Разговор с волонтером и голоса жертв

Полина Линник, психолог, травма-терапевт, гештальт-терапевт, работает очно и по телефону с женщинами, пострадавшими от домашнего насилия более десяти лет. Волонтер в области защиты женщин и детей от насилия.

Неспособное защитить своих женщин и детей общество обречено на вырождение. По опыту экспертов, Беларусь в чем-то подтверждает общеевропейскую статистику: каждое четвертое женское самоубийство есть следствие физического, психологического или сексуального насилия в семье, — а в чем-то ее даже превосходит: каждая третья белоруска подвергалась физическому насилию в семье, и не более 30% от общего количества жертв обращались за помощью.

Задавшись целью рассказать доступными средствами о ситуации с домашним насилием в Беларуси и заодно побороться с десятком-другим распространенных стереотипов и ярлыков, журналисты TUT.BY в рамках проекта «Дом и насилие» исследовали проблему вместе с пострадавшими и оказывающими им помощь специалистами: юристами, милиционерами, психологами, волонтерами, бизнесменами и т.д.

«Ответственность волонтера — сделать так, чтобы люди не травмировались»

— Волонтерство разное есть. Одно дело — выращивать клубнику, а другое — с людьми работать. В системе «человек — человек». Мы же сейчас про нее говорим?

— Да.

— Часто люди подаются в волонтерство для того, чтобы поставить галочку в резюме напротив статусной сегодня графы «волонтер» или заработать, так называемый «плюсик в карму». Такое волонтерство нафиг никому не упало. Неделю поработать с детками в приюте? Что это значит? Это значит, что ребенок за эту неделю к тебе привыкнет, а ты, оба-на, разворачиваешься и уходишь. Ты отработал, хорошо себя почувствовал, посмотрел страну (если это международное волонтерство) — развернулся и уехал. Пожалуйста, пробуйте свои силы, но всегда учитывайте интересы другой стороны. Ответственность волонтера — сделать так, чтобы люди, с которыми он или она работает, не травмировались. Это требует огромной подготовки, мужества и такта.

По справедливости, в волонтерство стоит идти тому, кто хочет получить опыт именно в той профессии, в которую из-за отсутствия опыта сейчас не может ввязаться «за деньги». Очень важный момент: часто бывает, что волонтерство не отражает реальных нужд бенефициаров. Как в том же случае сбора какого-то барахла в детские дома: игрушки, памперсы и т.д. Да оно им не надо, даже если качество зашибись. Да и потом, из моего опыта, нет гарантий, что его не растащат по итогу. Тем же детям в большей мере нужны отношения, участие, им нужна забота и социализация, а не погремушки.

— Вы волонтер «Радиславы»? Каким ветром вас туда занесло?

— С организацией познакомилась в 2009 году. Позвонила и попросилась в группу подготовки психологов-волонтеров на горячую линию для женщин, пострадавших от насилия. Тогда я только-только поступила на психологический факультет академии постдипломного образования, но уже успела понять, что практический инструментарий и опыт придется добывать самостоятельно, поэтому сразу же начала искать какую угодно практику. Нас тогда набралась небольшая группа. Из всех осталась одна я. Следующий год я отработала на телефоне в «Радиславе». Потом ушла в «Гендерные перспективы», но и по сей день совмещаю работу, с волонтерством в Убежище.

Хорошо помню и свой первый день рабочий, и свой первый звонок. Нетематический такой звонок был. Мужчина. Говорил, что влюбился в девушку, которую не знает. Она ходит мимо его окон то ли на учебу, то ли на работу. Подробно рассказывал о своих чувствах, озвучивал стихи, которые ей пишет. Помню, я его так внимательно слушала. Волновалась.

— А это правда про «парные звонки»?

— Насчет парных не скажу, но вот количество и сама тематика входящих очень сильно зависит от настроения консультанта. Допустим, если я не чувствую в себе сил помочь абоненту или устала, то их может не быть или будут не относящиеся к теме насилия. Сильно зависит от сезона. От фаз луны зависит.

— Фазы луны?

