"У меня долг перед Беларусью за мою дочь". История итальянцев, удочеривших девочку из Речицы
Светлана Кучерова родилась 1 января 1987 года, через восемь месяцев после аварии на Чернобыльской АЭС. До десяти лет о катастрофе она даже не слышала, до 12 не задумывалась, что это событие может изменить ее жизнь. Пока однажды в Речицкую школу-интернат, где она воспитывалась, не позвонили Аттилио и Сабина Чеккарелли. Итальянская пара из организации, помогавшей детям с загрязненных территорий, предложила Свете стать их дочкой.
Сейчас фамилия белоруски тоже Чеккарелли. Девушка живет в Вероне, работает помощницей президента международного банка и организует экономические и культурные форумы и семинары. Но это не история Золушки. Это история двух взрослых и ребенка, которые нашли друг друга благодаря трагедии.
«Раз в год нам проверяли щитовидку, больше мы ничего не знали о Чернобыле»
— Нет — первое, что сказала, когда Аттилио и Сабина предложили меня удочерить, — вспоминает тот звонок и свою детскую категоричность Светлана. — Повторяла: «Мне хорошо, где я живу. Давайте останемся друзьями, я, как и раньше, буду приезжать к вам на каникулы». Тогда в 12, хотя я их уже два года хорошо знала, не была к ним привязана. И только к 14 поняла, насколько мы близки, и передумала. А до этого… До это даже не представляла, как это уехать из Беларуси. Тут ведь мой дом.
Дом — это Речицкая школа-интернат. Света оказалась здесь, когда ей исполнилось десять. До этого она с двумя сестрами и братом жила у бабушки в поселке Большевик под Гомелем. Родные мама с папой злоупотребляли алкоголем — и их лишили родительских прав.
— Бабушка была пожилая, денег не хватало. Меня и среднюю сестру забрали в интернат, а оттуда распределили в Речицу.
Проект TUT.BY «Чернобыльцы»
Слово «чернобыльцы» звучит уже почти тридцать лет. Означает оно теперь не только и не столько жителей украинского города на реке Припять. Чернобыльцами называют спешно эвакуированных с загрязненных территорий и отселенных на «чистую» землю годы спустя.
Чернобыльцы — так говорят о себе люди, схватившие в 1986 году ударную дозу радиации. Если кто-то в беседе произносит «чарнобыльскі» — остальные понимающе кивают головами.
Проект TUT.BY рассказывает истории людей, которые изменила авария на атомной станции.
Все это Света рассказывает мне по скайпу. Между нами около двух тысяч километров. На экране монитора — улыбчивая блондинка. Из динамиков доносится «итальянский русский», продолжаем.
— До Италии ни я, ни другие ребята из интерната не знали, что такое Чернобыль. Раз в год нам проверяли щитовидку — вот, кажется, и все, — говорит белоруска. — О взрыве впервые услышала лет в десять, когда попала в Европу на оздоровление. Мне очень повезло с семьей: они сразу меня полюбили. Но я не привыкла к ласке, была немного дикая и совсем их не понимала. Сейчас родители смеются, вспоминая, как просили их обнять или поцеловать, а я возмущалась: «Зачем?! Я же делала это на прошлой неделе». И с языком проблем хватало. В интернате я учила немецкий, а Чеккарелли почти не знали русского. Им выдали справочник с самыми нужными фразами — «что ты хочешь есть?», «у тебя болит живот?» — так и общались. Года через 2−3 стало попроще, и я вдруг начала писать по-итальянски. Но знаешь, четыре года до удочерения каждую неделю, пока была в Речице, они звонили директору и просили меня к телефону. И даже нашли в своем городе русскоговорящую женщину, которая переводила для меня их письма. Я же в ответ из Беларуси по-детски выводила: у меня все хорошо.
До переезда Света все летние и зимние каникулы проводила у итальянских родителей. Чтобы организм ребенка восстановился после радиации, они возили ее в горы или на море. А перед возвращением в Беларусь клали с собой йодированную соль, просили регулярно съедать понемногу.
