«Штурм Кольберга и Берлина снится до сих пор…»
«Хорошо, что не под Гитлером…»
— Вторая мировая война, начавшаяся в сентябре 1939 года, застала меня еще подростком. Я окончил шесть классов, перешел в седьмой — и тут известия стали падать на голову одно за одним, — вспоминает, по-хозяйски сложив руки на столе, Петр Иосифович. — Немецкая армия идет с запада, Гдыня, Варшава в осаде! Через несколько дней выступила с востока Красная Армия — и мы уже в СССР! До сих пор помню массу краснозвездной техники, которая двигалась по шоссе Волковыск—Белосток, и мы, ребятня, каждый вечер бегали смотреть на нее и удивлялись силе Советов. Включение Западной Беларуси в БССР люди встретили по-разному: у безземельных, малоимущих крестьян, а также у подавляющего большинства вступивших в колхоз жизнь стала легче. Семье Верстаков коллективное пользование землей было очень непривычно — жалко было отдавать свой «палетак», да и к новому строю привыкнуть оказалось не так просто. Отцу пришлось искать работу даже на стороне, а Петра… вернули назад в шестой класс. Портрет Юзефа Пилсудского в классе сменили на Ленина и Сталина, польское преподавание — на белорусское. Одно 87-летний ветеран помнит хорошо: сельчане очень радовались, что при разделе Польши попали «к русским», как тогда говорили, а не под Гитлера. Вести о том, что творилось по другую сторону границы, долетали и до тихой провинции.
«Осы» над Зельвой
…Утром 22 июня 1941 года Петя, как обычно, погнал на пастбище, что у болота, коров. Холодная роса обжигала босые ноги, земля курилась под лучами встающего солнца… От вокзала то и дело доносились гудки — сигналили паровозы на станции.
Вдруг вдали, прерывая шум машин, послышался сплошной монотонный гул. Коровы начали настороженно мычать. Паренек мучался с ними, пока не услышал ухающие звуки — будто вдалеке великан бил в литавры! Вглядевшись, Петр не поверил глазам: десятки самолетов, выстроившись в круг, словно осы, пикировали на железнодорожный мост у станции, сбрасывая на него фугасные бомбы. Мальчик упал на землю, которая буквально ходила ходуном. Вскоре самолеты улетели, оставив после себя огромный столб дыма — вокзал был разбит, многие дома вокруг станции горели, а люди, похватав детей, бежали в поле…
Два голода оккупации
Последующие дни Петр Иосифович помнит, как в страшном калейдоскопе: через Зельву лавиной шла техника с крестами. Вскоре колонны пропали в пыльном мареве, а хозяевами города стали немцы и полицаи.
— Я был старшим в семье, первым помощником родителям, — вспоминает Верстак. — У «гансов» же, как мы их звали, была своя политика: молод, силен — в рейх, на работы! Они расписывали в газетах о том, что каждый остарбайтер заработает в Германии себе на сказочную жизнь. Но простой люд сладким посулам не верил и уворачивался от угона на работу как мог. Меня знакомые устроили на небольшое предприятие чернорабочим — только так и спасся.
Еще помню, как ходили по дворам Зельвы, спрашивая, не ваш ли родственник был взят вместе с партизанами? — такие воспоминания не забудешь и в восемьдесят семь. — А на центральном городском рынке стояли виселицы с обезображенными трупами и табличками: «Лесной бандит» или «Я стрелял в немецких солдат».
Он запомнил, и как в самом начале 1943 года через Зельву проезжали немецкие офицеры — все с черными крепами на рукавах. Оказывается, в Германии был траур по погибшим у Сталинграда окруженным немецким дивизиям, а в Зельве дивились: что такое, может, сам Гитлер помер? Ведь о событиях на фронте, в Союзе, в Европе горожане вообще ничего не знали вплоть до освобождения. О битве на Волге, под Москвой, на Курской дуге Петр услышал, уже шагая солдатом по пыльным фронтовым дорогам.
К информационному голоду частенько примешивался и самый обычный — водяные мельницы округи работали на оккупантов, каждая семья могла смолоть для себя лишь десять килограммов муки. Больше не принимали. Зато каждый двор обязан был смолоть и отдать в управу ежемесячно шесть килограммов зерна на нужды вермахта.
С приближением фронта по Зельве пошли слухи, что город фашисты попросту сожгут. Когда днем грохотала канонада, люди прятались в лесах, на окраинах города — под сараями. Ночью возвращались домой. За несколько дней до освобождения Зельвы ранило сестру Петра Иосифовича, и она вскоре умерла.
