"Об эту пору собачьего амура". Как в апреле 1908 года в Минске придумали "Лигу свободной любви"
9 апреля 1908 года газета «Минское слово» напечатала обличительную статью «Лига свободной любви». Сенсационную публикацию воспроизвел ряд изданий Российской империи. Поняв, что упускают модную тему, бросились вдогонку за «Минским словом» коммерческие газеты «Окраина» и «Минский курьер». Из губернского города летели телеграммы «Отъ нашихъ собственныхъ корреспондентовъ». Ажитация приключилась всеобщая. «Лигу» упоминали в публичных выступлениях известные общественные деятели России… Но что на самом деле было Минске?
Для начала определимся с газетными жанрами.
По моему глубокому убеждению, жанр № 1 — это социально-публицистический комментарий. В качестве образца приведу публикацию «Обилие бродячих собак» в апрельском номере газеты «Минский листок» за 1890 год. Вот полный текст:
«Об эту пору собачьего амура по минским улицам бегают огромные стаи бродячих и хозяйских собак, и их такая масса, что не только ночью, но и днем нельзя пройти по улице, чтобы не натолкнуться на эти стаи. А между тем управа до сих пор не думает об отпуске сумм на истребление бродячих собак, до сих пор, несмотря на требования и протесты обывателей, дума не издала обязательных постановлений по собачьему вопросу. А пора бы!»
Ярко и смело. А главное то, что после такой публицистики власти принимали меры. Пройдет каких-то четыре года, и Минская дума издаст постановление по собачьему вопросу.
Жанр № 2 — журналистское расследование с криминальным уклоном по горячим следам событий. Здесь я снова восхищаюсь «Минским листком», где в последующем весеннем номере под рубрикой «Кражи» был напечатан лаконичный шедевр:
«В ночь на 23 мая на углу Захарьевской и Губернаторской улиц постовым городовым задержан музыкант Абрам Лифшиц с украденною подушкою, неизвестно кому принадлежащею».
А ведь это — поэма о Минске-губернском! Полицейский хроникер не подозревал, что им создано колоритнейшее произведение, которым будут восхищаться в веках.
Представим: ночь, улица, фонарь, аптека Гутовского, тумба городового.
Перед тумбой стоит, покачиваясь, музыкант Абрам Лифшиц. С одной стороны у него под мышкой скрипочка в ободранном ледериновом футляре, а с другой — красная засаленная подушка. Абрам утомлен, он отработал свадьбу в доме на Раковской, где раз тридцать должен был под выкрики гостей «Мазл тов!» наяривать поздравительную мелодию. А почему у него подушка — то неведомо. Может, выдали в зачет платы за выступление из излишков приданного невесты.
Городовому скучно на пустынной улице. Хочется ухватить кого-нибудь и поговорить.
— Чья подушка, так твою и растак?!
— М-мм…
— Краденая! А ну пошли в участок.
О, изумительный город Минск…
И вот после шедевров про собачий амур и подушку музыканта Лифшица мне, искушенному минскому читателю, предлагалась газетная утка (по-нынешнему — фейк) про какую-то лигу свободной любви.
Не надо быть великим текстоведом, чтобы определить исключительную халтурность этой поделки. Тошнотворные ужимки с кавычками, с именами вроде Яша Гололюб и Коля Кисточкин… Глупость и пошлость очевидны даже в авторской подписи-псевдониме Свенгали (в ту пору был популярен роман «Трильби» Джорджа дю Морье с центральным образом гипнотизера Свенгали).
Техника сбора «фактуры» и самого письма здесь очевидна: ковыряние в собственном носу и разглядывание потолка.
Но если бы автор посмотрел в окно, то увидел бы, что минский бульвар значительно отличается от петербургского или киевского. У нас не было высших учебных заведений и соответственно — вольных в поведении студентов. Ниже приводим рисунки известного карикатуриста Владимира Кадулина (Наядина):
А в Минске преобладали гимназисты и учащиеся реального и коммерческого училищ. Их жестко контролировали помощники классных надзирателей и классные дамы. Не только на улице следили за поведением, но и в ученическую квартиру могли явиться.
