"Мою историю переведут на многие языки!" Как герои книг Алексиевич вспоминают встречу с писательницей
«Я стою на этой трибуне не одна … Вокруг меня голоса, сотни голосов, они всегда со мной», — Нобелевскую лекцию Светлана Алексиевич начала с упоминания героев своих книг. Тех, кто рассказывал ей о войне, Чернобыле, своей судьбе, советском прошлом. TUT.BY разыскал те самые «голоса», которые помогли писательнице получить высокую награду, и узнал, как сегодня они вспоминают встречу с белорусской писательницей.
Людмила Игнатенко, героиня «Чернобыльской молитвы»: «Мы с ней долго разговаривали, долго сидели»
Чернобыльская катастрофа унесла жизни мужа и дочери Людмилы. Василий Игнатенко тушил пожар на АЭС в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года. Людмила в тот момент была беременна. Василий работал на пожаре без брезентового костюма, в одной рубашке, получил смертельную дозу радиации.
Утром 26 апреля мужчину спасали в местной больнице, затем перевезли в Москву. Чтобы попасть в палату к мужу Людмила обманула медсестер, сказав, что у них уже есть дети и она не беременна.
Василий Игнатенко умер 13 мая, его похоронили на Митинском кладбище в Москве. Девочка, которую Людмила родила, тоже погибла: у нее был цирроз печени и врожденный порок сердца.
«Я прихожу к ним всегда с двумя букетами: один — ему, второй — на уголок кладу ей, — рассказала она в „Чернобыльской молитве“. — Ползаю у могилы на коленках… Всегда на коленках… (Бессвязно). Я ее убила… Я… Она… Спасла… Моя девочка меня спасла, она приняла весь радиоудар на себя, стала как бы приемником этого удара. Такая маленькая. Крохотулечка. (Задыхаясь) Она спасла… Но я любила их двоих… Разве… Разве можно убить любовью? Такой любовью…»
С истории Людмилы Игнатенко, жены погибшего пожарного Василия Игнатенко, начинается «Чернобыльская молитва». Ее слова прозвучали из уст писательницы во время Нобелевской лекции. Сегодня Людмила живет в Киеве вместе с 26-летним сыном. Всю жизнь работала кондитером, сейчас — на пенсии. В Беларусь приезжает редко, но часто созванивается с родными погибшего мужа Василия:
— Мы живем с сыном, счастливо, нормально, слава Богу, ребенок уже большой… Пришлось пережить очень многое, но что делать — у нас в Украине все так живут. Вон сколько сейчас вдов АТО. Так что очень тяжело живется всем, грех жаловаться, — говорит она.
Тема Чернобыля для Людмилы до сих пор болит. Книгу Светланы Алексиевич она смогла прочесть лишь в начале 2000-х:
— Я знала, что есть эта книжка, но взять себя в руки и прочесть ее я не могла, хотя я много читаю.
За нобелевской неделей Людмила не следит, но о том, что Светлана Алексиевич получила премию, конечно же, слышала. Она вспоминает, что не сразу согласилась рассказать писательнице свою историю. Прежде чем начать работу над книгой, женщины долго беседовали.
— Наверное, ради будущего поколения это нужно было рассказать, чтобы трагедия, не дай Бог, больше не повторилась. Наши дети должны учиться на наших ошибках… Мы не должны молчать о том, что произошло в 1986 году. И слава Богу, что мы научились не молчать, и это умеют и наши дети, — говорит Людмила.
Во время работы над книгой Людмила Игнатенко и Светлана Алексиевич встречались несколько раз. Писательница познакомилась с сыном Людмилы, ездила в Ивано-Франковскую область Украины к ее родителям.
— Она очень приятная женщина, спокойная. Мы долго с ней разговаривали, долго сидели. Оказалось, что она родилась в Ивано-Франковске, моя мама тоже оттуда, и я там родилась. У нас со Светланой было много общего… Она молодец, мне кажется, она — сильная женщина. Надо иметь силу воли и очень сильный характер, чтобы писать такие истории.
Евгений Бровкин, герой «Чернобыльской молитвы»: «Приятно было поучаствовать в проекте хотя бы крупиночкой»
Евгений Бровкин, историк, преподаватель Гомельского государственного университета имени Ф. Скорины. В «монологе о лунном пейзаже», который вошел в книгу «Чернобыльская молитва», гомельчанин рассказал, как в первые дни аварии на ЧАЭС из библиотек исчезли книги о радиации, как люди «доставали» таблетки йодистого калия, некоторые умудрялись выпить сразу горсть, запивая стаканом спирта — потом их откачивала скорая. Поделился впечатлениями о «лунном пейзаже», увиденном по возвращении из командировки: «Верхний зараженный слой земли снят и захоронен, вместо него насыпали доломитового песка. Как не земля… Не на земле…».
Монолог Евгения Бровкина заканчивается вопросом: «Так что же лучше: помнить или забыть?». С этого мы с ним и начали наш разговор.
