Защитник неба
Одно из самых ярких моих впечатлений о начале войны — обороняющийся Смоленск. От нашей небольшой деревушки Вортихово по прямой до него каких-нибудь 12–15 километров. В солнечные дни можно было видеть белые стены его окраинных домов на Покровке, позолоченные купола некоторых церквей и даже часть крепостной стены, построенной еще в XI веке на приднепровских кручах.
В июле сорок первого Смоленск горел как огромный, никем доселе не виданный костер. Днем его заволакивал черный с проблесками пламени дым, а ночью небо охватывало яркое рыжее зарево, которое было видно даже в Каспле, нашем райцентре, — за 45 километров от города.
Немецкая авиация его беспощадно бомбила. В темное время суток в небе постоянно висели «свечки» — осветительные устройства, сбрасываемые на парашютах. Они медленно плыли к земле, помогая фашистским летчикам лучше различать объекты, которые им предстояло уничтожить в первую очередь. В самом городе днем не стихала оружейная стрельба, прерываемая большими и малыми взрывами и переходящая иногда в сплошной треск. Там бились насмерть.
Каждый вечер жители деревни выходили на южную ее окраину — аккурат напротив нашей хатенки — и молча, со вздохами и слезами, смотрели как разрушают их родной город. Казалось, там не должно остаться ничего живого. Но проходили дни, а город не сдавался. Истекая кровью, он продолжал отчаянно сражаться.
Тогда, в сорок первом, его все-таки не удалось отстоять — слишком велико было превосходство немцев в живой силе и технике. Но город сумел выстоять две недели, существенно притормозив лобовое наступление противника на Москву.
А 25 сентября 1943 года он снова стал нашим. Фронт отодвинулся к западу и застыл где-то на рубежах Беларуси. Но Смоленск враг по-прежнему пытался бомбить. Иногда в небе вспыхивали воздушные бои. Вечером по нему начинали шарить лучи прожекторов, и откуда-то из-за Днепра доносились звонкие хлопки зениток. Когда самолет попадал в перекрестие световых лучей, он светился серебристой птичкой. Теперь по нему открывали уже прицельный огонь и, как правило, сбивали. Однажды удалось наблюдать, как немецкого стервятника подбили и днем.
Случилось это под вечер. Летчик еще пытался дотянуть до своих, уходил в направлении Витебска. Но машина шла уже медленно, с каким-то неестественным прерывистым гулом, а у фюзеляжа светился и постепенно разрастался язычок пламени. За Волоковой, центром нашего сельсовета, самолет рухнул на землю.
Моя взрослая жизнь связана с Беларусью, в которой я оказался волею судьбы. Работая в Институте экспериментальной ботаники имени В. Ф. Купревича НАНБ, неожиданно узнал, что мой старший коллега доктор биологических наук Владилен Калер, вместе с которым мы не раз ходили на праздничные демонстрации, — один из тех, кто в 1943–1944 годах защищал смоленское небо от непрошеных гостей. Надо ли говорить, какое это было везение! Каждый обрадовался бы встрече с тем, кто непосредственно защищал от врагов его малую родину. Тем более что самих участников тех далеких событий осталось не так уж много. И где они теперь на необъятной территории бывшего Советского Союза? Тогда я уже начинал писать воспоминания о своем военном детстве, и встреча с живым свидетелем героической обороны Смоленска была как нельзя кстати.
— Мне было пятнадцать лет, когда началась война, — рассказал мой коллега. — Отца, кандидата химических наук, вместе с семьей эвакуировали из Минска в Куйбышевскую область. Когда мне исполнилось 17 лет и три месяца, стал проситься в армию и смог в нее попасть. В Куйбышеве в это время формировался зенитный артиллерийский полк, в который меня и зачислили. А первым городом, который пришлось защищать, оказался Смоленск. Разместились мы на небольших высотках у Витебского шоссе. Как житель Красного Бора (мы там действительно жили последнее время. — Авт.) ты их должен знать.
— Как же не знать, конечно, знаю, — подтвердил я. — Ведь на этих самых высотках мой отец, будучи лесником, посадил после войны сосны. Высокие деревья уже выросли. Можно считать, что он сам себе живой памятник воздвиг.
— Полк наш состоял из двенадцати батарей, имеющих по четыре орудия, — продолжил свой рассказ Владилен Лазаревич. — Каждое из них обслуживало шесть человек, включая и командира. Вражеская авиация вела тогда активную разведку расположения, перемещения наших войск и их снабжения через Смоленский железнодорожный узел с помощью самолетов‑разведчиков. Небольшие группы пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс‑87» пролетали также для атаки мостов, переправ, наблюдательных и командных пунктов. Тревоги следовали одна за другой и днем и ночью. Расчеты настолько выбивались из сил, что номера иногда засыпали, стоя у орудия.