«Итальянцы немного паниковали: радиация шла к нам на север»
Сейчас Чеккарелли живут в Брешиа. Сабина на работе — она бухгалтер в мэрии в Бовеццо, мы с Аттилио встречаемся в их просторной гостиной. Собеседнику около 70, но возраст для итальянца скорее цифры в паспорте, чем морщинки на лице. Со свойственной военным выправкой он садится в кресло, и уже через секунду становится известно: до пенсии он работал в НАТО.
— Сообщать о взрыве на Чернобыльской АЭС в наших газетах и на телевидении стали, кажется, через несколько недель после аварии, — вспоминает Аттилио. — Люди немного паниковали, особенно когда радиация добралась к нам на север Италии. На какое-то время здесь запретили есть все, что сами выращивали.
О тех днях мужчина говорит сдержанно, я бы сказала, почти не говорит. Лишь намекает: знал, катастрофа произошла из-за человеческой невнимательности; догадывался, какими будут последствия.
После взрыва в Италии начали создавать фонды и ассоциации, которые приглашали на оздоровление детей из чернобыльских регионов Беларуси. Своя общественная группа появилась и в Брешиа. Она считалась частью большого проекта «Help for Children» ассоциации ANPAS из Флоренции.
— Когда мы к ним присоединились, здесь было уже примерно 150 семей, — продолжает собеседник. — Чуть позже я возглавил эту организацию в нашем городке. Идея же пригласить в семью ребенка из Беларуси принадлежит Сабине.
Заметно, рассказывать о родных итальянцу приятнее, чем об аварии. В речи появляется больше эпитетов, а на лице — улыбка.
— Помню, как первый раз Света приехала к нам на месяц, — он улыбается еще шире, словно думает о каком-то случае. — Вначале было сложно: характер у нее очень сильный, а у нас никакого опыта воспитания детей, но мы не сдались.
Занимаясь гуманитарными программами, в 1990—2000-х Аттилио часто посещал нашу страну: сначала три раза в год, потом реже. Он глубоко вдыхает, переводит дух и продолжает:
— Во время поездок я видел, в каком ужасном состоянии в 1990-е были некоторые белорусские интернаты, детские дома и больницы. После этого помогать хотелось еще больше. В разные годы мы отправляли в Беларусь до пяти фургонов с вещами первой необходимости и продуктами. Около 500 посылок готовили нуждающимся семьям с загрязненных территорий.
«Мы навсегда уезжали в Италию, а я плакала: там нет берез»
— Однажды осенью, пока еще была в интернате, меня вызывают к директору, забегаю, а там — Аттилио, — Светлана вспоминает, как отец впервые навестил ее в Речице. — Каждый год в апреле и октябре он с группой приезжал на Гомельщину. В автодомах они колесили по большим и маленьким населенным пунктам и раздавали помощь. На эти дни папа забирал меня из интерната, снимал дополнительный номер в гостинице, где жила делегация, и все свободное время мы гуляли. Иногда я тоже развозила помощь вместе с ними. Когда мы останавливались в какой-то деревне, там сразу разлеталась новость — приехал фургон. Начинали сходиться люди. Как-то среди них был мальчик очень маленького роста. Лицо взрослое, а тело 6-летнего ребенка. Я долго не могла отвести от него глаз: не понимала, почему такое бывает. Позже мне объяснили, что этот парень сильно пострадал от радиации.
…И снова Минск — Верона, монитор, скайп. На экране Света, наш разговор становится все серьезнее.
Она вспоминает, что детей с заметными проблемами со здоровьем больше не видела: папа старался оберегать дочку от лишних страхов и не брал в такие поездки. Хотя сам видел немало бед. Но говорить об этом Чеккарелли не захотел. Больно.
— Сейчас мне 29, и я боюсь, что, когда забеременею, с ребенком могут быть проблемы, — она неуверенно озвучивает свой страх. — Но я стараюсь гнать эту дурную мысль. Я же здесь давно, радиации в организме, наверное, не осталось.
На Апеннины Светлана переехала, когда ей было 15. Аттилио и Сабина год собирали-подавали десятки документов, чтобы белорусская девочка стала их дочкой.
