"Он был какой-то отрешенный". Рассказ милиционера, который узнал в террористе в 1996 году земляка

«Помню, девочку какую-то нес. Я ее пытаюсь отдать и прямо отрываю от себя — так вцепилась…», — Ростислав Ляхнович вспоминает освобождение заложников из детского сада. 11 июня TUT.BY рассказал об истории, произошедшей в Минске в 1996 году. После публикации с редакцией связался милиционер, который первым общался с террористом Зюльковым и узнал в нем односельчанина. Мы попросили Ростислава Ляхновича рассказать, что тогда увидел он.

«Пока начальники подъезжали — мне было интересно посмотреть, кто такой этот террорист»

— День тогда только начался. Начальник нашего отдела Иван Иванович Плоткин забегает ко мне и кричит: «Антонович, быстрей поехали! Террорист захватил детей!». Я про себя думаю: учения? Ну додумались же — в детском саду!

Когда мы приехали на место, люди из ближайших домов уже собирались, подтягивали силы. Знаете, мы все были непугаными тогда. Не было ни страха, ничего.

Пока начальники подъезжали, мне было интересно посмотреть, кто такой этот террорист. Взглянуть на него. Еще ж никто не знал, кто он такой. Я поднимаюсь на верх, на второй этаж, дверь открываю… Саша Зюльков! Я знал его, мы ж росли вместе, он из Ратомки и я из Ратомки.

Ну он, конечно, человек по натуре нехороший был, хотя вырос в довольно состоятельной семье, родители его были работящие. Отец его, насколько я помню, работал на золотых приисках. Приехал в Ратомку с деньгами, из Якутии, годах в шестидесятых… По тем временам они очень красивый дом построили — в прибалтийском стиле, со скошенной крышей. Мы, дети, ходили на этот дом смотреть. Там и жили Саша и его младшая сестра Лариса — красавица была.

Он не был драчуном, но… В наши детские годы на Минском море у нас был свой, ратомский, пляж, куда посторонние не заходили. Тогда время было такое: Ратомка ходила на Ждановичи, на Заславль — дрались. Так вот, Саша на Минском море мог дать кому-нибудь денег и сказать: «А возьми с тем подерись». А сам смотрел на это…

Потом уже, после школы, помню, хобби у него было. Все как-то боялись, а он набирал елки в лесу, а потом возил их в Минск продавать, перед Новым годом. Это был его бизнес, хобби.

Еще в Ратомке Зюльков очень хорошим был мотористом. К нему попасть отремонтировать двигатель — это была удача, руки золотые были…

Ну, я увидел, что это Саша. Тарлецкому (тогда — начальник УВД Минска, — прим.TUT.BY) сказал, назвал его данные. Они проверили — действительно он. Тарлецкий попросил, чтобы я с ним поговорил.

Я зашел в комнату игровую, где он сидел. Он сразу: «Стоять!». А я был в форме. Говорю: «Саша, успокойся. Ты меня узнаешь?». «Не узнаю!». Ну, тогда я снял фуражку. «Узнаю». Попробовал к нему ближе подойти. Говорю: «Саша, ты чего? Чего ты хочешь?».

Он начал рассказывать. Не столько какие-то требования выдвигал, сколько просто в кучу собрал свои проблемы. Первое и главное: его поставили на учет в больнице за алкоголь, лишили прав. Хотя никто в этом не виноват — он сам. Он все считал, что это месть милиции за то, что его сестра Лариса встречалась с участковым, а потом рассталась… Сашу как-то задержали за управление в пьяном виде — у него не было прав, даже машина была не его, он ее ремонтировал.

Еще говорил, мол, ты же знаешь моего сына — он не может получить права, потому что не может пройти медкомиссию. Все списывал на месть. И даже вот что говорил: родители дом Ларисе отдают, а мне пришлось самому строить.

Я говорю: «Так причем дети?». Предлагал ему, чтобы мы с прокурором Центрального района там остались, а детей чтобы отпустил. Говорил: «Давай мы будем здесь сидеть, пока не привезут твои документы». Нет и все.

«Сидел на столе, держал в руке дипломат, через палец проходила резинка»

Там были четыре стола составлены — и он сидел на столе. Держал в правой руке дипломат за ручку. И я обратил внимание: через его палец проходила резинка и снова уходила в дипломат. Это очень прочная резинка — такие в авиамоделизме используются. Он периодически зажимал резинку пальцами другой руки. Доставал палец, он отдыхал, и потом обратно его засовывал.

Я понял: что-то там есть, наверняка взрывное устройство какое-то.

Дети все почему-то лежали на спине. Между Сашей и ними воспитатели поставили тюфяки как какой-то барьер. Дети были спокойные, по-моему, они вообще не понимали, что происходит.

Потом приехал замминистра, Юркин. И начали прорабатывать варианты, как освобождать детей.

Зюльков не запрещал воспитателю, няне ходить там, давать детям сок. Был такой вариант, чтобы ему предложили стакан воды со снотворным. Я говорю: «У него ж резинка. Не зря же он ее держит — что-то есть в дипломате».

Потом уже приехали сотрудники КГБ с прибором и тот показал наверняка, что там есть взрывчатка.