Меня поначалу назначили заряжающим, но из-за своего малого роста я не доставал до зарядного устройства. Перевели в наводчики. А когда командира нашего орудия отозвали на Курскую дугу (где он и погиб), я занял его место. В этой должности оставался до конца войны. Вскоре после моего последнего назначения полк посетила высокая комиссия. Расчет выстроился в шеренгу, в которой по росту я стоял последним. Подошел генерал-майор и спросил, глядя на меня: «А это кто? Сын полка?». И очень удивился, что перед ним — командир орудия. Но, проверив мои знания, похвалил: «Молодец, сынок!». Мне показалось после этого, что я даже вырос на несколько сантиметров.
Главное внимание немецких асов, естественно, было направлено на железнодорожный узел. Перед наступательными операциями 1944 года он обеспечивал переброску войсковых ресурсов между различными фронтами, а также их материальное снабжение на западном направлении. Через Смоленск проходили эвакогоспитали с ранеными фронтовиками. Этот узел работал на победу непрерывно, и цену ему немцы хорошо знали. Уже с начала мая они приступили к массированным, по 150–200 вылетов за одну ночь, атакам на этот стратегически важный объект.
Мы приняли эффективные ответные меры. Для борьбы с вражеской армадой зенитчики разработали систему огневого купола под названием «Шапка». Верхний слой «Шапки» обеспечивался огнем 48 орудий нашего полка. Каждое из них выпускало через интервал в три секунды девятикилограммовый снаряд, конус разлета осколков которого составлял 200 метров. В среднем слое «Шапки» работали 37‑миллиметровые пушки, а в нижнем — крупнокалиберные пулеметы ДШК.
Когда подавалась команда «Шапка», все небо расцвечивалось вспышками наших снарядов, трассами малокалиберной зенитной артиллерии и ДШК. Последним двум помогал найти цель дивизион зенитных прожекторов. Думаю, что ты в детстве наблюдал один из эпизодов «Шапки».
— Не только я — и не единожды, — подтвердил я слова рассказчика, — все деревенские мальчишки сбегались смотреть на эту красочную картину. И ликовали, когда прожектористы ловили цель. Мы уже знали, что теперь бомбометатель от возмездия не уйдет.
Юному артиллеристу тоже было чем гордиться. Вот что рассказал Владилен Лазаревич в конце нашей беседы:
— Вспоминаю часть крепостной стены в Смоленске у молодежного кинотеатра. Вдоль нее лежат остатки 28 немецких самолетов. Тут же стоят таблички, поясняющие, что эти машины сбиты над городом огнем зенитной артиллерии. Сколько же жизней фронтовиков она сохранила!
После Смоленска в составе 1‑го Белорусского фронта Владилен Калер участвовал в освобождении Люблина и Варшавы. Зенитчики защищали стратегические объекты, вместе с другими орудийными соединениями вели артподготовку наступлений и артприкрытие разведгрупп. По окончании войны его часть в составе 73‑го гвардейского зенитного артиллерийского полка несла службу в Вильнюсе. Личные боевые заслуги моего коллеги отмечены орденом Красного Знамени, медалями «За боевые заслуги», «За освобождение Варшавы», «За победу над Германией» и рядом юбилейных наград.
Гражданская деятельность Владилена Лазаревича была целиком посвящена служению науке: он достиг выдающихся результатов в области биохимии и биофизики растений, математическом моделировании физиологических процессов. В 1971 году он стал доктором биологических наук. В 1962 году им был разработан и запатентован в ряде стран электрокоагуляционный способ очистки сточных вод, удостоенный золотой медали и почетного диплома ВДНХ СССР.
Наш институт в течение пяти лет шефствовал над артиллерийской дивизией в Осиповичах. Однажды в поездку я как председатель шефской комиссии пригласил и Владилена Лазаревича — прочитать лекцию и продемонстрировать свой новый подход в очистке сточных вод. Он съездил предварительно на тракторный завод и привез оттуда сосуд с темно-коричневой, почти черной жидкостью. Такими были тогда первичные промышленные стоки. В процессе выступления в Доме офицеров подошел к столу, опустил в стеклянный сосуд электроды и включил свою портативную установку. Буквально через минуту муть осела на дно, и вода стала чистой как из-под крана. В переполненном зале раздались дружные аплодисменты. Надо ли говорить, что после такой убедительной лекции ученого засыпали вопросами и долго не отпускали с трибуны.
Сейчас Владилену Лазаревичу идет 92‑й год. После своей военной исповеди он мне стал как родной, и наши дружеские отношения не прерываются. Я рад, что судьба некогда свела меня с этим простым, добрым и отзывчивым человеком, много сделавшим для Родины в военное и мирное время. Это пример, достойный всяческого уважения и подражания для вступающей в жизнь молодежи. Ей есть у кого учиться.
Леонид Емельянов, старший лейтенант в отставке