Травматолог Олег Эйсмонт о проблемах с позвоночником, тренировках, каблуках и зарплатах
Олег Эйсмонт работает в белорусской травматологии и ортопедии около 30 лет. Стажировался в Германии, США, Швейцарии… Мог остаться за границей, но не захотел.
На стене его кабинета — сертификаты и грамоты, в рамке висит фамильный герб. Хирург интересуется своей родословной. На полках миниатюрный кованый рыцарь и диски.
— Какую музыку слушаете?
— В молодости рок любил, потом вкусы изменились, но сейчас снова слушаю старый рок. И по телевизору смотрю программы в стиле «ностальгия». Это уже возраст, наверное.
«Хирург не может спрятаться за чью-то спину»
— Как вы пришли в медицину?
— Никаких котят-собачат я не лечил, как, бывает, рассказывают врачи… Все достаточно прозаично. Отец был хирургом, сестра училась в медицинском институте. И я — с одной четверкой в аттестате — понес документы в минский мед. Тогда, как и сейчас, попасть в этот вуз было нелегко: конкурс- несколько медалистов на место.
В приемной комиссии меня стали уговаривать подать документы на стоматологический факультет — там конкурс был гораздо ниже. Это сегодня все стремятся именно на стоматологический факультет, а тогда считалось, что туда идут в основном те, кто не мог поступить на лечебный или педиатрический факультеты.
Но за день до окончания приема документов отец случайно узнал о моем выборе и жестко спросил: «Хирургом не хочешь быть?» «Хочу быть доктором», — ответил я. В общем, в последний момент подал документы на лечебный факультет.
Нормально сдал экзамены и поступил. Круглым отличником не был, но учился хорошо. Чтобы в институте учиться на одни пятерки, надо очень многим в жизни пожертвовать. В первую очередь радостями счастливой поры студенчества.
— После института куда по распределению попали?
— Я сразу сюда (сегодняшний Республиканский научно-практический центр травматологии и ортопедии — Прим. TUT.BY) пришел младшим научным сотрудником и работаю здесь почти 29 лет. Но, еще будучи студентом, подрабатывал в травмпункте, на «скорой».
— У вас необычная фамилия…
— Первое официальное упоминание фамилии Эйсмонт датировано 1425 годом в списках воевавших на стороне ВКЛ. Там подряд девять человек с такой фамилией.
По одной из версий, Эйсмонтов когда-то пригласили из Скандинавии в ВКЛ на службу. И жили они в основном на территории сегодняшней Гродненской области. Там есть населенные пункты — Большие и Малые Эйсмонты. Но отец мой родился на хуторе в Березинской районе, это Минская область. Предположительно, часть Эйсмонтов переехали из Западной Беларуси в Восточную.
Сегодня в Польше проходят съезды рода Эйсмонт. Среди поляков тоже много однофамильцев. Это очень интересно — общаться с людьми, с которыми тебя, возможно, что-то связывает.
Родословную свою, к сожалению, далеко отследить не удалось. Многих родственников в Сибирь сослали
Деда в 1937 году расстреляли, хотя мы это узнали только в 90-е годы. Потому что прислали официальную бумагу, что его реабилитировали, и он умер по пути домой из ссылки.
А в 90-е годы можно было ознакомиться с архивами КГБ. Правда, дела в руки не давали, возможно, чтобы люди не мстили за родственников, потому что в документах было указано, кто на кого доносил. Сотрудник КГБ сидел с тобой, читал дело и отвечал на вопросы.
Так мы и узнали, что деда в 1936 отправили в ссылку, потом он вернулся, затем его снова взяли и расстреляли. Где именно это произошло неизвестно, но я поставил крест в Куропатах. Это наиболее известное место, где возле Минска расстреливали людей.
— Помните свою первую операцию?
— Честно — нет. Потому что помогать во время небольших операций я начал еще в студенческие годы, затем ассистировал на более сложных и наконец сам стал оперировать. В моей карьере не было какого-то рывка, ко всему приходил постепенно. Но могу сказать, что то, чего ты добьешься в медицине , — напрямую зависит от того, как ты учился в институте. На это влияет много факторов — характер человека, стремление к самообразованию.
Я знаю примеры, когда человек окончил институт с красным дипломом, но работает в поликлинике, сидит на приемах 20, 30, 40 лет — и не стремится куда-то расти.
