Берегите мужчин и ищите женщину
Сегодня в рамках «Советской Атлантиды» мы предлагаем вам вторую часть мини-проекта «Мужчина и женщина советской эпохи». Мы расскажем о том, как жили, чувствовали, любили, чего ждали друг от друга герой и героиня повседневности, а также о том, чего ждала от них огромная страна — СССР.
Почему мужчин надо было беречь?
В 1970-е годы в СССР, где десятилетиями царил культ сильного мужчины, возникает новая социально-культурная кампания. Ее можно назвать так, как называлась статья, с которой эта кампания и началась: «Берегите мужчин». Ее автором был демограф Борис Урланис.
Но почему мужчин вдруг понадобилось беречь? Что им так страшно угрожало? Помимо чисто демографического фактора (менее длительной жизни, нежели у женщин), фактора профессионального (более опасные профессии) — бездеятельность, бесцельность, а также частое их следствие — алкоголизм, влекущий за собой раннюю смертность.
Борис Урланис и его статья (увеличивается по клику)
Но откуда бездеятельность и бесцельность в стране, еще недавно дышавшей оптимизмом? Разумеется, свою роль сыграло крушение шестидесятнических надежд (для многих рубежом был ввод советских войск в Чехословакию), и в целом само настроение эпохи, в которую СССР постепенно скатывался, — «застой», стагнация, болото. Стала особенно остро ощущаться невозможность самреализации личности, если, конечно, человека волновала и личность, и реализация. Все люди, как люди, как гвозди, аккуратно забитые в стену. А ты один такой — с торчащей шляпкой. Для мужчины это невыносимо. Для женщины, впрочем, — еще невыносимее: женщине по советским, да и сегодняшним представлениям вообще лучше не выделяться — из очереди в советском магазине, или из сонма нынешних гламурных красавиц, — но это уже другая история.
Были и другие, более частные факторы «трагедии мужества» в СССР. Среди них, в первую очередь, специфический характер воспитания. Конечно, были дети, которым повезло: у них были оба родителя, дающие им представление о бытовых (и не только) мужских и женских ролях в семье.
Вспоминает Виктор Мирончик:
— Шили, готовили, стирали женщины. Пилили, винтили, паяли мужчины. Но знание несвойственных функций приветствовалось. Я, например, умел готовить. Мог бы и постирать. Если мужики умели шить, то это уважалось. Мать у меня инженером была, поэтому вполне справлялась с электрикой. Ну, и если дети, то тут стирка-кормёжка-укачивание были совместными. А вот по магазинам, насколько помню, женщины чаще ходили… А какое было очаровательное мужское занятие — выбивание ковров! Весь город по воскресеньям сотрясал праздничный салют без фейерверка, но с пылевой завесой. И белый девственный снег зимой превращался в шахматную доску от их следов. И фигуры в синих трениках, с носками поверх них, в старых куртках, заменяли ферзей.
Однако наличие мужчины в советской семье (да еще и делящего с женой тяготы быта) было хоть и не исключением, но и далеко не правилом. Не только в послевоенные, но даже и в мирные годы, каждый пятый советский ребенок воспитывался без отца — матерью (и часто бабушкой). Если послевоенные мальчики были, как правило, сиротами, то последующие поколения — сиротами при живых отцах: в 30-е — 50-е арестованных, позже — разведенных. А сколько было пьющих отцов -- которых, почитай что не было, а если были — то порой ребенок мечтал, чтобы папы не было.
Мать, тянущая на горбу работу и ребенка, все чаще приобретала мужские черты характера — авторитарность, жесткость: «Я и баба, и мужик». Мальчик входил в мир — и оказывался в «городе женщин» (мать, воспитательница, школьная учительница, преподавательницы в вузах
Каков был выбор, перед которым вставал советский мальчик, выращенный сильной директивной мамой? Первое: подворотни. В них культ мачо сохранился — и в самых брутальных формах. Юноши, возросшие на окраинах, были вспоены не столько молоком матери, сколько «млеком мужского общения» — водкой. И не случайно в культуре набирает все большую силу образ «блатного» — перековавшегося, как герой Шукшина в «Калине красной», — или же нет.