— Да, абоненты в психозе обыкновенно активизируются. С голосами, бредом, галлюцинациями. Цикличность присутствует. Это мое общее наблюдение. Кстати! (смеется). В «Радиславе» часто случались сексуальные звонки.

— Ммм?

— Это когда мужик на твой голос дрочит. Наверное, из-за названия — «Радислава». Так и хочется предположить, что там сидит девушка и отвечает приятным голосом: «Радислаааа-а-ааава, слушаю».

«Когда мне была необходима поддержка, рядом не оказалось человека, который мог предложить помощь»

— Тему домашнего насилия как направление волонтерства вы выбирали осознанно?

— Мне было что-то около тридцати. Базовое образование слабенькое, без особых перспектив. На тот момент у меня было понимание — надо зацепиться хоть где-то, хоть как-то. Тема диплома была около того; люди, с которыми я знакомилась, оказывались связанными с проблемой. Сама из семьи очень нехорошей. Копеечка к копеечке, вот и рубль вышел. Абсолютно не была готова остаться в социальной сфере, всегда представляла свою будущую жизнь примерно так: терапевт с такой маленькой, но очень дорогой частной практикой. Пять часов в неделю, большие деньги, а в «Радиславе», я так, пробегом, чтобы опыта набраться. А потом, когда стало цеплять, поняла, что завязла накрепко. Кстати, на тот момент в Беларуси не существовало никаких телефонов доверия для женщин, пострадавших от насилия.

Я помню свой опыт звонка на какой-то левый номер психологической поддержки, мне было 22 года. Кошмарище! У меня был сильный стресс, с первым мужем мы находились в состоянии развода, не буду углубляться в причины, почему я звонила. Набрала номер, трубку сняла девушка и зубодробительным голосом произнесла: «Телефон доверия. Слушаю». — «Здравствуйте, я не знаю, правда, с чего начинать, но мне сейчас очень плохо и срочно надо успокоиться. Сейчас муж придет, и я не хочу, чтобы он видел меня в таком состоянии». (своим голосом). — «Сколько вам лет?» (зубодробительно). Я ответственно отнеслась, думала, что этот вопрос будет иметь отношение, к тому, что она будет советовать; ответила: «Двадцать два года» (своим голосом). — «Вы работаете или учитесь?» (зубодробительно). — «В декретном» (своим голосом). — «Так в чем ваша проблема? Вам нужно взять и начать делать какое-нибудь простое дело» (зубодробительно). — «Какое дело? Девушка мне плохо!» (своим голосом, с надрывом). — «Я вам повторяю еще раз: вам нужно взять и начать делать какое-нибудь простое дело!» (зубодробительно, громко, раздражительно).

— Вы верите в альтруизм?

— В импульсивное бескорыстие я верю, в бескорыстие на постоянной основе — нет. Когда мне как женщине, находящейся в отношениях с насильником, была необходима поддержка, рядом со мной не оказалось человека, который мог предложить профессиональную помощь. И сегодня понимаю, что я могу стать для кого-то таким человеком. Таким образом, магическим, исправляю свое прошлое тоже. Это не альтруизм. Это, в том числе, самопомощь такая. Восстановление целостности картины мира. Поиск справедливости, доказательств существования помощи, доброты, и возмездия. Да-да. «Радислава» борется за судьбы клиенток, вытягивая их за уши и за ноги. Они работают на результат, не на цифру. Они бьются за такие безнадежные, на мой взгляд, случаи и побеждают в них.

«Сложно оставаться вменяемой, сидя напротив человека, который рассказывает страшные вещи»

— Вы упомянули, что из всей группы, которую готовили на телефонную линию, остались только вы. Почему?

— Здесь два фактора: деньги и стрессоустойчивость. Материал, который дают наши клиентки, тяжелый. Его сложно выдержать. Девчонки уходили, потому что не справились с напряжением. Это кризисная психология: острые чувства, очень сильные. Сложно оставаться вменяемой, в сознании, сидя напротив человека, который рассказывает страшные вещи. Еще хуже, когда слушаешь по телефону, потому что фактически у тебя нет никаких рычагов управления контактом: абонент в любой момент может положить трубку, и ты не побежишь за ним, у тебя нет к нему доступа — позвонить и спросить: «Как ты там? Жива?» — нет обратной связи. Построение контакта с ними — это уже сложность. Клиентки очень недоверчивые.

