«В какой-то момент казалось: судьба документа висит на волоске...»
–ПОЗДНО вечером 18 мая 1990 года большинством голосов я был избран Председателем Верховного Совета Белорусской ССР.
В стране уже вовсю чувствовался ветер перемен начатой по инициативе Михаила Горбачева перестройки. Особенно заметны были его веяния в политической сфере. Не скажу, что в то время Советский Союз напоминал огромный клокочущий вулкан, но некоторые предвестники близких потрясений уже просматривались. В союзных республиках, как грибы после дождя, начали расти так называемые народные фронты, деятельность которых носила ярко выраженный националистический оттенок. Усилились центробежные силы. Процесс перестройки, реформирования власти проходил на фоне все обостряющейся борьбы за эту власть, передела собственности, откровенной лжи и клеветы в адрес бывшего руководства страны, передергивания исторических фактов. Скажу больше: порой происходило смыкание некоторых политических групп и отдельных личностей в корыстных целях.
Смятение в сердца и души многих рядовых граждан вносила и деятельность нового состава союзного парламента, избранного год назад. Должен заметить, что высший орган законодательной власти страны, в который входило 2250 народных депутатов, уже не представлял единого организма. Часть депутатов России, прибалтийских республик и других регионов открыто выступали за упразднение государственных структур СССР.
Почти на каждом пленарном заседании Верховного Совета страны возникало серьезное противостояние даже по, казалось бы, весьма незначительным вопросам. При малейшей возможности острие критики с центральной трибуны союзного парламента направлялось на существующие институты власти, силовые и правоохранительные структуры. Очень много надуманных обвинений было высказано в адрес командного состава армии о нахождении ограниченного контингента советских войск в Афганистане, внеуставных взаимоотношениях в армейской среде. Непрерывно также звучали призывы к сокращению Вооруженных Сил, изменению законодательства о воинской обязанности.
Дальше — больше. С подачи некоторых руководителей союзных республик стал активно обсуждаться вопрос сначала о суверенитете субъектов СССР, а вслед за ним и выхода из состава Союза.
Интересен и еще один момент: правовые институты страны не находили четких обоснований по предотвращению распада союзного государства, а Михаил Горбачев, как всегда, пытался обойтись уговорами. Помню, вернувшись из Лондона, где он принимал участие в заседании семерки индустриально развитых мировых держав, Михаил Сергеевич на очередном заседании председателей Верховных Советов союзных республик, рассказывая об итогах зарубежной поездки, недвусмысленно намекнул, что, как заверили его западные лидеры, субъекты, которые выйдут из состава СССР, не будут признаны ведущими странами мира. Не знаю, насколько честным был в тот момент руководитель государства, были ли даны ему такие заверения в действительности, но последующие события засвидетельствовали совершенно противоположное.
Не могу не сказать здесь и о противостоянии между Горбачевым и Ельциным за лидерство в стране. Оно тогда еще не достигло высшей точки, но с каждым днем больше и больше обострялось, и чем все закончится, никто не знал.
Зато все очевиднее проступали с каждым днем трещины на некогда монолитном, казалось, построенном на века фундаменте Союза. Было ясно, что при таком развитии ситуации дни его сочтены. Для субъектов, входящих в его состав, это означало одно: немедленный поиск инструментов в виде законодательных актов, которые бы в случае развала союзных государственных структур позволили сохранить управляемость в республиках.
ВПЕРВЫЕ этот вопрос я затронул еще в своем программном выступлении, когда баллотировался на должность Председателя Верховного Совета БССР. Помню, в числе первоочередных задач, которые предстояло решить новому составу белорусского парламента, я назвал разработку нормативных актов, позволяющих нашему народу самому распоряжаться своим достоянием, обладать всей полнотой власти на своей территории. Но поскольку в то время у руководства республики было немало куда более важных и неотложных дел, и прежде всего связанных с ликвидацией последствий на Чернобыльской АЭС, то с разработкой правовой базы, касающейся государственных устоев республики, пришлось повременить.
Правда, ненадолго. В начале июля 1990 года, возвратившись из Москвы, где стал свидетелем очередной схватки Ельцина и Горбачева по поводу разного видения будущего союзного строительства и отношений между центром и субъектами, пришел к выводу, что откладывать с подготовкой документа, который бы на законодательном уровне оформил государственный суверенитет и независимость нашей республики, нельзя.
Несмотря на выходной, сел за стол и за два дня сделал черновые наброски проекта, который затем лег в основу будущей Декларации республики. В докладной записке в Верховный Совет мотивировал необходимость принятия этого документа.
Еще во время обсуждения парламентом состава правительства я представил в Президиум высшего органа законодательной власти республики свои соображения о государственном суверенитете Беларуси. Записка была опубликована в газетах и сразу вызвала огромный интерес граждан. За время обсуждения мне не раз приходилось отвечать, в том числе и через средства массовой информации, на многочисленные вопросы людей, аргументировать свою позицию по тем или иным моментам реального, а не декларированного суверенитета республики. Нашлись даже и такие, кто беспощадно критиковал меня за, по их мнению, слишком радикальные взгляды. Я на них за это не обижался.
В результате обсуждения, а также существенной доработки Декларации в юридическом отделе Секретариата Верховного Совета документ претерпел значительные изменения.
ЧЕРЕЗ две недели, когда наконец народные избранники приступили к обсуждению этого вопроса, в парламенте уже находилось три варианта становления независимой, суверенной Беларуси. Один — мой, второй — подготовленный депутатской группой от БНФ и третий, под которым подписался двадцать один депутат, — от «Демократического клуба». За основу после жаркой дискуссии большинством голосов был принят мой вариант.
На том, однако, споры не завершились. Они продолжались в течение всего обсуждения проекта. Собственно, удивляться здесь нечему: документ, как показали дальнейшие события, имел основополагающее значение для будущего Беларуси. Особенно статья, регламентирующая взаимоотношения нашей республики с другими субъектами, входящими в состав Союза. Малочисленная, но крикливая оппозиция и слышать о них не хотела. Когда дело доходило до голосования, группа оппозиционных депутатов в надежде сорвать принятие документа покинула зал заседаний.
Демарш причислявших себя к БНФ депутатов стал кульминацией почти трехдневной работы парламента. Не скрою: в какой-то момент казалось, что судьба стратегического для нашего общего будущего документа висит на волоске. Но пойти на поводу оппозиции я тоже не мог. Это значило бы пойти не только против своих убеждений, против воли своих избирателей, но и против воли подавляющего большинства граждан страны. Я попросил провести повторную регистрацию депутатского корпуса, чтобы убедиться в наличии кворума. И облегченно вздохнул, когда наконец на электронном табло высветилась цифра, позволяющая продолжать работу.
Демарш лишь несколько задержал голосование, но не повлиял на его итог. Уже через несколько минут конституционным большинством сначала была принята одиннадцатая статья проекта Декларации, а затем и документ в целом. Без преувеличения, это было историческое событие в жизни нашей Беларуси.
Я безмерно горд, что стоял у истоков разработки Декларации, что под моим председательством она была принята. Я уверен, что она отвечает стремлениям и чаяниям белорусского народа и еще долго будет ему служить.
Для меня же день принятия Декларации о государственном суверенитете Беларуси запомнился еще одним событием. На вечернем заседании с парламентской трибуны был оглашен список депутатов, составивших с того момента непримиримую оппозицию Верховному Совету. Началось открытое противостояние, обнажились скрываемые ранее словесным камуфляжем истинные цели «демократов»...
Подготовил Николай ЩЕРБАЧЕНЯ, «БН»