Со звездочкой и орлом…
Через две недели после освобождения всех военнообязанных собрали на призывном пункте и отправили в учебные части. Сначала Петр Иосифович попал на 1-й Белорусский фронт, заряжающим в 23-й артиллерийский полк Красной Армии. Служба была нужная, но монотонная, а парень мечтал о подвигах. Заметив, что юноша грамотен, смышлен, здоров, да еще и владеет польским, как родным, командование направило его в учебную пехотную часть Первой армии Войска Польского. Вторая наука оказалась посложнее — Петру предстояло изучить азбуку Морзе, устройство рации, чтобы своевременно подавать связь из штаба полка в наступающие подразделения. После недолгой учебы прямо на линии фронта Верстак получил лычку капрала (сержанта) и трех человек в подчинение.
— Работа была, конечно, не такая опасная, как у пехоты, но тоже не тещины блины — приходилось лезть в самую гущу боя, чтобы взводы, роты и батальоны не оставались без связи с командиром полка, — вспоминает ветеран. — Войско Польское было той же Красной Армией, только мундир с пуговицами национальный, с орлами, да конфедератка на голове. А остальное — амуниция, оружие, техника — советские. Белорусов было там очень много — родная речь вовсю соперничала с польским языком, правда, вне строя. Сразу скажу: никаких поблажек нам не делали — воевали как красноармейцы. Мой боевой путь прошел от Белостока — через Варшаву, Торунь, Познань, Кольберг (ныне — польский Колобжег) — до Берлина.
Город-могила
Плюсы перевода на должность радиотелеграфиста для 19-летнего Петра были в том, что он частенько бывал при штабе, стало проще с едой, хотя питались все в основном сухарями, и лишь иногда давали каши. Польша лежала в руинах. Правда, когда зашли на территорию Германии, иногда в подвалах находили ящики с продуктами, которые тыловые службы врага не успели увезти. И тогда в передышках между боями солдаты с орлами на шапках частенько приглашали полакомиться французскими сардинами, австрийским шоколадом (на вермахт работало пол-Европы!) товарищей из Красной Армии:
— Никаких различий ни по национальности, ни по роду войск не было, — говорит Петр Иосифович. — Красноармейцев из СССР мы по-доброму называли «ванюшами». В бою всегда помогали друг другу, если наши части шли в одной полосе наступления.
Так подошли к Варшаве. Но до первых заморозков Вислу не переходили — ждали, пока окрепнет лед.
Как только река встала, Петр Иосифович в числе первых специально подобранных связистов переправился через водный рубеж. Виды Варшавы поразили его: он знал город по рассказам тети, которая говорила о его красоте, симметричности улиц, застройке старого центра… Петр же увидел город-могилу: большинство домов глядело пустыми глазницами окон, через которые были видны выгоревшие внутри квартиры. Там же лежали тела горожан с красно-белыми повязками, вооруженные кто чем — от современных образцов оружия до охотничьих двустволок: совсем недавно фашисты подавили восстание варшавян. Солдату особенно запомнилось, что среди мертвых было очень много молодежи — скаутов-харцеров, зачастую девушек лет восемнадцати—двадцати. Немцы их специально запретили убирать: пусть, мол, все видят, что значит выступать против нас! Попадались даже дети в немецких касках, перевитых красно-белыми ленточками, увешанные пулеметными лентами...
«За Нейсе, Одер и Балтику»
Группа разведчиков из нескольких человек тихо перешла по чудом сохранившейся переправе через Нейсе.
Связисту из Зельвы было тяжелее всего: радиотелеграфный аппарат на лямке оттягивал плечо, то и дело брякая о висящий за спиной ППШ. На животе — подсумки с дисками к автомату: ползком с таким снаряжением двигаться — сущее мучение:
— Когда шли в разведку, всегда сдавали солдатские книжки, набирали патронов и гранат побольше, засовывали за обмотки ботинок ножи, — вспоминает ветеран. — Не брились — плохая примета! Орлов с шапок и пилоток снимали — тоже такая традиция была (шутили еще: «Мы и без эмблем — орлы!»). Особенно старательно пристреливали и чистили оружие: не дай бог, подведет в бою — никто не поможет! Многие, даже неверующие, наведывались в походную церковку или к капеллану. Ничего не ели: а вдруг ранит в живот. Я всегда подолгу возился с рацией, ведь это была ниточка, связывающая разведгруппу со своими. Поэтому в таких рейдах я был лицом не менее важным, чем командир отряда.
Денис ТРОФИМЫЧЕВ, «БН»
Фото автора и из архива Петра ВЕРСТАКА
(Окончание следует.)