорофеева, а также профессор Витебского медуниверситета Валерий Дейкало. Увиденным они остались довольны.
D 2013−2015 годах комиссии в среднем посещали по 8 исправительных учреждений в год, за 2016 год Министерство юстиции такие данные не обнародовало.
При этом в законе не закреплено право членов комиссии беседовать с осужденными наедине; запрещено вести кино-, фотосъемку или аудиозапись, получать письменные обращения и тем более вести конфиденциальную переписку. О времени визита комиссия заранее информирует начальника учреждения.
«Эти запреты выхолащивают возможности членов общественных наблюдательных комиссий (…). Так, обнаружив соответствующее нарушение, член ОНК лишен возможности его зафиксировать (…). В случае получения сведений о пытках, жестоком обращении с заключенными нет возможности зафиксировать следы», — отмечают авторы доклада.
О плюсах в исправительной системе правозащитники говорят меньше. По их словам, это увидеть сложно, потому что «нас не пускают в систему».
Хотя есть пример «точечной гуманизации условий» в тюрьме № 4. Там по стандартам Минздрава оборудовали одну камеру для людей с ограниченными возможностями: с поручнями, специальной медицинской кроватью, а также специальными перилами у стола, умывальника и санузла.
Как сообщали представители ДИН в декабре 2016-го, такие камеры могут появится и в других исправительных учреждениях. В октябре начальник Департамента исполнения наказаний (ДИН) Сергей Дорошко рассказал, что в учреждениях уголовно-исполнительной системы находятся около 60 инвалидов. К 2020 году в местах лишения свободы появятся пандусы, комнаты для размещения и лечения осужденных инвалидов. Также представитель Департамента упомянул, что в системе ДИН планируют внедрить электронные карточки пациентов, и рассматривается вопрос о строительстве больницы, где «будет лечиться спецконтингент».