Положительный или отрицательный, такой герой выглядит оппозицией «правильным» советским мужчинам и режиму в целом, и нет человека, сделавшего для пиетета этого типажа больше, чем молодой Владимир Высоцкий с его уже гениальными «блатными песенками». Потом ту же ноту возьмет Розенбаум, но она окажется куда фальшивее. А уж после Розенбаума… ладно, не будем о грустном. Многие из этих ребят заканчивали рано и плохо: погибали в драках, спивались, попадали в тюрьмы, ЛТП
Владимир Высоцкий «Тот, кто раньше с нею был». Запись 1960-х годов.
Вторая возможность для ребенка из такой семьи — смириться с собственной ролью управляемого «вечного мальчика», Питера Пэна. Кстати, довольно часто в собственной, ими созданной семье мужчины, избравшие этот путь, реализовались достаточно агрессивно: на беззащитных женах и детях вымещалось все то, что требовало вымещения. Так что «слабый» и «сильный» образы мужчины, выросшего без мужского влияния, могли сливаться.
Клапанами для спускания юношеской агрессии были детские и юношеские секции, кружки, некоторые субкультуры (дельтапланеристы, альпинисты, туристы, КСП)
Тем более, на памяти, а иногда и на деле, еще были — пусть более редкие, чем в сталинские годы, попытки власти влезать в частную жизнь гражданина.
Вспоминает Андрей Сытько:
— Первое, что пришло на ум — любимый анекдот моего деда, характеризующий эпоху: В партком врывается разгневанная дама. «Мой муж подлец! Верните мне мужа!».
Ну, как тут не вспомнить строки любимого Александра Галича про жалкого мужа всесильной «товарищ Парамоновой»?
В общем, ладно, прихожу на собрание,
А дело было, как сейчас помню, первого,
Я, конечно, бюллетень взял заранее
И бумажку из диспансера нервного.
А Парамонова, гляжу, в новом шарфике,
А как увидела меня, вся стала красная,
У них первый был вопрос — свободу Африке! -
А потом уж про меня — в части «разное».
Ну, как про Гану — все в буфет за сардельками,
Я и сам бы взял кило, да плохо с деньгами,
А как вызвали меня, то сник от робости,
А из зала мне кричат — давай подробности!
Все, как есть,
ну, прямо, все, как есть!
Ой, ну что ж тут говорить, что ж тут спрашивать?
Вот стою я перед вами, словно голенький,
Да, я с племянницей гулял с тетипашиной,
И в «Пекин» ее водил, и в Сокольники,
И в моральном, говорю, моем облике
Есть растленное влияние Запада,
Но живем ведь, говорю, не на облаке,
Это ж только, говорю, соль без запаха!
Впрочем, к 1980-м такие разбирательства превратились в чистую формальность. Но об это — чуть ниже.
Тем не менее, вплоть до развала Союза в длительную загранкомандировку выпускали лишь неразведенных. Обязательным условием была также женитьба: холостой человек был подозрителен. Человек отвечал власти «взаимностью»: неразборчивость в связях казалась фрондой, смелостью, отвагой. Отсюда устойчивое советское представление о мужчине, как о сексуальном игроке, или проще — «козле». Причем, культ сексуальных побед, заместивших все иные победы, был равно свойствен и «брутально-дворовым», и «безвольно-интеллектуальным» юношам.
Как спасали мужчин
Итак, мужчину следовало беречь и спасать — в первую очередь, от него же самого. Спасали женщины (наиболее подходящим для этого образом в кино была Люба Байкалова из «Калины красной»), и потому максима «Берегите мужчин» шла в паре с афоризмом «Ищите женщину».
Фрагмент из фильма «Калина красная»
Еще его спасали друзья и спасали партийные коллективы, от которых, в свою очередь, тоже спасали друзья.
Вспоминает Валерий Гапеев:
— Партия еще жива, но дышит на ладан. Интеграл, «Дзержинка», мой цех. 1988 год. Собрание рабочего коллектива наладчиков. Местком, партком, комсомол и руководство. Рассматриваем вопрос об отвратительном поведении в семье нашего друга и товарища, наладчика с 20-летним стажем, отца взрослых детей.
Атмосфера… цирка? спектакля? Не поймешь. Все, абсолютно все сидящие — около полусотни здоровых мужиком и три женщины — понимают абсурд происходящего.
