Девочка Аля: "Я думала, так надо. Я не знала, что это плохо"

«Я хочу, чтобы он сидел в тюрьме», — сказала в суде 11-летняя девочка, но «он» до сих пор не ответил перед законом. За три года до этого Аля рассказала матери о насилии со стороны отца: «Жизнь прекратилась», — вспоминает Анна Д. свою реакцию на слова дочери.

В Беларуси расследуется не более 15−20% от общего числа преступлений против половой неприкосновенности и половой свободы несовершеннолетних. С 2009 по 2015 год в суд были переданы дела в отношении более 1807 детей — жертв сексуального насилия. Большинство совершенных преступлений до органов правосудия не доходят из-за страха стигматизации, стыда, недооценивания угрозы последствий пережитого для жизни ребенка.

TUT.BY продолжает публиковать материалы, раскрывающие суть, причины и следствия насилия в семье в рамках проекта «Дом и насилие». Насилие в семье — это не только про партнерское насилие. Это в такой же мере про насилие в отношении ребенка, который в такой ситуации всегда жертва. Видеть, как твою маму бьют — это всегда травма с долгоиграющими последствиями. Стать объектом переключения агрессии с матери на тебя — это всегда травма с долгоиграющими последствиями. Женщина без детей, ищущая укрытия и помощи в ситуации домашнего насилия, исключение из практики, так как в большинстве случаев это мать нескольких несовершеннолетних детей. Почти два года работы Убежища для женщин, пострадавших от домашнего насилия, подтверждают такой опыт — почти все клиентки заселялись с детьми. Психологически травмированными детьми как результат действий их отцов или сожителей их матерей.

Имена пострадавших от домашнего насилия вымышлены, настоящие имена и фамилии известны журналистам.

Вчера

Летом 2011 года Анна Д., мать Али, обратилась в убежище за помощью:

— Что дальше делать? Во всех организациях, в которые я обращалась ранее, мне не смогли помочь. «Радислава» перенаправила меня к специалистам в «Гендерные перспективы», а там уже мне предоставили юридическую и психологическую помощь. Психолог сыграла решающую роль: вытащила меня из моего состояния и настроила на борьбу.

— Борьбу?

— Да, борьбу. Первый разговор, который состоялся с психологом в «Гендерных перспективах»: «Ты подала заявление?». — «Нет». — «Ты покрываешь педофила! Если ты знаешь о таком факте, ты обязана подать заявление в прокуратуру. Иначе ты соучастник». Она вставила мне мозг сильно, сказав, что я иду на преступление против своего ребенка: «Ты демонстрируешь педофилу, что это можно делать и что это ненаказуемо». На следующий день после разговора я подала заявление в прокуратуру.

— Насилие в семье по отношению к малолетнему?

— Да. Это был 2011 год.

— Дочери?

— Да. Правда, до сих пор я не знаю было ли совершено насилие над младшеньким, потому что в комнате «Понимания» по итогу так и не определили: может, да, а, может, и нет. А допрос дочери выдал намного больше, чем я знала. Дело возбудили быстро. Прошло два дня. Сразу же состоялся первый допрос в прокуратуре одного из районов города Минска, после которого было предъявлено уголовное обвинение и его взяли под стражу.

— Он там и остался?

— Нет. Под стражей в общей сложности он провел 4 месяца. Он сбежал во время перерыва между уголовными судами. Был месяц, когда вызывали 20 свидетелей по делу и когда он не содержался под стражей. В этот же месяц он и сбежал. Был объявлен в розыск. Ищет его Интерпол. Периодически со мной связывается следователь по розыску: «Он не объявлялся?». — «Нет, не объявлялся». Найти его очень сложно, он заграницей. Так и живем.

— Это ваш второй брак с ним?

— Да. Первый раз была в браке с ним пять лет. Потом развелась, вышла за другого. Бывший супруг сделал все, чтобы вернуть меня. Я повторно стала его женой, а развелась только два года назад. Восемь лет в браке. Мне 42 года. С 2010 года живем раздельно. Мы были его собственностью. У него нередко проскальзывало: «Ты женщина, ты должна делать то и то». Он прилагал все усилия к тому, чтобы лишить меня подруг, близких. Надо же меня было изолировать, а то вдруг я что-то расскажу, вдруг увижу, что в семье должно быть как-то иначе.

— Какими способами?

— Всевозможные способы. К примеру: «Твоя подруга ко мне приставала». А я верила! До поры до времени. Такой Аполлон, такой Аполлон!

— Как вы узнали, что ваш супруг растлевает вашу дочь?

— Однажды утром Аля, ей тогда было восемь лет, подошла и все рассказала, жизнь прекратилась. Прошлого нет, будущего нет, настоящего тем более. Сперва отрицал, потом сослался на сомнамбулизм. Рассказы рассказывал: отчим его насиловал, мол, эта ситуация — последствия его детства.

— С момента, как ваша дочь вам рассказала, до момента, когда вы написали заявление…

— Прошел продолжительный период времени. Я же его поначалу начала лечить. У меня даже такой период был: дочка у психотерапевта, муж у психотерапевта. Это только потом дошло, что это далеко не сон. И лечить сомнамбулизм тут нечего. Я вернулась с детьми в Беларусь. Он на год остался в стране, в которой мы жили, а потом приехал сюда — решил нас вернуть, все восстановить, невзирая на договоренность больше друг друга не видеть и не знать. Когда дочь видела его, у нее истерики начинались, пряталась за всех.

