Мнение. Юлия Чернявская. Дожить до толерантности

Юлия Чернявская, культуролог, литератор. Автор видеопроектов TUT.BY

Долгие десятилетия белорусы не знали, что они толерантны. Просто жили себе, как жили. Это слово воссияло на отечественном небосклоне в конце 1980-х – сперва в гуманитарной среде, потом распространилось, вошло в учебники и уже оттуда перешло в сознание человека: да так крепко укоренилось в нем, что на вопрос о ментальных особенностях белорусов каждый школьник отвечал: "Мы, это, мы, как бы, толерантные... вот!"

Тогда в это понятие запихивались все желательные качества белорусов: доброжелательность, гостеприимство, этническая терпимость и "памяркоўнасць". Вот русские, мол, – воинственные, категоричные, резкие, а мы зато по-европейски толерантные. К 2000-м слово “толерантность” понемногу стало менять значение. Оно начало ассоциироваться с бесхребетностью и "абыякавасцю", стало иллюстрироваться анекдотом про белоруса, сидящего на гвозде: "А можа, так і трэба…". Начался активный поиск примеров из истории, чтобы доказать, что мы – "ни разу" не толерантные. Словом, пошел тот же процесс, только со знаком "минус": слово начали нагружать всеми мыслимыми недостатками, как прежде – достоинствами.

Толерантность осталась в учебниках, но вышла из моды. Про ценность европейской толерантности в суматохе забылось. Создается впечатление, что мы хотим принадлежать какой-то иной Европе – в Европе "со знаком качества", где было бы место нам, но не было бы геям, арабам, китайцам, темнокожим, людям с физическими и ментальными проблемами… Тем, кого в гуманитарных исследованиях называют "Другими", "Иными". Причем именно с прописной буквы.

Почему с прописной? Да потому что Другие ценны. Во-первых, именно Другие дают почувствовать нам, что есть Мы. Во-вторых, от разнообразия наше "Мы" во многом выигрывает. От Других к нам приходят новые веяния в культуре, включая музыку, кухню и моду. Благодаря им – если мы говорим об инвалидах – мы учимся доброте, состраданию, а также – огромному мужеству.

Словом, толерантность – это не пассивное терпение: это терпимость к тем, кто выглядит, молится, любит и думает иначе, чем ты. Как говорится: почувствуйте разницу!

Знаю, форумчане сразу же попытаются оспорить этот тезис. Стоит лишь написать нечто положительное о толерантности – тут же появляются комментаторы. И мы узнаем, что это из-за нее на Западе правят бал "п*ры", "черномазые" и "педофилы", что Брюссель и Амстердам – сегодняшние Содом и Гоморра, что это из-за толерантности женщины не рожают и что именно она повинна в экономическом кризисе.

Понятно, что авторы таких высказываний – сторонники "твердой руки", и неважно, к какой "баррикаде" они себя формально причисляют, пусть даже к либералам. Мы либерально относимся ко всем, кроме… Далее следует длинный список. Такой уж у нас либерализм. Это у нас не болезнь, это такое особое "здоровье".

Обитатели другой "баррикады" считают, что толерантность – штука хорошая, но не про нас. Не дозрели мы пока что до толерантности. Не дожили еще. Потому эти "толерантные" люди, например, охотно выступают за смертную казнь. Ждут, пока мы дорастем, чтобы ее отменить, – и искренне надеются, что это произойдет уже после их мирной смерти от старости.

На третьей баррикаде твердо уверены: Беларусь – жертва собственной толерантности: мы ко всем с теплом и добротой, а в ответ получили лишь притеснения… Поэтому толерантность необходимо "вычеркнуть из списка" белорусских достоинств, а вместо ее добавить воинственность, например. Это, кстати, парадоксально сопровождается призывом: "Вперед, в Европу!".

Какая уж тут Европа... На Западе толерантность – базовая ценность. На ней держатся многие другие. Будто нижний кубик в детской пирамидке: вытащишь его – вся пирамидка развалится. Есть, конечно, и способы создавать общество вне толерантности: например, в лагере, окутав его по периметру колючей проволокой. Или в строю с автоматчиками по бокам: шаг влево, шаг вправо считается побегом. Или просто воспитывая людей по принципу однояйцевых близнецов... Мы это проходили – и не так уж давно. Но порой кажется: мы никак не выйдем из лагеря или даже пещеры.

В пещерном веке ни о какой толерантности и речи быть не могло: Другой вмиг распознавался как враг, как и не человек вовсе: "псоглавец", "чудь", "обезьяна". Потому и в военной риторике враг – не человек: зверь, собака, свинья, скотина, "укроп", "колорад". Зверя или неодушевленное существо уничтожить проще, чем человека. Но то – древность, то – война! О толерантности на войне разговор особый: она не в том, чтобы не воевать, а в том, чтобы не пытать пленных. Чтобы налаживать переговоры между враждующими сторонами. Чтобы минимизировать потери среди мирных жителей. Чтобы помогать жильем, деньгами и вещами. Но сейчас речь не о войне. Речь о нашей обычной белорусской жизни, в которой мы охотно создаем "войну на местах". Скучно нам без нее, что ли? Залезешь в соцсети, почитаешь форумы – и готово, да здравствует первобытное общество! Привет, паранойя!

Кто-то издевается над "свядомымі", огулом оскорбляя белорусскоязычных. Кто-то говорит о том, что русскоязычие – симптом рабского подчинения России. Возможно, говорящий вовсе не имеет в виду всех, а лишь конкретную антипатичную ему группу, но, если задуматься перед тем, как написать, – можно понять: ты заденешь множество людей. И кайся потом, что не хотел: никто не услышит. Уточнять свою позицию надо "до", а не "после". Это один из азов толерантности: предугадать, как наше слово отзовется.

Или возьмем нашумевшую историю с "Мовай ці кавай". При всем несогласии с Кибальчич по поводу украино-российских событий не могу понять: каким образом эта позиция отменяет ее любовь к белорусскому языку, а также тот факт, что именно она создала популярные и нужные курсы? Или "белорусскость" – это не идентичность человека, а орден, который можно вручить или отнять? И кто наделен высшим правом его вручать и отбирать?

Прежде чем крикнуть: "Ату его!", подумай: а стоит ли? Толерантность – не трусость и не "абыякавасць", но толика "памяркоўнасці" ей бы не помешала.

Еще один из азов толерантности: не переходи на личности и удерживай в голове ситуацию. Есть у меня очень тягостное воспоминание: несколько лет назад две публичные фигуры схлестнулись в публичном же политическом споре. Через несколько реплик спор перешел на уровень личных – и не слишком цензурных – оскорблений. Ситуация усугублялась тем, что один из оппонентов знал: его собеседник смертельно болен – но продолжал, продолжал, причем и врачей упомянул, и уколы. Видимо, он считал, что политическое несогласие – достаточный повод для потери самого человеческого из всего, что есть в человеке, – сострадания. Не соглашусь: недостаточный. Вообще не повод.

Третий из "азов" толерантности: не оправдывать себя мнением большинства, "традиционной духовностью" и т.д. Так, в дебатах о гомосексуализме некоторые очень любят ссылаться на Библию. Почему-то тем же людям не приходит в голову обратиться к Библии по случаю, например, их собственных до- и внебрачных связей: они бы искренне возмутились, если б их собрались побить камнями... Ну и, конечно, они не подставят второй щеки: скорее забьют до полусмерти, как сделали это недавно с юношей-геем. Словом, будучи в большинстве, неплохо бы подумать о том, что в один прекрасный день лично вы можете оказаться в меньшинстве. Например, ваш сын признается в том, что влюблен в мужчину. Или ваша дочь выйдет замуж за "инородца" с иным цветом кожи и совершенно другими представлениями о жизни. Всякое бывает, глобализация потихоньку просачивается и к нам: недаром же Беларусь – центр Европы, на что мы очень любим указывать, умалчивая о том, что речь идет лишь о географии.

Другие любят оправдывать свою интолерантность не Библией, а напротив, рациональными соображениями. Предположим, вы отстаиваете "гуманную эвтаназию" для младенцев с синдромом Дауна или церебральными заболеваниями – а потом у вас в семье появляется такой, ваш родной, малыш. Или вот еще вопрос вопросов: смертная казнь. Думаю: а ведь, наверное, многие приговоренные к ней когда-то за нее ратовали. И, возможно, их родственники тоже... Так что четвертое условие толерантности – влезть в шкуру другого и побыть в ней немножко: пусть она совсем не по тебе сшита, пусть неприятна твоему нутру. Влезть, чтобы почувствовать себя Другим. А потом вернуться в свою собственную кожу, приняв новый опыт. Может, агрессии хоть чуть-чуть поубавится? На фоне нашего нынешнего "толерантного" сообщества и это немало.

Четвертое: напрочь забыть этнические и этнополитические клички, не оправдываясь, например, тем, что "жыд" – исконное белорусское слово, а "габрэй" – искусственно-политкорректное. Думаю, белорусский язык переживет такую страшную потерю. Хорошо бы убрать из разговорной практики толстые намеки на тонкие обстоятельства: "Не нравится – вали в свой Израиль (в Россию, Украину и т.д.)" или "Ты по крови не белорус"... Порой задумаешься: неужели те, кто употребляет клички "укроп" и "колорад", "ватник" и "биндера", "пиндос" и "чурка", и в самом деле думают, что выглядят активными, прогрессивными и свободомыслящими? Кстати, попутно я бы отказалась и от полюбившегося многим слова "бульбасрач".

Да, толерантность – вот в таких "мелочах", в пульсирующих точках, пронизывающих жизнь народа: незаметным ее историческим свидетельством у нас были церковь и костел, стоящие на одной площади. И чуть поодаль – синагога и мечеть. Или, уже позже, в молодой и надеющейся на лучшую участь БССР – четыре государственных языка: белорусский, русский, польский и идиш. Все мы знаем, что случилось потом – но не из-за толерантности, а как раз из-за ее отсутствия.

Здание вокзала. Название города воспроизведено на четырех государственных языках: белорусском, русском, польском и идиш. Фото с сайта minsk-old-new.com

И наконец, пятое и главное: не искать врагов. Не фабриковать их образы. Не навешивать ярлыков "пятой колонны", "стукачей", "змагароў", "застабилов" – и не перекладывать на них вину за несовершенство политики, экономики, за плохую погоду и за то, что мы все никак не станем европейцами. Потому что Европа начинается не с членства в ЕС, а с того, что ты можешь и чего не можешь себе позволить.

Поиск врага, на которого можно переложить вину за свои проблемы, – свойство слабого. А толерантность – не слабость, напротив – сила. Сильный не боится, что любое несогласие подточит его "единственно верную" позицию. Сильный знает: мирная жизнь – это поиск общего языка. Сильный знает: толерантность не имеет ничего общего ни с трусостью, ни с "абыякавасцю", ни с "хатой с краю", ни с нашей излюбленной паранойей. Зато имеет самое прямое отношение к тому, что называется "республика". За много лет мы так и не выучили, что res pubica переводится как "общее дело". Так и не поняли, что делать общее дело можно, лишь основываясь на согласии разных, совсем разных людей. И хорошо бы для начала научиться не пожирать друг друга. А то ведь можем, и правда, и не дожить. Не "дозреть" до толерантности. В самом прямом смысле слова.