Как белорусы попали в книгу и стали известными на весь мир. Репортаж из полесской деревни
Хаты стояли на острове. О него не плескались ни морские, ни даже озерные волны: вокруг гнила кочковатая трясина. Так в романе «Люди на болоте» Иван Мележ описывал полесскую деревушку Курени. На карте Беларуси есть ее реальный прототип — Кореневка, и сейчас мы стоим на ее единственной улице. Вокруг — одни поля, багны больше нет, да и людей тоже — всего четыре жилые хаты. Но их жители прекрасно помнят, как Иван Мележ «гаманіў» с мужиками, с которых писал героев своего романа, а вокруг стояла непролазная грязь.
TUT.BY побывал в Хойницком районе и узнал, как люди на болоте жили, любили и благодаря своему земляку прославились на весь мир.
Еще шестьдесят лет назад «дрыгва» занимала 21% белорусской территории. К началу нового тысячелетия под болотами осталось всего 4,6% нашей страны. Но и сейчас для многих эта чавкающая земля — привычная среда обитания.
Белорус осторожно ступает по болоту, ему тут и тревожно, и спокойно. До глобального осушения ему было сложно добираться до «большой земли», но во время всех войн он искал «в багне» спасение от врагов. Клюква, щедро разбросанная по кочкам, всегда лечила его болезни и кормила в голод; но он привык обдумывать каждый шаг, иначе попадешь в топь — и поминай как звали.
В спецпроекте «Страна болот» TUT.BY расскажет о людях и деревнях, чьи судьбы от рождения до смерти связаны с «дрыгвой». Мы побывали в Кореневке, ставшей прототипом деревни из романа «Люди на болоте», провели ночь со сборщиками клюквы в Ольманских болотах и проследили, как осушали белорусскую землю.
Василь и Василина
В Кореневке сегодня солнечно. Такую погоду здесь раньше ждали — сохла грязь на дороге. Ведь еще в 80-х годах прошлого века, весной и осенью, кореневцы добирались до соседних Олексичей по дубовым колышкам, которые вбивали в землю и оплетали лозой.
— Ага, так і хадзілі, не можно было ехаць. Ото, кругом балота непрахадзімае было, — показывает на широкое поле Софья Липницкая, двоюродная племянница Ивана Мележа. — Тут жа такая гразь была скрозь! Па вуліцы вязуць на кладбішча мёртвага — так трахтар цягне машыну.
Софья Липницкая ведет меня к старой кореневской груше, о которой писал Мележ, и советует отломать веточку.
— Студэнты прыязджалі, дык, ой, ламалі гэтыя галінкі. Ето гавораць тут такое: ветачку адломіш — і быстрэй замуж выйдзеш.
Софья Филипповна точно не знает, скольких людей вот так поженила груша, но одну парочку она свела точно — главных персонажей «Люди на болоте» Василя и Ганну. Образы эти вымышленные, но собирательные — понемногу от каждого кореневца.
Грушы то маўчаць, то шалясцяць, шэпчуць між сабою, як даверлівыя сяброўкі, шэпчуць, вядома, аб шчасці згоды, аб цеплыні рук дзявочых, аб гарачых юнацкіх поцісках…Иван Мележ, «Люди на болоте»
— Знаю, чота я не знаю каранёўскіх Васілёў. На 45 хат було багата: Васіль Дрозд, Вася Пісталет, Апанасаў Вася, Вася Дзянісаў, Гарошка Васіль і я — Васіль Жолуд, — хоть в Кореневке осталось всего трое мужчин, один из них носит имя главного героя «Полесской хроники».
Василю Жолуду из Кореневки 85 лет, а его второй половинке, Василине, — 88.
— Дзед не паражывае, што я за яго старшая, ён счытае мяне маладою, — тут же поясняет гостям Василина.
— Васіліна, як дзела? — интересуется Софья Филипповна.
— Як сажа бела!
Дед Василь смотрит на жену хитро.
— Дык я слабей за яе, дарма што яна старэй.
— Адкуль ты мяне правяраў?
— Бачу па твоёй натуры.
— То я такая, каб цябе не растрывожыць!
Гэтая задзіра ў апошні час Васілю проста жыць не давала, пры кожнай сустрэчы, калі б ні трапіўся ён — смяялася ці нават здзекавалася з яго. От жа толькі пазаўчора пры ўсіх абсмяяла. „Васіль, а чаму ето ў цябе вочы не адзінакія — адно, як вада, светлае, а другое — як жалудок! І валасы унь — ззаду як не чорныя, а спераду — рудзенькія! Як у цяляці рабого“.Иван Мележ, «Люди на болоте»
Плачет гармошка в руках гармониста
Василина кивает на свадебный портрет на стене — поженились 67 лет назад. У мележевских Ганны и Василя тоже была одна любовь на всю жизнь, только несчастная, а у реальных кореневских Василя и Василины все сложилось хорошо — пятеро детей, восемь внуков и восемь правнуков.
— У мянё буў гарманіст з Глінішч, ухажор, Васіль Сафронаў. Яж танцорка была, а ён сюды іграць хадзіў. А гэты Васіль мяне адабраў, — нежно толкает в бок мужа Василина. — Год хадзіў за мной — пасядзім, пагаворым, разойдэмся. Баяўся. А тут неяк гарманіст прыйшоў і да мяне: «Давай пройдэмся». А Васіль разгледзеў, што я пайшла, прыбег і да яго: «Ты прыйшоў іграць — дак іграй». А потым за меня — і ў хату.
Но Василина делает оговорку: и за Василем в деревне девушки бегали.
— Колькі страляліся за маім дзедам!
— Хто? — удивляется Василь.
— Маня бегала, страляла за табой.
— Ну так я шчэ буў не жанаты, прагульваў яе.
Свою любовь 18-летний Василь от чужих глаз скрывал. Говорит, не принято было ухаживать у всех на виду.
— Але ж матка ўгледзела. Васіліна з бацькам дошкі рэзала. Такія сталюгі былі: адзін на нязу, а другі дошку ўгору цягне ўручную. А мая матка пабачыла і гаворыць: «Як думаеш яе браць, дык ідзі скажы, как не ўрывала здароўе».
Иван Мележ бы, наверное, удивился, если бы узнал, сколько общего у реальной Василины с его Чернушкой.
— У яе лёс точна, як у Ганны з кніжцы, — подтверждает Софья Липницкая.
Их обеих растили мачехи, обе нянчили сводных братьев и сестер.
— Я засталась ад мамы ў тры месяцы. Яна паймала ўваспаленне, а ўрачэй не было — дык яна жыла і памёрла. Мачыху бацька ўзяў, ужо мне было тры годы. Сястра год з мачыхай пажыла і замуж выйшла, потым брат ажаніўся, за ім і другі. І зноў радзілася с мачыхай чэцвера. І так я і жыла, гадавала дзецей.
Мачыха была ў хаце, замешвала парасятам, і Ганна падумала: добра, што яна хоць на вуліцы не стаяла, не бачыла. Мачыха сцерла з паружавелых рук наліплыя бульбяныя камы, выпрасталася, кінула Ганне як загад:
— Занясі от…
Але калі Ганна ўзяла цэбар, не ўтрывала, неспадзеўкі папракнула:
— І не сорам!.. Віснуць на хлопцы, пры людзях!Иван Мележ, «Люди на болоте»
Тем не менее, частично судьбу Ганны Чернушки Иван Мележ списал со своей двоюродной сестры, матери Софьи Липницкой.
— Як і Ганна, мая матка майго бацьку не любіла, у яе буў кавалер Аляксандр, — рассказывает семейную историю Софья Липницкая. — А бацька буў брыгадзірам на сяле. Як музыкі ігралі - дык попробуй не пайдзі з ім танцаваць — і кохту парве на ёй. А патом ён стаў камсамольцам і кажа на маму: «Як не пойдзеш за мяне замуж, дык я тваіх бацькоў сашлю, як кулакоў. Ну, і мусіла яна, хаця мой дзед не буў кулак».
Родственники Ивана Мележа до сих пор удивляются, почему основные действия «Полесской хроники» происходят в Кореневке, а не в его родных Глинищах, что в пяти километрах отсюда. С глинищанцев списаны, в основном, второстепенные персонажи.
— Але ж Каранеўка — радзіма маткі Мележа, тут жыла яго цётка Ганна і яго дзед Дзяніс, ён таксама апісаны ў рамане. Іван Паўлавіч сільна любіў дзеда і саўсем малым чераз лес за 5 кіламетраў уцякаў да яго.
Кореневская чупакабра
— Пагаманіце, а я трошкі пагатую.
Василина собирает на стол: достает борщ прямо из печи, куреневские налистники со сметаной (тонкие блинчики), рыбу и свои фирменные сладко-маринованные помидорчики, нарезает колбасу. Дед Василь откупоривает бутылку.
— Самы першы раз Васіліну напаіла жызнь. Паехалі мы ў госці к матчынай радне, і там такі зяць буў, здаравенны Трахфім, і гасцей багата. Наліў ён мне — пі. Я выпіў. Ён на яе: «Пі, бо як не выпьеш, так гэтым грахфінам па галаве так і дам». Яна мне: «Што рабіць?» Гавару, выпей, бо так і дасць. Яна ўзяла гэты стакан і першы раз так і шлёпнула. Во, було такое.
Дед Василь садится на столак (скамейка по-кореневски) и начинает вспоминать, как в 16 лет строил эту хату «аднымі рукамі».
— Пасля вайны пайшоў у пяты клас, пахадзіў два кварталы — і кінуў. Бацька і брат ў вайну загінулі, яшчэ тры браты і сястра памерлі. А мы з маці ў зямлянцы ж жылі, хаты ўсе пагарэлі. Ну, я пайшоў у калхоз работаць на конях, штоб дом навадзіць. Начным сторажам быў на полі, а дзень строіў. Да свадзьбы падлогу чысцілі фуганкам ужо з Васілінаю разам.
— Есьце, есьце гэтыя блінчыкі! — Василина за разговорами переживает: гости уйдут голодными. — Патрэсеце толькі, бо тук на дне. Ой, вы ж ня ведаеце: тук — гэта па-нашаму жыр.
Поднимаем чарки — за хозяев.
Василь и Василина — ветераны труда. Она работала в колхозе и «з доскі пачота не злазіла», он — 15 лет был бригадиром, а потом 25 — лесником. Теперь силы уже не те: пять соток на картошку, куры и пчелы — вот и все хозяйство. Но сказать, что в Кореневке им скучно — такого не скажешь.
Кореневские песни в исполнении Василины Жолудь
— Недаўна дзед убіў на дварэ невядомага звера, — выглядывает из-за печки Василина.
— Ты што?! — удивляется Софья Липницкая.
— Ото! Спім у тры часы ночы, а сабака наш брэша. Гаў-гаў, а потым — ай-яй-яй-яй. А ета ён на сабаку нападае, еты звярок. Той ў будку — і ён за ім. Дзед устаў, выйшаў на двор і прыбіў яго палкаю. А звярок такі кашлаценькі, вялікі. Самі глядзелі і хлопцам нашым паказвалі, сынам — і яны не апрэдзелілі, што за ён.
Вариант у Жолудов только один — это зверь болотный. А в село пошел, возможно, потому что изменилась его среда обитания. Кореневские болота нынче уже не те.
«І як ето яно: зямля без балота!»
Дрыгва и правда в деревне была совсем привычным делом. Спасением стала гребля, дорога, о которой в «Полесской хронике» так мечтала передовая молодежь. Ее копали «усім светам», чтобы связать Кореневку с остальным миром.
— Ой, шчэ якія болоты былі! 200 метраў ад хаты. Сеяць не маглі нічыво — жэншчыны ўручную капалі канавы, каб вада сцякала. Матка мая капала, — вспомінает Софья Ліпніцкая. — Тады кажнаму палоска адзельна давалася, мяжа была. А калі перойдзеш — о, што рабілася! Біліся за кажны кусочак зямлі.
Беды от болот кореневцам было много. Но однажды оно спасло их от смерти — во время войны вся деревня пряталась на острове посреди дрыгвы.
— На востраве было пасяленне: строілі курані, як бальшыя шалашы, і хаваліся ў іх. Па 6−8 кураней было адзін ля аднаго, — вспоминает то время Василь. — Немцы туда не суваліся, бо баяліся патопнуць. Там, на гэтым востраве, мы добра шчэ жылі: і хлеб такі жоўценькі пяклі на лісціках, і дзеруны. Трэба було жыць.
Соседние Олексичи, куда Иван Мележ ходил в пятый класс, немцы сожгли полностью вместе с 470 жителями — земля из этой деревни есть в Хатыни. Довоенных хат в Кореневке тоже нет, сожгли и их, только жителей пожалели.
— У Алексічах быў панскі двор, дзе каранёўская цётка Зена няньчыла паніча. У рэвалюцыю яны ўцяклі ў Германію, а еты, каторага яна няньчыла, во ўрэмя вайны вярнуўся сюды камандзірам карацельнага атрада. Прыехалі Каранёўку пасля Алексіч паліць, і еты паніч пайшоў у хату да Зены. Мо, часоў з два з ёй гаманіў, а потым выйшаў і кажа: «Гаспада! Ідзіце і выносьце з дамоў свае імушчэства, цераз полчаса ваша дзеравушка будзе сажжана». Старыя мужчыны пакланіліся яму ў ногі, паспасібовалі".
После войны отношения кореневцев и болота вошли в привычное русло. Жители от соседства с багнай страдали, но с этим фактом они уже давно смирились.
— Раскажу, як сена ўбіралі, — вспоминает Василина. — Трава расла на болоце. Стаіш на метр у вадзе, рэжаш і круціш у цюкі. А сонца пячэ, дык зачэрпнуў тут жа — умыўся і пі. А траву етую ўбіралі, толькі як падмарозіць — інакш не можно було. А цяпер ужэ суха. Раньше людзі прыязджалі і рыбу лавалі, а ета так перасохла, что ужо нігдзе ні грама няма, ніхто ужо не лавае.
— І як ето яно: зямля без балота! — нібы не паверыла Дамеціха. — Як ето яно можа буць, штоб без балота!
— От, баба! У Маньжурыі, дак не то што балота, а і кусточка на сто вярстоў не пабачыш. Гола, як падлога…Иван Мележ, «Люди на болоте»
В середине 80-х болота осушили. Исчезла клюква, но вокруг появились поля, пастбища и сенокосы. Семья Жолудь, например, убирала с бывших болот по 17 тонн картошки.
— Раней картоплю з вады выцягалі. Ямку капаешь — і поўна, — вспоминает дед Василь. — А цяпер капай хоць ты на тры метры — вады не дастанеш. У калодзезе пуста. Було тыя годы, што набяру грыбоў па пяць ведзярэй. А еты — ні грыбоў ні ягад не было ў лесе.
Дятлик, Жолуди и Пистолет
Вспоминаем, жили ли в Кореневке Дятлики — такая фамилия была у главного героя «Полесской хроники».
— У Глінішчах і Каранёўцы не было, а вось у Алексічах аднаго так па-вулічнаму называлі - Мікалай Дзятлік, — рассказывает Василь и поясняет для городских, что обозначает «па-вулічнаму». — Ета значыць, что клічка. Беднячыха ў нас на сяле жыла, а мужыка яе дражнілі Іван-бядняк. Дык ён казаў: «Ідры вашу маць, які я бядняк, як у мяне пяць сыноў!».
Для Василя и Василины клички придумывать даже не нужно было — фамилия слишком говорящая.
— Тожа була гісторыя. Назбірала я жалудоў і павезла сдаваць у лесхоз у нарыхтоўку. Спрашывае ў меня бугалцер: «Як вашая хфамілія?» Кажу, Жолуд. Ён другі раз спрашывае: «Як ваша хфамілія?» Ізноў кажу, што Жолуд. Ён трэці раз з такім злом: «Я вас спрашываю, як ваша хфамілія?!» Дык я яму крэпка крыкнула: «Жолуд!». Ета ён думаў, што я не разумею, што ён пытаецца, і кажу, што прывезла.
— Мы сваім сынам кажам: «У Васі дочка, у Сяргея дзве дочкі, у Івана — дочка. Дык хвамілію звядзеце!», — беспокоиться Василь.
Но Жолудей за фамилию не дразнили, больше всех доставалось Васе Пистолету — как молодые, заливаются смехом хозяева.
— Еты Васіль быў заведуюшчы фермы ў калхозе. Старшына пасылае аднаго на ету ферму і гаворыць: «Заедзь да Пісталета вазьмі, не забудзься». А той яму: «У вас так апасна ехаць, што пісталета нада браць?».
Шутки шутками, но в Кореневке и до и после войны, бандиты действительно были. Иван Мележ в «Полесской хронике» описывал маслаков, которые орудовали в деревне, — про эту банду Василь Жолудь, например, только слышал от матери. Но сам встречал других.
— У нас былі два паліцаі ў дзярэўні, і іх адправілі на фронт, тады ўжо ўсех адпраўлялі. Кончылася вайна — і яны папрыходзілі дамой жывыя. НКВД аднаго арэштавала, а другі схаваўся ў лесе. А я ж лесніком быў і стрэў яго. Ён меня спужаўся, а я яго, і мы хвілін, мо, 10 стаялі моўчкі. І ён кажа: «Відзеў мяне? Сматры, штоб не відзеў». І я маўчаў, а то прыйдзе ноччу і заб’е.
— Тато… Тато…
Мачыха нездаволена павярнулася.
— Чаго табе?
— Бандзіты! Маслак!
Сон ад бацькі ўраз зляцеў.
— Васіля на прыгуменне павялі!..
— А Божа! — спалохана перахрысцілася мачыхаИван Мележ, «Люди на болоте»
«Пажывём шчэ!»
Записываю в блокнот новые для себя и издревле известные в Кореневке слова. «Карэц» — кружка, «марымоньская мука» — белая пшеничная мука, «столак» — лавка, «наліснікі» — тонкие блинчики, «тук» — жир.
— Каранёўцы шчэ ладно, а вось глінішчукі так гавораць, што і разабраць ня можно, так хутка — як другія словы, — описывает жителей соседней деревни Василь.
Мы выходим с хозяевами из хаты и смотрим на поле — то самое, на котором в книге дрались за землю Василь и кулак Евхим.
— Годы нас падставілі, — вхдыхает Василина. — Я толькі рада за сваіх дзетак — дружаць, памагаюць нам. Просім толькі Бога, каб закрыліся нашы вочкі, штоб так і було ў іх.
— Пажывём шчэ! — улыбается ее муж. — Пака ўдвох — пажывём, тут, на роднай зямлі. Дзякуй Богу, жану я выбраў правільна.