Второй фактор. Материальный фактор. Чтобы выгорания не было, специалист должен быть поддержан, у него должна быть качественная и достаточная супервизия, нужен нормальный релакс. Дальше — нормальная учеба. Специалист постоянно должен учиться. На это все нужны немалые деньги. А где волонтеру их брать? Мне бы очень хотелось донести мысль о том, что платят тебе или не платят, — работу надо выполнять хорошо, добросовестно. Оставаться психологически устойчивым, компетентным, надежным — прийти на свою смену, не заболеть и т.д. И все забесплатно. Со временем появляются уверенность, опыт, практика и квалификации становится столько, что хорошо бы за это уже и деньги начинать получать. А у «Радиславы» такой возможности нет. Не могут они платить людям, которые сидят на телефоне или проводят приемы. Им неоткуда эти деньги взять.

— Постоянные клиенты есть?

— Все постоянные.

— Агрессоры звонят?

-Да, есть такая тенденция. Очень редко, но если звонят, то выдают себя за пострадавших: «Я так мучаюсь, я пытаюсь как лучше. Пытаюсь научить жену, объяснить ей, как правильно вести себя. Она не соответствует моим ожиданиям и представлениям о том, какой должна быть семейная женщина». Или, допустим, на начальном этапе терапии девчонки хотят, чтобы я встретилась с их агрессором, как-то подправила, переделала его (что, конечно же, невозможно), либо объяснила, что он не прав, либо провела диагностику и разработала какую-то инструкцию по обращению с ним и ей бы вручила. Сперва я отказывалась от таких просьб, а потом поняла, что никто никогда не придет, и стала соглашаться, потому что для жертв домашнего насилия отказ агрессора искать профессиональной помощи также является своеобразным терапевтическим моментом — женщина видит, что партнер не считает себя ответственным и т.д., и она может задуматься.

— А вам доводилось работать с агрессорами?

— С агрессорами не работала. Чтобы быть способным человеку помочь, надо быть очень эмпатичным к нему, а работать и с агрессором, и с пострадавшим — сидеть на двух стульях одной попой. Либо я адвокатирую его, либо адвокатирую ее. Иное бессмысленно. Семейная терапия для случаев домашнего насилия не подходит. В США и странах Западной Европы агрессорам отказывают в семейной терапии — только полиция, только лечение. Я вообще не очень хорошо агрессию перевариваю, и собственную, и чужую. Да и потом, мы не очень защищены, чтобы с агрессорами работать.

— Психологи?

— Да. Например, клиенток «Радиславы» я принимаю дома. Рабочего места у меня нет. Это проблема проблем. Клиентки, к примеру, могут попросить мужа подвести их до моего подъезда. Ну, как-то так вообще не круто в такие моменты. Иногда стою, выглядываю с балкончика — уехали они, не уехали (смеется).

— Сколько вам лет?

— 41.

— Как, по-вашему, в государстве справляются с разруливанием ситуации с домашним насилием?

— Мне сложно сказать, потому что я нахожусь не где-то в стороне, а в эпицентре, на передовой. Ей-богу, не думаю, что смогу ответить на этот вопрос. В любом случае, есть какая-то движуха — над законом работают, горячие линии открывают. Конечно, в общем и целом, это все капли в море. По сравнению с мировой прогрессивной практикой у нас почти ничего нет, отстали лет на двести мы. Я знаю, что я могу изменить, что я могу сделать здесь и сегодня. А какие там обороты все это наберет, это уже вне моей компетенции.

Фрагменты записей бесед с женщинами и детьми, пережившими насилие в семье

Внимание! У вас отключен JavaScript, ваш браузер не поддерживает HTML5, или установлена старая версия проигрывателя Adobe Flash Player.

Контактный номер телефона для пострадавших от домашнего насилия — общенациональная горячая линия — 8 801 100-88-01

Контактный номер телефона для размещения в Убежище для женщин, пострадавших от домашнего насилия, — 8 029 610-83-55

Общенациональная детская линия — 8 801 100-16-11