ПОСЛЫ ВЕРНУЛИСЬ, А СЧАСТЬЯ ВСЕ НЕТ
У нас любопытная ситуация сложилась. Меньшая часть общества все еще ждет чуда и верит в него. Большая часть предпочитает приспособиться к обстоятельствам.
Ненавижу выходные. Глупое время — надо отдыхать, но моя профессия этого не предполагает. Мозги-то все равно работают 24 часа, даже ночью, когда спишь. Утром просыпаешься, и вдруг приходит нужное решение и нужные слова. Поэтому правительство сделало мне царский подарок, сократив майские выходные до минимума. Вот только не знаю, как восприняли эту новость все остальные граждане. Не знаю, но догадываюсь. Отрицательно, а как могло быть иначе, если уже выработался «майский синдром»? Нам предложено от вредного синдрома отвыкать, а привыкать следует к европейской полезной традиции, когда работать нужно больше, а гулять меньше. Согласен…
С этим автор был согласен еще в начале 90-х. Другими словами, был сторонником вхождения в Европу, но постепенного, обдуманного и подготовленного. Поэтому я рад, что послы стран ЕС возвратились. Правда, никакого романтизма тут нет, а лишь голый прагматизм. Это я тоже понимаю. Никто в Европе не льет слезы по политзаключенным в Беларуси. Сочувствуют — да, но не плачут. Помня при этом, что Беларусь есть наиболее близкий путь в Россию и Азию.
* * *
В чем необычность нашей жизни? Просто говоря, вы не знаете, по какой улице идти, чтобы случайно (не случайно) вам на голову не свалился кирпич. Нам, стране, пока непонятно, по какой улице идти. Если пойдем по Революционной, то кирпич, пожалуй, точно поймаете. Ну а если по Преображенской, то кирпич на свою суматошную голову, может, и не получите.
* * *
Все праздники, мнимые и настоящие, слава Богу, позади. Можно поработать, спуститься с празднично-поэтических вершин к суровой прозе.
Мне теперь часто приходится общаться с инвалидами. Это, может, и неполиткорректно — называть инвалида инвалидом, но что от этого меняется? Человек с ограниченными возможностями, или инвалид, разве он избавится от своей болезни — почти на 100% неизлечимой? Вот в России выходит газета «Русский инвалид». Правда, первый ее номер вышел еще в 1813 году, а в 1992 году издание всего лишь возобновили. Вот вопрос: что важнее, политкорректность или реальная помощь человеку с ограниченными возможностями?
Сразу возникает и второй вопрос — а кто ему поможет? Девушка Лида переболела детским церебральным параличом, сейчас ей 19 лет, и она, так сказать, пожинает плоды этого самого ДЦП. То есть передвигается либо в коляске, либо с помощью мамы. Ее мать отказалась от работы, она целиком занята проблемами Лиды. А у дочери проблемы даже не в том, что она инвалид, а в том, что учится в университете. Всех, как я понял, обеспечивает отец. Это хорошо, это прекрасно, но проблем все равно не снимает.
Например, такая проблема, как невозможность подняться на коляске на пятый этаж университета, где учится Лида. Она поэтому перешла на заочное отделение. А раньше мама возила ее на занятия на машине, а потом они вместе взбирались наверх по лестнице, где пандусов не было. К тому же место занятий могло поменяться и «вторую пару» надо было проводить на первом этаже. Опять на выручку приходила мама, а кто же еще? