«ЛЕВИАФАН»: ЛЕКАРСТВО ИЛИ ПЛАЦЕБО?

Лечить души — вот как в идеале должно работать искусство для общества. Мы смотрим фильмы для того, чтобы узнать что-то большее об окружающем мире, проникнуть в душу необычных людей, выработать иммунитет против жизненных трудностей… Но чаще все же для того, чтобы развеяться, отвлечься. Кино как лекарство: может укреплять иммунитет, а может лишь снимать симптомы апатии, тоски и прочих смертных грехов. Давайте выясним: хороший ли «доктор» из Андрея Звягинцева?..

Страшное морское чудовище — вот что означает библейское слово «левиафан», использованное в названии фильма. Все о нем говорят, но никто толково не объясняет, о чем он. Возможно, потому, что все действия в фильме сопровождаются употреблением алкоголя, и кажется, что он только об этом. Однако в промежутках между чарками можно увидеть, как семья Сергеевых (Алексей Серебряков в роли Николая, Елена Лядова в роли его жены Лилии, Сергей Походаев в роли Романа, сына Николая и пасынка Лилии) плечом к плечу с адвокатом Дмитрием (Владимир Вдовиченков) борется с мэром (Роман Мадянов) за право обладать собственным домом. Градоуправитель в то же время «охотится на ведьм» — якобы конкурентов; помогает ему в этом архиерей в исполнении Валерия Гришко.

Кинолента Андрея Звягинцева вызывает у зрителей по всему миру самые разные эмоции: от преклонения до недоумения. Но равнодушным никто не остался. Люди толпами заполняют залы, скупают билеты и делятся по сарафанному радио ярчайшими впечатлениями: «Левиафан» заставляет чувствовать всех. Таков основной лечащий компонент, и его подтверждают многочисленные киноисследования.

По признанию Андрея Звягинцева, его творение уже живет своей собственной жизнью. Из авторского фильма-притчи оно, как и подобает объекту искусства, трансформировалось в социокультурное явление, которое теперь существует и развивается самостоятельно.

Впрочем, хоть Звягинцев и не признает себя «продавцом» «Левиафана», инженером он оказался годным: собрал самые тревожные клише российской глубинки (разруха, коррупция и — непременный «день сурка» — заводские будни) и человеческих слабостей (алкоголизм, предательство, набожность, упоение властью). В такой калейдоскоп обстоятельств не может вписаться никакая другая история, кроме той, что пережила семья Сергеевых. Особого внимания заслуживает белоснежный остов гигантской рыбины. Это и есть Левиафан — в переносном смысле, но вполне материальном воплощении. Обглоданный скелет кита на берегу Баренцева моря — как рентгеновский снимок. Только на снимке этом должен быть не скелет, а раковая опухоль, которая поразила, как показывает Звягинцев, всю Россию и не только.

Кто-то скажет: эта картина актуальна только у нас, ведь западному зрителю не понять, к примеру, всю силу песни «Владимирский централ»! Но национализировать «болезнь», которую Андрей Звягинцев исследует в своих фильмах (а как известно, художник всю жизнь создает одну картину, снимает один фильм) неуместно. История, воссозданная в декорациях приморского российского городка, произошла на самом деле в США несколько лет назад. И она же повторяется с различными вариациями во всех уголках планеты. Необязательно быть русскоговорящим для того, чтобы узреть назревающую опухоль на том месте, где по всем правилам должна быть душа.

Картина могла бы стать интернациональным или даже общепланетарным достоянием, но… Глядя на то, как отстраненно Андрей Звягинцев ставит худший из диагнозов, нельзя не отметить, с какой изощренностью и даже брезгливостью он выбирает точку съемки: сдвинься камера чуть вбок, измени она наклон — и зритель бы покраснел, став свидетелем жаркой сцены измены, нервно вытер рукавом лицо, наблюдая кровавую драку между самыми близкими друзьями, задержал дыхание вместе с девушкой, решившейся на самый отчаянный поступок в жизни… Как жаль! Увидеть все это было бы очень полезно для иммунитета зрителя! Нет-нет, я не за чернуху, но против стерильности. Автор исключает из картины важные детали, делает ставку на метафоричность и красивость. В итоге максимум, что мы увидим на экране, это подростков, которые знакомятся с состоянием алкогольного опьянения и никотиновой гипоксии в лоне полуразрушенной церкви.

Не знаю, мог ли бы Андрей Звягинцев быть врачом, но наверняка стал бы танатонавтом — ведь он исследует движение к духовной смерти еще живых существ. Судя по «Левиафану», режиссеру свойственно хладнокровно наблюдать из-под неплотно прикрытых век за мучениями безнадежно больного пациента. А ведь работа врачевателя в некотором смысле заключается как раз в том, чтобы покопаться во всех этих жидкостях — крови, гное, рвоте… — выявить возбудитель, штамм, придумать прививку или хотя бы таблетку, которая бы сняла симптомы. Это дало бы время найти лекарство. Вместо этого «доктор» Звягинцев констатирует: пациент скорее мертв, чем жив. И лечения не предлагает.

Тата Лопатина