Да, выпил — но выпил дома. Да, повздорил с женой, но с ней прожил 35 лет, воспитал детей, дал им высшее образование. Дом — полная чаша, жена красавица. Хотя и не ангел. Обозвал жену, так и она не молчала. Ревновала. Было к чему? Ну, может быть. Стукнул жену? Толкнул. Вытолкал за дверь, потому что не давала смотреть футбол. А она милицию вызвала. Оштрафовали. Протокол — в трудовой коллектив: примите меры. Принимаем… Кто-то предлагает «поставить на вид». Бригадир испуганно вскакивает: вы что? Ему за это КТУ (показатель такой) снижать надо, а это — деньги! Человек и так потерял. Я вам дам на вид! Решаем — жена дура. Единогласно. В протоколе записываем: поведение товарища осуждаем. Единогласно. Без протокола: скинуться на возмещение штрафа (тот оказался в ползарплаты). Сбрасываются все, начиная с начальника цеха. Мне кажется, очень многое из того, что считалось хорошим в СССР, основывалось на противоестественности человеческого общества как общества разумных животных. Та самая декларируемая общность непонятных ценностей, диктат коллектива над личностью, обобществление личностной составляющей. Вот и рухнуло все… Как всякая утопия, не дающая жить в человеке зверю.
Так, с 1970-х годов советская культура постепенно теряла пиетет мужского начала, которое издревле понималось как начало «космическое», упорядочивающее. Мужчина становится существом Хаоса (алкашом, козлом
На самом деле этот процесс был запущен еще в 1970-х. В эти годы мужской образ постепенно перестает быть символом страны. Впрочем, в искусстве существуют и альтернативные модели слабому, но обаятельному герою. Первый, о котором я уже писала, остался в целостности — это образ фронтовика или бывшего фронтовика — из тех, кто «после первого стакана не закусывает».
Фрагмент фильма С. Бондарчука «Судьба человека»
Этот образ из прошлого, из войны которая все более удалялась из памяти. Как, впрочем, удалялся в небытие и сам этот человек — сильный, надежный, немногословный, искренне преданный советской стране. Возможно, именно яростная преданность этой стране, к тому времени проявившей свои отнюдь не лучшие свойства, к концу 70-х виделась фальшью. И не случайно военные в советском кино становятся «более штатскими», просто людьми на войне («А зори здесь тихие», «Объяснение в любви», «Двадцать дней без любви», «Белорусский вокзал», герои Олега Даля в «Хронике пикирующего бомбардировщика» и в «Жене, Женечке и «катюше»…) Это люди негероического героизма.
Олег Даль в фильме «Хроника пикирующего бомбардировщика»
Становится ясно: в подобных обстоятельствах и рафинированный неудачник будет воевать так же отважно. И наоборот: каждый из этих героев в штатской жизни не застрахован от неудачничества. Мирная жизнь сложнее, потому что бесцельнее, мелочнее, стыднее, и к власти приходят вовсе не те люди и иные ценности. Случайно ли, когда в 90-е мирная жизнь стала стократ непонятнее и бесцельнее, покончили с собой два честных писателя той, военной эпохи, мужчина и женщина, — Вячеслав Кондратьев и Юлия Друнина?
Другая, противоположная попытка «поднять русского мужика с карачек», как выразился писатель Виктор Ерофеев, возникла во второй половине шестидесятых. Противовесом тому, что на карачках, стал уже не столько советский, сколько русский крестьянин. Попыток поднять с карачек мужика белорусского, украинского, туркменского или казахского, насколько я помню, в искусстве не предпринималось: «старший брат» считался по умолчанию важнее «младших». В те годы по страницам, экранам, картинам Ильи Глазунова начали неторопливо передвигаться кряжистые мужики с бородами лопатой и перевязанными тесемкой волосами (такие бороды тоже входят в моду — как оппозиция аккуратной бородке шестидесятника-физика). Они крякали и окали. Кроме того, все они были преданы советской власти, при том, что даже их имена выдавали русскость: Анисим, Макар, Устин, Аникей. Наиболее выразительно эта тенденция — совмещания русского мужика и партийного начальника — проявилась в героях актера и режиссера Евгения Матвеева, продолжавшего русско-партийную смычку до самой смерти.
Официальный женский имидж России-Союза выражали Людмила Зыкина и Валентина Толкунова. В Зыкиной — с ее невероятным голосом и обаянием простонародной силы отчетливо чувствовалось номенклатурное начало, а в «голосе со слезой» Валентины Толкуновой — тихое, покорное очарование, заключающееся в скромности, нетребовательности и материнско-семейном имидже. Пара Антипу, Анисиму и Макару — лучше не подберешь.