— То есть прошло два года?!!

— Да… Долго… Непростительно долго. До разговора с психологом все не могла решиться подавать это заявление. Боялась огласки. Это самый большой страх был: узнают, что с ребенком произошло, и будут дальше портить ее жизнь. Он говорил: «Ты не поступишь так с дочерью, ты не подашь заявление, ты не сможешь поступить так с ребенком». Я поговорила с Алей, предупредила, что нас ждет очень плохая жизнь в ближайшее время. Подала — началось. Узнали в детском саду и школе. Допросы, экспертизы. Я же паралельно еще и разводилась с ним. Решался вопрос об опеке. Два процесса одновременно. С его стороны вранье полилось: меня и отчим мой насиловал в детстве, и отец родной насиловал в детстве, и вообще я извращенка. По его настоянию выписали экспертизу, чтобы меня на сексуальные извращения проверили.

— Результаты?

— Там все окей. Его экспертиза намного хуже. Потом пришла письмо ко мне на работу. Схема же какая? Лишить женщину работы, чтобы отсудить детей. Создать неприятности в школе, в детском саду. Если женщина не зарабатывает, а муж зарабатывает, то, понятое дело, у нее легче отобрать детей. Под долю ребенка забрать часть имущества, а потом ребенок нафиг никому не нужен. То что дети потом сбегают к матерям, так это сплошь и рядом, из того что я знаю. Поэтому письмами забрасываются все работы. Я была сектантка.

— А дочке сколько сейчас?

— Четырнадцать.

— Что это за комната «Понимания», о которой вы упоминали?

— Создана для того, чтобы опрашивать детей, предположительно пострадавших от насилия, в том числе сексуального. Все записывается на камеру.

— А как работает эта комната?

— Вопросы составляет следователь, с ребенком разговаривает психолог, ответы фиксируют свидетели. Аля рассказала, что отец засовывал ее головой под одеяло и тыкал ей своим половым органом. Такие подробности были, что на одной из них меня стало рвать, успела убежать в туалет. После опроса ему были предъявлены обвинения. К сожалению, такие вещи практически всегда остаются безнаказанными.

— Почему?

— Сложно доказуемы. Кто может быть свидетелем насилия над ребенком? Где логика? Будто насильник созывает всю округу: «Эй, давайте, посмотрите!».

— На суде не признался?

— Нет. Врал, врал, врал. А потом, как я говорила, исчез.

— Как думаете, появится он в вашей жизни еще?

— Не знаю. Родительских прав он лишен. Мы поменяли всю жизнь после всего этого. Если его выловит Интерпол, суд возобновится сразу же. Возникнет, не возникнет — мне все равно. Хочу, чтобы понес наказание.

— А дочь?

— У нее спрашивали в суде о том, какое наказание, по ее мнению, должен понести отец. «Я хочу, чтобы он сидел в тюрьме», — ответил одиннадцатилетний ребенок, и мнения не меняет до сих пор.

— Как она?

— В ветеринары метит. Проблемы большие есть. У нее проблемы с ростом. Психотерапевт говорит, что не идет в рост, потому что не хочет становиться женщиной, потому что это неминуемо связано с обретением сексуальности. Она не хочет, чтобы был секс. Буквально только прошлым летом у нее начало что-то там формироваться, хотя генетически — все нормально, у меня в 12 лет был полный комплект всего. Парнями не интересуется. Когда с психологами общалась, рассказывала о том, что хочет большой дом, много детей, но ни разу не прозвучало слово «муж».

Она целыми днями, бесконечно чем-то себя занимает: учеба, курсы, походы, кружки. Опять же, с целью, чтобы не допускать лишних мыслей, рефлексий «о».

Отстаивать себя она умеет, единственная в классе, кто имеет свое мнение (это мне классный руководитель сказала. — прим. Анны Д.). Она не понимает дружбы «за телефон». У нее четкие позиции, что такое правда. Врать не умеет. На суде были моменты, когда пытались вывернуть все так, мол, это я ее научила, подговорила. Во-первых, ребенка такому захочешь — не научишь. Во-вторых, да, врать она не умеет.

Проскакивает: «Почему это произошло со мной?». Она обижена на всех, что это случилось именно с ней, но при этом от нее четко прозвучала фраза: «Я не хочу, чтобы это произошло еще с кем-то».

— А как вы?

— У меня были три совершенно разные жизни. До, во время следствия, после. Когда все это узнала, случилась ишемическая атака, я на некоторое время полностью потеряла зрение, отнялась левая рука, начала отниматься лева нога. До сих пор — малейшее волнение — у меня левая рука синеет. Болячек я нахватала за этот период. За несколько недель сбросила килограммов десять. Ничего, держимся. Все будет хорошо.

Я у нее спросила однажды: «Почему ты мне раньше не рассказала?». А она ответила: «Я думала, так надо. Я не знала, что это плохо». Поэтому надо обучать детей элементарным понятиям с самого раннего возраста, чтобы они знали, что там и там трогать их нельзя, что это не норма.

Сегодня

В октябре 2015 года Анна. Д. родила девочку от любимого мужчины, за которого не так давно вышла замуж. Все постепенно вошло в мирное русло.

Контактный номер телефона для пострадавших от домашнего насилия — общенациональная горячая линия — 8 801 100-88-01

Контактный номер телефона для размещения в Убежище для женщин, пострадавших от домашнего насилия, — 8 029 610-83-55

Общенациональная детская линия — 8 801 100-16-11