В реальности существовала, конечно, не «лига», а более или менее устойчивые компании юных прожигателей жизни. Таскали потихоньку бутылки из семейных буфетов и писали друг другу в альбомы строчки Надсона: «Пусть роза сорвана, — она еще цветет, / Пусть арфа сломана, — аккорд еще рыдает!..»
А вообще думаю, что фельетон в «охранительной» газете «Минское слово» был затеян ради одной только строчки: «Зло началось еще в 1905 году, когда и его мамаша и ее папаша еще не были кадетами, а были эсерами». Старые межпартийные распри…
Вот фрагменты этого текста, который я набрался терпения переписать в архивном хранилище:
Лига свободной любви
Каждый из них приносил по стеариновому огарку и по две бутылки пива. Они зажигали огарки и, лежа на софках и просто на полу, пили пиво. Возлежали они, обыкновенно, так, что в шеренге первый номер занимали гимназисты, второй гимназистки. Когда догорал последний огарок, торопливо допивался последний стакан пива, и во тьме спутывались все номера…
Это было в г. Орле. Учащиеся обоего пола образовали «орден рыцарей пива и огарка», поставивший себе целью служение культу Венеры.
Только «рыцари» и «принцессы» могли обмениваться тут наслаждениями. Вход и выход посторонним строго воспрещался.
Так было среди учащейся молодежи.
Так было, по словам писателя Л.Андреева, и в одном из революционных кружков.
Так, говорят, теперь происходит в Минске. Лишь маленькая разница: местные карандаши свой клуб разврата называют:
— Лига свободной любви.
Хотя правильнее было бы назвать:
— Корыто поросят обоего пола.
На днях мне показали одну из этих гимназисток, состоящую в «корыте». Миловидная девушка со стройной фигуркой. Глаза не выдерживают спокойного взгляда. Вокруг нее, действительно, всегда вьются какие-то пшютоватые типы. Бедняжка!
Нелегко ей по-видимому достается эта «свободная» любовь"!
Печать порока и греха очень явственно отпечатана на лицах.
Ведь если для психолога лицо — зеркало души, то для физиолога оно — зеркало тела. Ошибки тут почти невозможны.
Итак, в реестр имеющихся в Минске обществ и клубов можно внести и недавно открывшееся новое «артистическое» общество, где драму каждый переживает на себе, где малолетние поросята играют свинские роли и где безграничный разврат, соединенный с откровенным цинизмом, называют «свободной любовью». Лига неуловима. Как и всякая мерзость, она прячется от солнечного света и в глубокой тайне совершает явное дело безумия и ужаса.
Но как образовалась такая лига?
В мае месяце прошлого года он и она, прибежав из гимназии, наскоро обедали. Затем он объявлял своим родителям:
— Я иду к товарищу.
Она заявляла своим:
— Мне нужно к подруге взять разметку во французской грамматике.
Оба шли в Губернаторский сад. Встречались. Подражая старшим, он брал ее год руку, и они начинали искать укромного местечка…
Вот эта мерзкая «аллея любви» в Губернаторском саду (ныне детский парк имени Горького):
В кадре почему-то однополые персонажи. Но это не важно, продолжим.
…Он смотрел на ее кокетливо декольтированную шею и грудь, взор его опускался все ниже и ниже за пределы досягаемости.
Свидания происходили часто. У него мамаша — кадет, у нее папаша — кадет. Как известно, кадеты отличаются свободомыслием и свобододействием только не для себя. Понятно, собственные дети содержались строго. Но зло началось еще в 1905 году, когда и его мамаша и ее папаша еще не были кадетами, а были эсерами. Тогда свободы действовали по всем трем измерениям.
Коля заявлял.
— Хочу на митинг.
— Иди.
Ната требовала всех четырех свобод: свободы поцелуев с Колей, свободы отношений, свободы свиданий и свободы «всего-всего». Папаша махал досадливо рукой и говорил:
— Отстань, не до тебя! У нас депутация, у нас петиция, у нас проекты милиции…
И вот теперь дождались результатов. Коля Кисточкин и Ната Воскресенская слишком рано выпили из кубка свободы. Когда же их родители из эсеров стали кадетами, свободы были урезаны. Приходилось перед свиданиями заявлять:
— Иду к товарищу.