— После суда они предложили: «Можешь называть нас мама и папа», — обо всем Света говорит как есть, без утайки. — Я назвала, но ничего не почувствовала. Только с годами стала понимать, кто такие родители и как здорово, когда они есть. О чем я думала тогда? Не знаю, теперь мне предстояло жить с новой фамилией, в другой стране. Но больше всего я переживала, что в Италии нет берез. Мы ехали из Гомеля в Минск на машине, я смотрела в окно на рощи и без конца плакала.
«Я становилась возле зеркала и повторяла: ты живешь в другой стране, привыкай»
Первый год в другой стране был очень сложным.
— Я переехала и, считай, на следующий день пошла в школу, — говорит Света. — Только не в 10-й класс, как нужно было, а в восьмой. На уроках, из-за проблем с языком, мало понимала. Мама посоветовала записывать все, что слышу. Из-за меня Сабина перешла на part-time и работала только полдня. В час я приходила из школы, в два мы садились за уроки — и так до 23.00. Сначала сидела со словарем, а потом просто заучивала весь материал наизусть.
Со временем по оценкам белоруска стала первой в классе, с «золотым табелем успеваемости» окончила математический лицей.
— Я очень скучала по Беларуси и совсем не понимала итальянцев. Даже их анекдоты были для меня не смешные. С трудом принимала их открытость: то, что они обнимаются, целуются. У нас ведь такого не было. Дружить с ними казалось ужасно тяжело. Помню, как мама предлагала прогуляться с дочками своих коллег, с которыми мы были одного возраста. Я тихо плакала, потом становилась возле зеркала и говорила: «Света, теперь ты живешь в другой стране и тебе нужно привыкать. Успокойся и иди».
Теперь Светлана сама общительнее и эмоциональнее итальянки.
— Родители многому меня научили, — рассуждает белоруска. — Благодаря им я не забыла русский, хотя, когда переехала в Италию, мне не с кем было на нем общаться. Но из гомельских командировок Аттилио всегда привозил книги. Позже я поступила в университет, где изучала русский и английский для промышленности, и переехала в Верону. На третьем курсе проходила практику в Почетном консульстве России в Вероне, занималась визами, а потом стала руководителем визового центра. Всегда старалась помочь людям, что отправлялись в Россию удочерить или усыновить ребенка. Одна семья как-то даже привела ко мне познакомиться девочку Катю, которую они взяли на воспитание. Такое вот спасибо.
Год назад Светлана стала помощницей консула, который одновременно и президент крупного международного банка «Интеза». Она участвует в организации экономических и культурных форумов и семинаров. Самый крупный из них — Евразийский, который собирает около 600 участников. В Беларуси она не была уже четыре года: очень много дел.
— У меня часто спрашивают, почему у меня русское имя и итальянская фамилия, — как добрую шутку говорит Света. — И когда начинаю рассказывать об удочерении, люди тут же извиняются, мол, прости. В ответ лишь улыбаюсь: я — счастливый человек.
P.S.
— Дочкин преподаватель рассказал: однажды на его фразу, мол, Светлане не повезло в жизни, она ответила — это не так. У меня есть два человека, которых я очень люблю, — мы снова в доме Аттилио, слово за ним. — Чернобыль, оказавшийся страшной катастрофой для белорусов и мира, подарил нам с Сабиной ребенка.
Чеккарелли делает долгую паузу. Заметно, кофе в его чашке остыл. Но пить уже давно не хочется. Впереди тот момент интервью, когда человеку нужно сказать самое важное. И он говорит:
— С гуманитарной делегацией я ездил в Беларусь 20 лет. И до тех пор, пока смогу, продолжу поддерживать белорусских детей и их семьи. За Свету — мою прекрасную дочь — в моем сердце всегда долг перед вашей страной.
Минск — Брешиа
Читайте также:
Бегство от радиации. Как семья, пережившая эвакуацию, хранит историю Припяти и спасает редких лошадей
Тихая катастрофа. Два монолога о первых днях после аварии на ЧАЭС и молчании властей
«Плакать на кладбище запрещали». Во имя чего умер ликвидатор, который тушил пожар на ЧАЭС
Незаконно живущий. История летчика, который спасал страну на вертолете над реактором