Я не говорю, что надо в институте учиться на тройки. Как правило, те, кто так учился, не стали практикующими врачами.
— Вы же тоже к врачам ходите. Не страшно попасть на прием к однокурснику-троечнику?
— Мне проще. Я иду к тем, в чьем профессионализме не сомневаюсь.
— У обычного человека нет такой возможности…
— Нет. Но в любой специальности, не только в медицине, кто-то лучше работает, кто-то хуже. Один стремится к чему-то, другой плывет по течению.
— Чтобы стать хирургом, нужно быть смелым человеком. Вы не боялись?
— Нет, но всегда переживаю за результат, всегда еще раз подумаю о ходе операции, перед тем как взять в руки скальпель.
Профессия характер закалила. Хирург должен уметь принимать решения. Здесь не получится спрятаться за чью-то спину.
— Вы впервые в Беларуси провели операцию по пересадке хрящевой ткани в суставе. В чем были сложности этой операции?
— От нас все время ждут — прорыва, открытия… Но настоящие открытия происходят, может быть, один-два раза в год во всем мире. Все остальное — кропотливая повседневная работа.
Мы, как ученые во всем мире, работаем по наиболее интересным и перспективным направлениям. Это касается и пересадки суставного хряща при его повреждениях.
Поэтому, когда мы проводили эту операцию, были к ней готовы. Не было никакого стресса, все происходило планомерно.
«Как только урожай вишен, так сразу много травм: люди лезут на дерево за последней ягодой»
— Летом с какими травмами пациенты чаще всего приходят?
— Летом приходят с переломами рук и ног, повреждениями суставов и связок. Много травм у дачников.
Очень часто обращаются по поводу детского травматизма. Взрослые выехали на природу, отвлеклись — дети куда-то полезли. И — травма.
В принципе люди стали чаще заниматься спортом: катаются на велосипедах, зимой становятся на лыжи… Мотоциклисты — это вообще отдельная тема. Я никогда не видел, чтобы мотоциклист у нас ехал со скоростью меньше 100 километров в час.
И самое интересное, что не припомню ни одного случая, чтобы пациент в травме обвинял себя. Всегда виноват кто-то.
— А в новогодние праздники с чем приходят?
— Зависит от погоды. Если скользко, то при падении ломают руки, ноги… Если гололедицы нет, то часто получают ожоги от фейерверков или криминальные травмы: что-то не поделили и по голове ударили или ножом порезали.
Всплеск травматизма в новогодние праздники объясняется и употреблением алкоголя. На корпоративах народ так танцует, что себя травмирует.
— Удивительные травмы в практике были?
— Как-то поступил пациент, который выпал из строительной люльки с девятого этажа. И у него были только вывих плеча и немного перевозбужденное состояние. Плечо вправили — с остальным все нормально. Но положили под наблюдение в реанимацию, чтобы убедиться, что нет других повреждений. Он через пару дней как ни в чем не бывало поехал домой.
Там возле здания, откуда он упал, была куча песка, и мужчина слетел по касательной. Но все равно — с какой высоты!
Была еще одна история с мотоциклистом. Я в ту ночь дежурил, привезли парня лет 17 с переломом позвоночника, руки… Но неврологических нарушений не было, спинной мозг не пострадал: руки и ноги работали. С ним рядом стояли родители. Я и говорю им: «Это же вы купили ему мотоцикл. В этот раз повезло, более-менее отделался, а что будет в следующий раз?»
Года не прошло, как снова поступает этот же парень и снова травма, связанная с ездой на мотоцикле. На этот раз повреждение позвоночника такое, что у молодого человека паралич. И опять родители стоят рядом. «И к кому у вас сейчас претензии?» — спрашиваю. По сути, своими руками угробили сына, он теперь инвалид на всю жизнь.
— Может, какие-то необычные предметы извлекали из людей?
— Металл, стекло, шипы акации в суставе нашли. Что только не извлекали.
— Шипы акации?
— Пришел пациент, его беспокоил сустав. Раны как таковой не было. Оказалось, что в суставе — шип акации.
В травматологии все случаи какие-то необычные. Иногда удивляешься разнообразию жизни. Кто-то прыгает с парашютом, кто-то куда-то залез. Как только урожай вишен, так сразу много травм: люди лезут на дерево за последней ягодой.