— Иду к подруге.
После Губернаторского сада он читал Кузмина, она во второй раз перечитывала «Санина». При новом свидании они рассказывали друг другу «своими словами» о прочитанном. И вот однажды, окутанные «Туманом», прикрытые «Тьмою», они как-то нечаянно полетели в «Бездну»…
В 1908 году на карикатуре в газете «Петербургский листок» эстета Михаила Кузмина изобразили вместе с поросятами.
Считалось, что эротические произведения Кузмина и шокирующие стихи Сологуба («Расстегни свои застежки и завязки развяжи») для общества опаснее, чем «Смело, товарищи, в ногу!».
Когда начался текущий учебный сезон, Коля в гимназии чувствовал себя «настоящим» мужчиной, Ната сознавала себя «опытною» женщиной.
В один прекрасный вечер Коля под пьяную руку выдал свою тайну Яшке Гололюбу.
Каково же было удивление Коли, когда после его признания Яша Гололюб в свою очередь признался Коле, что у него «то же самое» с Ксеней Скорской.
Мало этого. Яша под «большим, большим секретом» сообщил Коле, что ему — Яшке признался Вася Косовский, что у него «то же самое» с Фаней Ливниц, а Вася Косовский под «большим, большим секретом» сообщил Яшке, что ему — Васе рассказал Меер Штейман, что у него «то же самое» с Стасей Мостицкой.
Коля от изумления перешел к огорчению: он никак не ожидал, что среди его товарищей столько «настоящих» мужчин. Но затем Колю охватило чувство радости при мысли, что он не один делает гадости, что из них поросят образовалось целое панургово стадо.
Вскоре общая «тайна» сблизила и соединила товарищей. Они решили, что «все это» интереснее делать в компании с известным церемониалом.
Тогда возникла «Лига свободной любви». Так была организована в Минске новая «масонская ложа».
Посвящение в рыцари происходило так: при тусклом свете огарка посвящаемый осматривался:
— Все ли у него обстоит благополучно.
Затем «Великий Мастер» читал отрывки из «Санина» и Кузмина. Удар пивной бутылкой куда следует заканчивал обряд посвящения. Посвященный допускался после этого к общему «корыту для поросят обоего пола».
Да! Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно. Я не знаю, дойдет ли мой голос до «рыцарей» и «принцесс» ордена «Свободной любви», но мне хочется сказать им: опомнитесь, пока не поздно!
Не делайте из прелестного храма юности мерзость запустения. Природа соединила половую жизнь с чистой радостью любви не для того, чтобы вы делали из нее непотребство, разврат и пресыщение, не для того, чтобы вы вели ее за собой на ниточке разнузданности, а для того, чтобы побудить вас к великому делу творчества, созидания семьи и будущих поколений.
Любви все живущее на земле обязано своим существованием, ибо не будь любви, не был бы выполнен закон существования:
— Плодитесь и множьтесь.
Цели природы ясны. «В ней все гармония, все диво». Законы природы непреложны.
Со своими преступниками, с нарушителями ее законов, она сама круто расправляется:
— Природа сама мстит за себя. Запомните это, юноши!
И если вы уже испытали горечь падения, так стремитесь теперь к прелести подъема и вновь не падайте!
Свенгали.
Не верю автору «Минского слова» потому, что, изучив архивный фонд Минской мужской гимназии, я не нашел документов, подтверждающих существование указанной «лиги». И никто из белорусских историков не видел реального полицейского или жандармского дела.
Но зато уже более сотни лет минский фейк с названием «Лига свободной любви» поддерживается литераторами-многостаночниками.
От Александра Гзовского с его пьесой «Лига свободной любви и полиция нравов» («комедия-сатира в 4 действиях, написана в 1909 году, к представлению запрещена, только в рукописном виде»).