Валентина Толкунова «Стою на полустаночке»
Но женщины были все же менее выразительны, чем мужчины — «аникеи». Так место убитых, расстрелянных, арестованных, ушедших, пьющих отцов занимали более или менее пригодные для образца персонажи… Вернуть мощь мужчине — в какой-то мере значило вернуть мощь стране. Что, однако, не вышло.
Мужчина и женщина в позднесоветские годы
И в 1980-е — 1990-е появляется новый образ истинного мужчины — иностранец.
Вспоминает Ольга Иванова:
— Постепенно появляются фильмы показывающие проблемы общества (лимита в к/ ф «Москва слезам не верит», проституция в «Интердевочке»). Начинают внушать мысль что для красивой жизни все средства хороши: и брак по расчету, и проституция. Примерно в это же время в разных фильмах начинают мелькать образы иностранных женихов. И уже престижным считается не муж-офицер, а муж-иностранец.
Поскольку в реальности советские люди редко встречались с иностранцами, этот идеализированный образ приходит из книг и кино. Для разных социальных слоев существовали его различные типы: для одних, например, — красавцы Ален Делон и Марчелло Мастрояни, некрасивые, «но симпатичные» Ж.Л.Трентиньян и Ив Монтан; для других — герои Ремарка, Хэмингуэя, романов, печатающихся в «Иностранке». Именно этот образ взял верх в перестройку и в постперестроечные годы: достаточно вспомнить хотя бы успех «Зимней вишни» — а в реальности поиски иностранца сперва по объявлениям, через стихийно организованные бюро, ну, а после — и до сих пор — по интернету. Впрочем, в фильме «Зимняя вишня» героиня выбирает все же не его, а своего — несуразного, неудачливого, страдающего, отягощенного женой и детьми. Родного. Но на то это фильм, а не реальность.
Фрагмент из фильма «Зимняя вишня»
Итак, в целом позитивного мужского образа поздний СССР не изобрел. С женщинами ситуация обстояла еще сложнее. Становясь ведущей, женщина (исключая «бой-баб», которые, как «бабы», не воспринимались) часто, по крайней мере, внешне принимала модель поведения ведомой… Как гласил анекдот, «мой муж решает глобальные проблемы — судьбу коммунизма в США, высадку космонавтов на Марс, проблемы разрядки и напряженности. А я — мелкие, несущественные: где взять денег на ботинки сыну, как заработать на отпуск». В этой двойственной позиции женщины сказывались и власть традиций, и страх остаться в одиночестве, и подспудно проникающая в сознание государственная идеология. Так, например, к концу 70-х стало явным падение рождаемости, и появился соответствующий госзаказ. Кстати, любимый миллионами фильм «Однажды двадцать лет спустя» — это тоже часть госзаказа, только сделанный с умом и сердцем — бывали и такие.
Идея женского равноправия, как и мужской силы, претерпевает постепенный крах. Женщина-то нужна сильная, а вот притворяться она должна слабой. Помнится, в те годы было опубликовано интервью теледиктора Валентины Леонтьевой, где она имела несчастье сказать, что главное в ее жизни — работа. Некоторые зрители так разозлились, что объявили ей телебойкот, выключая «ящик» при ее появлении. А героиня «Служебного романа»? Не случайно последняя фраза фильма: «Через год у Новосельцевых было три мальчика». Чего стоят женские профессиональные амбиции, талант, призвание перед исконной ролью матери и жены — «берегини»? И все, решительно все, понимают слесаря Гошу из «Москва слезам не верит». Даже статья тогда вышла — крик страдающей женской души — под названием «В какой электричке едет Гоша?»
Фрагмент из фильма «Москва слезам не верит»
Положение женщины тех лет разрывает ее изнутри. С одной стороны, идеал нежности и женственности, с другой — все более сваливающийся на ее плечи груз ответственности. Он порождает сочетание безнадежности и жесткости внутри — и необходимость выглядеть «мужской игрушкой» снаружи. Небольшая деталь: именно в те годы происходит сдвиг женского дресс-кода: он выражается в неуместной разряженности на работе: декольте, ажур, каблуки, мини… Эта традиция осталась в силе до сих пор. Именно этой неуместности повседневной одежды поражаются иностранцы. Они не понимают простой вещи: за годы советской власти женщина истосковалась по красоте. За годы однообразия — по уникальности. Ведь советская женщина (если она, разумеется, не умела шить и вязать — незаменимые в быту умения) старалась носить добытые по случаю импортные вещи: отечественные модными не бывали. Отсюда сплошь и рядом — женщины, одетые не к лицу, не к фигуре, не по времени суток, не по возрасту
Роскошь показывается и в кино, правда, лишь в исторических, костюмных фильмах.