— Конечно, помнить! — нисколько не сомневается историк. — Приятно, что благодаря Светлане Алексиевич у нас есть источник в виде коллективной памяти. Это устная история — есть такой исторический жанр. Зафиксировать память нужно по одной простой причине — живых свидетелей истории с каждым годом становится все меньше. Я где-то читал, что когда решили собрать участников книги «У войны не женское лицо», оказалось, что собирать уже некого. Скоро такое же будет и с «Чернобыльской молитвой» — 30 лет уже прошло.
Оказалось, интервью как такового с писательницей у гомельчанина не было.
— Я прочел в газете объявление с просьбой присылать живую настоящую информацию о Чернобыле. Меня это зацепило: Светлана — единственный человек, кто не затушевывал такое явление как Чернобыльская авария. Она наоборот реставрировала наши впечатления на уровне коллективной памяти — вот это меня и зацепило. Я написал письмо, в котором изложил то, что сам видел и что слышал от других людей.
Через некоторое время ему пришло краткий ответ от писательницы, где она сообщала, что фрагмент Евгения вошел в ее книгу. К письму прилагался журнал, в котором был опубликован диспут о книге «Цинковые мальчики».
— Чуть позже Светлана Алексиевич прислала мне вот этот экземпляр «Чернобыльской молитвы». Тогда я точно узнал, что мой рассказ стал частью этой книги, — Евгений с гордостью показывает «Чернобыльскую молитву», на титульной странице которой писательница оставила для него послание и свой автограф.
Евгений Бровкин говорит, что писательница передала его текст практически один к одному, ничего не исказив, «только мой рассказ о том, что будет с человечеством лет через сто, она опубликовала в кратком пересказе».
А потом состоялось и личное знакомство преподавателя университета с писательницей. Алексиевич приезжала как-то в Гомель и читала лекцию о своих книгах. Евгений подошел к ней познакомиться. И был приятно удивлен, что писательница вспомнила его.
— Конечно, приятно было поучаствовать хотя бы крупиночкой в этом громадном проекте — под словом «проект» я имею в виду все ее книги. Алексиевич совершенно заслуженно отметили, она подняла те пласты истории, которые никто не смог поднять. Это отражение бытия. Не придуманное, несочиненное, ненарисованное — реальное.
Мария Войтешонок, героиня «Время секонд хэнд»: «О детском доме никто не знал, не люблю жаловаться»
Мария Войтешонок родилась в семье ссыльного польского офицера-осадника. В 1939 году Западную Беларусь присоединили к СССР, и тысячи осадников-колонистов вместе с семьями сослали в Сибирь как «опасный политический элемент».
«Алтайский край. Город Змеиногорск, река Змеевка… Ссыльных сгрузили за городом. У озера. Жить стали в земле. В землянках. Я родилась под землей, выросла там. Земля мне с детства пахнет домом», — вспоминает Мария в книге Светланы Алексиевич.
Мама Марии умерла, сестра заболела туберкулезом, отец женился на другой… Затем Мария и ее сестра попали в детдом: «А в детприемнике-распределителе, где меня мыли, дезинфицировали… Я на высокой лаве… вся в пене… могу соскользнуть, разбиться о цемент. Скольжу… сползаю… Чужая женщина… нянечка… подхватывает меня и прижимает к себе: „Мой ты птенчик“. Я видела Бога».
Светлана Алексиевич и Мария Войтешонок познакомились, когда вместе работали в «Сельской газете». Живут писательницы в соседних квартирах.
Историю своего детства Мария Войтешонок подруге рассказала не сразу:
— О детском доме, никто не знал… Я вообще не люблю жаловаться. Но где-то я проговаривалась, а потом как-то Светлана предложила: «А давай я тебя запишу». Это все было как-то вприкуску, за кофе, чаем…
По словам Марии, Светлана Алексиевич уловила: она несмотря ни на что не жалуется на свое детство, не жалуется на судьбу.
— Я этого не люблю, — повторяет Мария. — Жизнь короткая… Что значит выражение «мне не повезло»? Не должно существовать такого оборота, потому что мы очень мало живем. Сегодня — эта встреча, завтра — эта разлука, это все на вырост…
О том, что Светлана Алексиевич получила Нобелевскую премию, Мария узнала на даче: позвонили журналисты. Сейчас она следит за событиями Нобелевской недели:
— У меня принципиально нет интернета, но друзья и знакомые мне звонят и обо всем рассказывают.
Мария уверена, что все, у кого есть чувство собственного достоинства, радуются тому, что Светлана Алексиевич получила Нобелевскую премию.
— Сегодня я заказываю машину и называю номер своей квартиры, она рядом с квартирой Светланы, а на том конце сразу: «Вы Светлана?» …В этом и есть их причастие, расположение, они хотят сказать, что знают ее, хотят поздравить… Вот это состояние — оно потрясающее, — добавляет Мария.
Вера Поглазова, героиня «Времени секонд хэнд»: «Думаю, у нее сердце кровью обливалось, пока писала эти истории»
Минчанин Игорь Поглазов писал надрывные стихи, но жизнь его оборвалась на первых строчках. Парень ушел из жизни, когда ему еще не исполнилось четырнадцати. Спустя годы, в начале девяностых мама Игоря, Вера Поглазова, рассказывала Светлане Алексиевич о том, какими были те четырнадцать лет с сыном: «Я хотела, чтобы он рос мужественным, сильным, и подбирала ему стихи о героях, о войне. О Родине. И однажды моя мама меня ошарашила: „Вера, прекрати ему читать военные стихи. Он играет только в войну“. — „Все мальчишки любят играть в войну“. — „Да, но Игорь любит, чтобы в него стреляли, а он падал. Умирал! Он с таким желанием, упоением падает, что мне бывает страшно. Кричит другим мальчикам: „Вы стреляете, а я падаю“. Никогда — наоборот“. (После долгой паузы.) Почему я не послушала маму?».
Рассказ об Игоре Поглазове зазвучал сначала в книге «Зачарованные смертью» («История с мальчиком, который писал стихи через сто лет после четвертого сна Веры Павловны»), а потом в более позднем «Времени секонд хэнд».
Вера Поглазова рассказывает, что познакомилась со Светланой Алексиевич в начале девяностых. Редактор «Сельской газеты», в которой когда-то работала Светлана, помог писательнице отыскать маму рано умершего поэта.
— Я тогда приболела, — рассказывает Вера. — Светлана мне перезвонила, а потом заехала ко мне в больницу — познакомиться, спросить разрешения пообщаться. Потом я пришла к ней домой. Помню, это была очень уютная квартира. Мы с ней сидели и разговаривали… Было много разговоров — нелегких для меня, но это было дружеское, доброе общение.
Вера Поглазова считает, что тогда писательница будто протянула руку ее сыну, взявшись рассказать историю о нем в книге.
За событиями вокруг Нобелевской премии героиня книги Алексиевич следит и считает победу автора большой гордостью и честью для страны.
— Мы вышли на мировой уровень в литературе. Знаете, Светлана Александровна в своих книгах говорит о героях по-разному. Когда она рассказывала о женщине на войне — это было одно настроение, об Афгане она говорила по-другому, о переломных девяностых — снова не так, как об остальном. Я считаю, что у нее сердце кровью обливалось, когда она писала эти истории. Она их прочувствовала. Писатели — это люди с особой психологией. Обычному человеку недоступно такое восприятие.
Александр Сушков, герой книги «Зачарованные смертью»: «Литературная правда всегда опережает правду жизни»
Герой Александра Сушкова рассказывал о мрачном мире «гарнизонных» детей, об отцах- военных, жестоких к своим семьям, о нежелании ребенка соответствовать программе, написанной взрослыми. («Зачарованные смертью», «История, рассказанная молодым человеком, который понял, что жизнь больше Феллини, чем Бергман»).
«Первый раз я хотел повеситься в семь лет. Из-за китайского тазика… Мама сварила варенье в китайском тазике и поставила на табуретку, а мы с братом ловили нашу кошку Муську. Наша Муська тенью пролетела над тазиком, а мы нет… Мама молодая, папа на военных учениях… На полу лужа варенья… Мама проклинает судьбу офицерской жены, которой надо жить у черта на куличках, на Сахалине, где зимой снега насыпает до двенадцати метров, а летом — лопухи одного роста с ней. Она хватает отцовский ремень и выгоняет нас на улицу{…}…
Вечером брат побежал к соседям, а я совершенно серьезно решил повеситься. Залез в сарай, нашарил в корзине веревку. Придут утром, а я вишу… Вот суки, вам! тут в дверь втискивается Муська, ее зеленые глаза вспыхнули в темноте, как бенгальские огни… Мяу-мяу… Милая Муська! Ты пришла меня пожалеть… Я обнял ее, и так мы с ней просидели до утра…».
В конце Сашиной истории желание жить все-таки побеждает. Сегодня, разговаривая с журналистом TUT.BY, Александр Сушков весело вспоминает, сколько диктофонных кассет извела на него писательница:
— Когда спадут у нее эти Нобелевские волнения — с удовольствием бы ее нашел и продолжил общаться. И не потому, что Светлана Александровна стала такой выдающейся личностью, а потому что это просто очень хороший человек. Со мной делали материал для «Зачарованных смертью», моя история превратилась в целую главку. Сейчас я понимаю: какая-то моя капля будет переведена на многие языки и это удивительно, да. С «нобелем» Светлану Алексиевич поздравляю! Когда слышишь такие новости, сразу начинаешь думать, что тоже не стоит сидеть на месте, нужно что-то делать, идти вперед.
Александр рассказывает: встречался со Светланой для подготовки материала много раз, причем обсуждали и то, что выходило за рамки заявленной темы.
— Истории в нее впитывались, мои рассказы рассказ могли войти еще куда-то… Сама Светлана Алексиевич произвела на меня сразу какое-то магическое впечатление, в ней есть стержень. Еще она часто говорит какие-то вещи, которые потом сбываются.
Описывая его историю, писательница изменила фамилию героя: из Сушкова собеседник превратился в Ласковича.
— А несколько лет назад у меня появились сваты в Бресте, — рассказывает Александр. — Представляете, наша дочка вышла замуж за человека с фамилией Ласкович, и сват у меня теперь — Александр Ласкович! Поэтому я говорю: литературная правда всегда опережает правду жизни.