До обладателя современного литературного антиприза «За достижение максимального коммерческого успеха при минимальном творческом вкладе» Александра Бушкова, который в авантюрном романе «Дикое золото» сгустил антураж:
«…Падение нравов, причем катастрофическое — вот чего я никаким умом понять не могу, — говорил пристав Мигуля. — <…> Есть у нас в Шантарске, изволите ли знать, подпольное общество «Эдем» — только вот к вашей нелегальщине не имеет никакого отношения, поскольку сии нелегалы собираются исключительно для танцев. Но танцуют они там в следующем виде: на барышнях нет ничего, окромя чулков и шляп, на молодых людях — опять же ни черта, кроме шляп и галстуков.
— И у вас? — хмыкнул Бестужев. — Что ж, общая тенденция, я помню сводку. В Минске — «Лига свободной любви», в Киеве — «До-ре-фа», в Казани — «Веселая минутка»…
Во все времена были как любители лазать сквозь дырки в заборах…
…так и любители подглядывать сквозь эти самые дырки.
Однако подобная техника никак не подходила для директора Минской мужской правительственной гимназии Сергея Васильевича Преображенского — выпускника историко-филологического факультета Московского университета, действительного статского советника, кавалера орденов Владимира 4-й степени, Анны и Станислава 2-й и 3-й степеней. Когда 9 апреля 1908 года началась газетная шумиха про «лигу», директор избрал официальный путь. Вот документы из архивного фонда гимназии:
«Секретно. Господину Минскому полицмейстеру
Апреля 28 дня 1908 г.
Покорнейше прошу Ваше Высокоблагородие в возможной скорости сообщить мне сведения с 1 января сего года по настоящее время по следующим вопросам:
1. Не был ли кто из учеников Минской мужской гимназии замечен полицией в нетрезвом виде, и, если был, то кто именно?
2. Не был ли кто из тех же учеников замечен полицией в ресторане, трактире, биллиардной и проч., и, если был, то кто именно?
3. Не совершали ли ученики гимназии других предосудительных поступков, и, если совершали, то кто именно и какие поступки?»
Получив этот секретный запрос, полицмейстер дал соответствующие указания приставам всех пяти городских частей.
Из второй, третьей и четвертой частей полиции ответные рапорты поступили односложные: «Ни в чем предосудительном гимназисты не замечались».
Пристав же первой части, похоже, долго чесал в затылке: как бы господин полицмейстер не заподозрил его в недостаточном усердии?.. И посему за неимением другого составил рапорт вот о чем:
«Крайне непристойно ведут себя воспитанники Коммерческого училища. Они появляются на улицах в пьяном виде, открыто курят папиросы и затрагивают проходящую публику. Затем — посещают рестораны, биллиардные и проч.»
Но совершеннейшее умение рапортовать показал пристав пятой полицейской части, на территории которой находились публичные дома:
«Во исполнение предписания от 1-го мая за № 591 доношу, что учениками Минской мужской гимназии очень часто посещаются дома терпимости. Но ввиду того, что ранее не было никакого распоряжения о записи фамилий таковых, а потому находимые в упомянутых домах ученики лишь немедленно удалялись чинами полиции из таковых, и никаких сведений о них в управлении части не оставалось».
Но это уже совсем другая тема — легальные публичные дома как часть городского коммунального хозяйства и социально-возрастной ценз их посетителей…
А 30 августа 1908 года Преображенский произнесет взвешенный доклад «О подъеме нравственности среди учащихся». Будут в нем такие слова:
«Появившиеся в последнее время в газетах сведения о возникновении среди учеников средних учебных заведений различных противонравственных организаций, как, например, „Общество огарков“, „Лига свободной любви“ и тому подобных, во многом значительно преувеличены. Тем не менее, среди учеников имеются отдельные лица, поведение которых не безупречно… Наиболее сильное влияние на разложение нашей школы оказала современная левая литература: революционная в начале, она сделалась затем порнографической. Она затрагивает самые животрепещущие вопросы и неизменно отвечает на них с одной определенной точки зрения: сначала во всем винит существующий режим, а затем призывает читателей к наслаждениям, причем рекомендует не стесняться в средствах».
Суждение, которое вызывает доверие.