В Беловежской пуще до сих пор встречаются бортные сосны, в которых устраивали "живые" ульи
Чтобы их увидеть в лесу, надо иметь наметанный глаз. Но и заметив на стволе старого дерева, в 6−15 метрах от земли, длинную, похожую на дупло, щель, не каждый догадается, что перед ним — старинная борть, свидетельство процветавшего когда-то в наших краях промысла. В глухих местах Беловежской пущи до сих пор встречаются бортные сосны. Считалось, что их по пальцам одной руки пересчитать можно. Однако находки последних лет, сделанные сотрудниками национального парка, позволяют говорить уже как минимум о десятке сохранившихся деревьев, в которых наши предки устраивали «живые» ульи.
Две недели на дереве
«Бортничество в пуще известно с незапамятных времен, и основано оно было на разведении диких пчел в „живых“ ульях: естественных или выдолбленных в стволах деревьев дуплах — бортях, — рассказывает научный сотрудник парка Руслан Книга. — В качестве бортного дерева чаще всего использовалась сосна. Обязательно — с желтой сердцевиной. Считалось, что, если сердцевина красная или черная, пчелы в борти не поселятся или погибнут. Использовались и дубы, но редко, так как их древесина трудно поддается обработке».
Борть устраивалась высоко над землей с южной стороны дерева. С помощью веревок человек поднимался наверх и специальным бортницким топориком выдалбливал дупло. Через узкую выемку (около 70 см в длину, 15−20 в ширину) изнутри дерева выбиралась древесина. Бортник следил, чтобы стенки борти оставались толстыми (не меньше 10−15 см): это позволяло дереву жить, а пчелы не замерзали в холодные зимы. Борть натирали душистыми травами или их отваром. Затем отверстие закрывалось плашкой, а для выхода пчел делалось другое, более мелкое. Пчелиный рой, скорее всего, заселяли в борти «принудительно»: вряд ли наши предки, потратив две недели на сооружение борти, оставляли вопрос ее заселения дикими пчелами на волю случая…
Выгодный промысел
Дело, впрочем, того стоило. Мед и пчелиный воск были очень востребованы и приносили семьям бортников немалый доход. Владельцам пущи — тоже. Еще по распоряжению короля Владислава Ягайло жителям пущанских деревень предписывалось платить дань медом в количестве четырех гарнцев (1 гарнец — 3,28 литра) от «бора» (60 бортей). С одного бортного дерева обычно получали около трех-четырех гарнцев меда. Вячеслав Семаков, автор книги «Были и легенды Беловежской пущи», приводит данные: отдельные лесничества пущи получали за счет бортных налогов суммы, в 20 раз превышающие прибыль от продажи древесины.
Каждый бортник помечал свое дерево специальным знаком — клеймом или знаменем. Оно вырубалось с восточной стороны дерева на уровне глаз. Брать мед из чужих бортей категорически запрещалось. За воровство полагался штраф, превосходящий стоимость борти в 20 раз. А за систематическое разрушение бортей разорителю грозила смертная казнь.
Ушедшие в болота
Интерес к продуктам пчеловодства стал снижаться к середине XVIII века.
Прогресс не стоял на месте: на смену медовому сбитню пришла хлебная водка, для освещения жилищ вместо восковых свечей стали применять керосин. Согласно летописным источникам, в 1796 г. в Беловежской пуще насчитывалось 7233 бортных дерева, но пчелами из них были заселены только 632. А в 1888 году, в связи с переходом пущи в собственность царской семьи, бортничество в пуще прекратило свое существование.
Так, по крайней мере, считалось до сих пор. Но недавно двое молодых ученых, сотрудников парка, по своим научным делам пересекли замерзшее болото Глубокое (лежит на севере пущи, уже на территории Гродненской области) и добрались до небольшого лесистого островка. Потом выяснилось, что с северной стороны острова есть узенькая тропинка, по которой, возможно, местное население приходит сюда за черникой. Внутри острова — средневозрастной лес, по периметру — более старый…
Вот среди этих старых деревьев Антон Кузьмицкий и заметил сухую сосну с обрубленными сучьями и срезанной вершиной. Древние бортники порой «оголяли» ствол сухого дерева, чтобы ветер его не свалил. Пригляделись — точно: наверху, высоко над землей, прямоугольные вертикальные полости. Неподалеку — еще одна бортная сосна с клеймом бортника. А над ним что-то вроде деревянного охранного знака с крестом и выцарапанной надписью на польском языке, в которой четко просматривается дата: 1898 г. Значит, вопреки всем запретам в таких вот глухих уголках пущи местное население продолжало-таки строить борти и собирать дикий мед!
По следам диких пчел
Сколько таких бортей еще сохранилось в древнем лесу, точно никто не знает. Сотрудники заповедника навскидку называют «адреса», обозначенные ими в ходе исследований. В урочище Докудово на большом сосновом пне сохранился знак бортника. В Новоселковском лесничестве известны две такие сосны, одна из них — на экологической тропе. В Королево-Мостовском лесничестве, около оз. Лядское, бортная сосна «живая», но борть в ней не заселена… И вообще никто не знает, живут ли сейчас в пуще дикие пчелы. Те самые, исконно беловежские. Просто никто этим вопросом не задавался…
А жаль. Потому что пройдет не так уж и много времени, и бортные сосны, помнящие запах дикого меда, гудение пчел и тепло рук наших предков, исчезнут с лица Беловежской пущи безвозвратно…
Борона для «Винни-Пухов»
Для защиты бортей от их главного разорителя — медведя, типичного обитателя пущи тех времен, к одному из сучьев подвешивали тяжелую колоду, чтобы она закрывала вход к лакомству. Поднявшись к борти по стволу дерева, медведь отводил лапой колоду в сторону, устраняя препятствие. По закону маятника колода возвращалась в исходное положение и била мишку по голове. Разозленный медведь опять с силой толкал колоду и опять получал «сдачу». Так продолжалось до тех пор, пока оглушенный медведь не падал вниз или не отказывался от своих попыток полакомиться медом. Многие бортники клали под деревом борону железными зубьями вверх. Упав на нее, медведь погибал или становился легкой добычей для охотников.