Некоторые в 60−70 лет умудряются нырнуть в озеро и достать головой дно
Сейчас очень много людей, мягко говоря, непионерского возраста, которые в душе себя чувствуют молодыми. Вот они и взбираются куда-нибудь, что-то крутят, откуда-то прыгают. И не понимают, что в 20 лет у них были одни физические возможности, а в 40−50 лет — уже другие.
Люди обижаются, когда им говоришь, что надо иногда и в паспорт заглядывать. В душе молодой, может быть, и я, но я знаю, чем это заканчивается, поэтому не все делаю из того, что хочется.
— А вы сам обращались к травматологу?
— Я сам себя лечу. Травмы, конечно, были. Со студенческих лет любил играть в футбол, но два года назад получил травму, пришлось, как ни обидно, забыть про него.
— Как то, что сегодня люди много времени проводят за компьютером, повлияет на будущее поколения?
— На эту тему вам в том числе надо поговорить и с психиатром. Но если по моей части, то люди превращаются в дистрофиков. Человек должен двигаться, его мышечная система и суставы должны работать. Мы — часть животного мира. Естественно, должны постоянно быть в движении. Если этого нет, то появятся различные заболевания. В организме все взаимосвязано. Если не двигать руками и ногами, то страдают дыхательная, сердечная и другие системы.
«Нагрузка должна быть приятной. А не то, что пришли и выполнили упражнения, сжав зубы и без всякого удовольствия»
— Какая физическая активность самая полезная для офисных сотрудников?
— Что обычно делают офисные сотрудники? Они идут в тренажерный зал. Я не считаю, что это лучший вариант, скорее, это просто модно.
Думаю, что для здоровья лучше физические нагрузки на свежем воздухе. Бег, ходьба, когда синхронно работают разные мышцы
Можно потрудиться на даче: кусты пообрезать, сходить в лес, поплавать. Физическая нагрузка должна быть эмоционально приятной. И заниматься чем-то надо каждый день. В понедельник можно побегать, во вторник покататься на велосипеде, в среду — поплавать. Разнообразить как-то досуг.
— Такие активности больше подходят для лета, а что делать зимой?
— Есть лыжи, коньки. Можно поехать в отпуск, сходить в бассейн. Нагрузка должна быть приятной, а не то, что вы пришли и выполнили определенное количество упражнений, сжав зубы и без всякого удовольствия.
— После тренажерного зала или фитнеса белорусы приходят к травматологу?
— Редко. Только если перегрузки какие-то, и появляются боли в местах прикрепления связок и сухожилий. И это больше связано с тем, что люди давно не занимались, и резко дали нагрузку.
— Какой высоты должен быть каблук в обуви?
— Никакой. Конечно, женщины все равно будут ходить в обуви на каблуках.
Природа так задумала человека, чтобы он мог ходить без обуви
Если бы было нужно, природа бы создала каблук. Почему сегодня у многих плоскостопие? Из-за обуви. При этом люди парктически не ходят босиком по неровностям, гальке, траве. Мышцы стопы не сокращаются, они не в тонусе. В итоге у многих «слабая стопа» уже практически с детства.
— Нужно ходить в обуви с плоской подошвой?
— Лучше ходить босиком, но это нереально. Поэтому лучше выбирать кроссовки с хорошим удобным супинатором, и по возможности летом ходить по глубокому песку, гальке, траве…
Почему у нас в последнее время много грыж и радикулитов даже у молодых людей? Сейчас это бичь какой-то. В том числе и из-за обуви и отсутствия физических нагрузок.
Конечно, лучше всего для человека — ходить на четырех конечностях. Проблемы с позвоночником начались, когда человек стал ходить вертикально.
— Ортопедические стельки и ортопедическая обувь для детей, действительно, помогают?
— Это хороший вариант, но помимо него должны быть тренировки стоп. При этом ортопедическую обувь нужно покупать только тем детям, у кого есть проблемы. А так, еще раз повторю, нужно ходить босиком, делать массаж стоп, чтобы сформировать мышечный и связочный каркас.
— Сейчас многие увлекаются бегом. Как понять, что тебе бегать нельзя?
— Если человек вдруг решит пробежать дистанцию в много километров, а до этого не бегал, то стоит потренироваться. Я не говорю, что всем сначала надо идти к доктору и провериться, потому что никто это делать не будет. И что проверять?