Вспоминает Оксана Колтович:
— Знакомые французы в начале 90-х приезжали в гости, и мы им показали фильм «Д'Артаньян и три мушкетера»…Они были в ужасе от королевы Анны Австрийской. А ведь ее играла утонченнейшая Фрейндлих!
Но речь не только о внешнем. Архетипами женщины в СССР вернее все-таки считать не «бетонщицу Нюшку» (Евгений Евтушенко) и не шпалоукладчицу — именно так гротескно из дня сегодняшнего подчас видят советскую женщину, а, скорее, библиотекаря, учительницу и руководительницу нижнего звена (мастер на заводе, в ЖЭКе, «маленькая начальница» в госучреждении
Во-первых, женщина на таком посту воспринималась как «бой-баба», а к ним народ не благоволил. Во-вторых, состоявшаяся карьера (зачастую отнявшая у женщины возможность семьи) создавала четкий и зачастую неприятный образ (помните, «наша мымра»?). В-третьих, при всей видимости равноправия в умах продолжало существовать привычное неравенство с выраженным мужским приоритетом. Потому для того, чтобы «пробиться», надо было и впрямь обладать некоторыми «неженскими» чертами характера. «В 1986 г. в общем числе научных работников в СССР женщины составляли 48 процентов, среди кандидатов наук их было 28 процентов, среди докторов наук — 13 процентов, среди членов Академии Наук СССР — 0,6 процента, а в составе Президиума Академии не было ни одной женщины. В конце 1980-х гг. каждый второй мужчина с высшим образованием занимал какой-нибудь административный пост, а среди женщин таковых было только 7 процентов», — писал Игорь Кон в работе «Сексуальная культура в России: клубничка на березке».
Хотя советская женщина занимала первое место в мире по включенности в общественный труд, как правило, он был низко оплачиваемый. Как сказали бы ныне, «бюджетный». Здравоохранение, образование, дошкольное воспитание, общественное питание — а ведь все это обязанности матери в дореволюционном доме, в крестьянской избе. Попытавшись изменить все, советская власть в этом вопросе мало что изменила. Только вот руководил уже не только муж и не крестьянская община, а муж и здоровый советский коллектив. Так ли уж велика разница? Денег этот труд приносил немного (правда, служащие торговли и общепита правдами, а чаще неправдами добирали «свое»), а вот скуки, будничности, неудовлетворенности — хоть отбавляй. А если женщина все-таки добивалась званий, чинов и постов, распространенным итогом были истрепанные нервы, подкошенное здоровье, отвратительный характер, а чаще и то, и другое, и третье.
Вспоминает Наталья Кисель:
— Каким-то невероятным образом, не помню, конечно, какая газета, натолкнулась на маленькое, неявное фото брюнетки в джинсах клеш и очерк о ней, как о начинающем успешном юристе в очень «акульей» юридической фирме. Всё в этом малом количестве букв было ошарашивающее. И цели фирмы, и структура, и как девушка в ней заняла место, и как чётко всё сводилось к профессионализму и оплате его по достоинству… Совсем всё как не у нас. У нас же сразу после вуза надо было доказать свою преданность делу коммунизма… Ну, а я вырезала и положила статью под стекло. Вот такой был антисоветский образец для подражания, плохо различимый на фото и не подходящий ни под одно из лекал СССР.
Итак, «равноправные качества» женщина смогла проявить лишь в годы «перестройки», взяв на себя функции активного обеспечения семьи (челночничество, осваивание новых профессий, связанных с бизнесом — трудным, часто беззаконным и вовсе не соответствующим той роли, для которой ее когда-то готовили дома, в школе и в институте). В чем-то выиграв, в чем-то проиграв. Но это уже совсем другая история.
А в следующей части нашего мини-проекта мы расскажем о том, что представляли собой советские семьи. До встречи!
«Советская Атлантида: живые голоса» — проект, посвященный стране, которой больше нет на карте, Советскому Союзу, каким он был не в строках указов и не в первомайских демонстрациях, не в расстрельных списках и не в лозунгах — а в реальной жизни реальных людей. Вспомним ее — чтобы понять себя. В создании проекта могут принять участие все желающие: мы ждем ваши воспоминания, размышления — ваши живые голоса.