Потом был вариант такой: привезти его мать. Тогда было ведомственное — кто ж быстрей привезет. Ну я-то ратомский, знаю, где Зюльковы живут, а остальные ж не знают. Мне дали машину и мы сразу самым коротким путем туда.

Приезжаю. Матери практически не дал переодеться. В чем она была — сразу поехали. И когда мы ехали назад, помню, комитетчики едут, спрашивают ту же улицу. «Да вонт там!». А мы уже мать везем. Привезли. Я ее завел в детский сад — в комнату, где был штаб. Но Саша с матерью говорить категорически отказался.

«Вариант спасения детей через туалет подсказала няня»

Вариант спасти детей через туалет предложила няня.

Помню, Юркин разговаривал с Зюльковым всю операцию. Он его убалтывал. Помню стул, на котором он сидел в том помещении.

Потом, помню, как я стоял за спиной Юркина. Тогда уже привезли из Новинок личное дело Зюлькова, как тот и требовал. И он сидел и читал дело. Причем не отпускал эту резинку. Няня спросила: «Саша, можно я детей в туалет свожу?». Он, не отрываясь, махнул одной рукой — можно.

А мы побежали на улицу, доставать детей из окна. Но как их оттуда достать? Второй этаж. Вспомнили про пожарную машину — лестница короткая. Нашли еще одну лестницу — она гремит… Боялись, что он услышит. Поставили лестницу, начали детей подавать друг другу.

И мы этих детей снимали… Они не плакали, я ими восхищался. Но мы тогда сами не понимали, не оценивали ситуацию реально, что можем умереть, если вдруг все взлетит, а дети — тем более.

От лестницы до забора было, наверное, метров сорок. Я помню: хватал ребенка, бежал к забору и передавал там людям. Не спрашивал: что с ним дальше: Мы отдавали одного и бежали за другим — как челноки.

Помню, девочку какую-то нес — так чуть оторвал ее от себя. Она так вцепилась! Я ее отрываю, чтобы отдать и за другими вернуться…

Все делали тихо, иначе он бы услышал.

Воспитательница, помню, не вылезла в окно, отказалась.

«Он руку засунул в сумку — раздался хлопок и белый дым стал клубами стелиться»

Я обегаю детский сад, поднимаюсь наверх. А там уже вся лестница на второй этаж была забита людьми. Там столько понаезжало уже, что не протолкнуться. Если б там был взрыв, то посторонних трупов было бы больше, чем детей. Я пробиваюсь через толпу и Юркину показываю: все! (перекрещивает руки на уровне шеи, — прим. TUT.BY). Беззвучно. А Саша голову поднимает: «А где дети?!».

Там в коридоре, где шкафчики детские, я видел, сидел «алмазовец». У него за спиной пистолет торчал.

А Зюльков вдруг руку опускает вниз. Внизу лежала сумка хозяйственная. Мы-то думали, что это сумка, в которой он принес портфель. А оказалось, что там тоже была взрывчатка. Там заряд был. И когда он руку туда засунул — раздался хлопок и белый дым клубами начал стелиться. И потом прозвучал выстрел.

Когда мы обсуждали, что в таком случае делать с дипломатом, «алмазовец» сказал, что выбросит его. Ему: «А если ты в раму попадешь?». «Нет, выброшу», — настолько этот парень был уверен.

И вот взрыв, потом выстрел. И этот парень, который стрелял, бросается к Зюлькову. Знаете, у меня перед глазами крутится дипломат, окно, разбивается стекло. Хлопок в дипломате, он падает на асфальт перед детским садиком, крышка открывается…

Я смотрю: Зюльков на полу на коленях. Дыра в голове. Но он был живой. Сразу скорую ему вызвали. Я подхожу: он смотрит, говорит: «Все, Славка…». Я говорю: «Саша, ты ж этого хотел, ты ж сам этого добивался…» И его увезли. Он потом в больнице умер.

Вообще все время захвата он какой-то отрешенный был. И было непохоже, чтобы он собирался мириться, отдавать кому-то сумку просто так.

«Тогда основная работа была на милиции, а на КГБ и „Алмазе“ — ювелирная»

Набрали из сумки, из дипломата его почти полное ведро подшипников. Все было хитро у него устроено, но он использовал в качестве взрывателя запалы от гранат отечественной войны. Они уже физически устарели и не хватило мощности, чтобы тротил привести в действие. А тротиловые шашки были такие, которыми горняки взрывают породу.

Интересно, что Саша к этому саду никакого отношения не имел. Я спросил у него: «А почему именно в этом саду? У тебя здесь кто-то есть?». У меня по сегодняшний день впечатление, что место он выбрал чисто случайно.

Тогда основанная масса работы была на нас, милиции, а на них — КГБ, АЛМАЗ — уже такая, ювелирная. После этого случая уже в таких ситуациях они уже работал сами, а милиция была в оцеплении. А тогда не знал еще никто, как себя вести.

Не помню, чтобы я бывал на встречах в детском саду с выросшими детьми… Вы знаете, я бы вообще хотел, чтобы этих детей не трогали. Зачем? Они в детстве пережили то, что не дай бог кому-то пережить. И им каждый раз напоминать про это? Для чего?