Если тебе 30 лет, до этого ты никогда не бегал — начинай с коротких пробежек. И смотри на свои ощущения. Если чувствуешь, что уже бежать не можешь, — отдохни. В следующий раз увеличь время и дистанцию.
— Но бегать могут все?
— Да. Но все зависит от того, сколько и в каком темпе. Легкий бег, например, можно заменить быстрой ходьбой.
— Можно ли в 35 лет сесть на шпагат и не умереть?
— Если ты до этого не садился, то не стоит.
— Есть такое мнение, что человек молодой — пока гибкий. Вы его поддерживаете?
— Скорее наоборот. Пока человек гибкий, он молод. У человека, который много двигается, эластичность мышц сохраняется дольше.
— Как вы относитель к мануальной терапии?
— Положительно, если ее проводит врач с соответствующим образованием и после осмотра специалиста. Например, если мануальной терапией занимается опытный невропатолог или нейрохирург, или в крайнем случае врач, прошедший специальное обучение. И обязательное условие — заключение невропатолога или нейрохирурга. Все остальное — это плохо. Я имею ввиду, когда ты приходишь на терапию, у тебя спрашивают, что болит и говорят: «Ложись, сейчас вылечу!»
«Практикующие врачи лучше знают, какое оборудование и лекарства необходимы»
— Чем отличается работа травматолога в Минске от работы в регионах?
— В регионах сложность в том, что молодой специалист приезжает, а учиться не у кого. Ты один на весь район. Варишься в собственном соку, сам себя учишь. Но должно быть так, чтобы кто-то мог и подстраховать, и показать.
На районе очень тяжело работать: ты за все отвечаешь, а опереться не на кого
Думаю, что на периферию должны приезжать люди не после университета, а как минимум с пятью-десятью годами практики и интенсивного обучения в клиниках.
Но здесь возникает другой вопрос: если человек опытный, зачем ему ехать в провинцию? Там должны быть созданы условия не на словах, а на деле. Чтобы человек приехал — его хорошим жильем обеспечили, зарплату соответствующую дали.
— Какую зарплату?
— Чтобы он за нее мог достойно жить. И как минимум она не должна быть ниже той, которую получают столичные врачи.
— Вы много стажировались за границей. Как там зарабатывают врачи вашего уровня?
— В Америке доктор моего уровня зарабатывает от 1 млн долларов в год. Но там другая ситуация, там пациенты идут в клинику за доктором. Они платят врачу, а врач уже платит клинике.
В Европе другие зарплаты. Никто точно не скажет, сколько зарабатывает, потому что они работают, например, один день в университетской клинике, вечером — в частной клинике. В Европе зарплата медсестры начинается от трех тысяч евро в месяц.
— Но вас никогда не привлекали эти суммы?
— Не очень. Я год провел в Германии, стажировался в Мюнхене, было несколько возможностей остаться. Но у меня не тот характер, чтобы там жить. Там нужно или родиться, или эмигрировать ребенком. Мне там некомфортно морально. Некоторым людям это не мешает, и они уезжают. У них такая позиция: где больше платят и лучше кормят — там и хорошо.
— Что именно для вас некомфортно?
— Общение с людьми, жизнь… Здесь у меня друзья, родные… Понимаю, что можно к ним часто летать в гости, но это не то.
— Но если бы вы согласились и работали сейчас в Мюнхене, что бы в вашей работе было по-другому?
— Я выполнял бы свою работу так же, как и здесь. Но, конечно, материально-техническое обеспечение было бы получше.
— У нас нет денег?
— Денег, может, и не хватает. Но имеющиеся средства надо тратить разумно. Нужно больше доверять специалистам. Практикующие врачи лучше знают, какое оборудование и лекарства необходимы.
Или вот пример, сейчас мы получили гуманитарную помощь из Англии и полгода не можем ее растаможить. Составляем кучу бумаг, бьемся изо всех сил. Англичане говорят: заберем обратно и отправим в другую страну, где эту помощь примут. А там для детей специальные ортезы, чтобы стопы формировать, причем эти ортезы можно использовать несколько раз. И партия большая — на 600 детей. Ну не себе же мы эту гуманитарную помощь получаем…
Читайте также:
Главврач лечкомиссии Ирина Абельская: Горжусь тем, что по работе общаюсь с выдающимися людьми
Судмедэксперт о том, чем болеют и от чего умирают белорусы
Трансплантолог Олег Руммо о том, как, кому и за сколько в Беларуси пересаживают органы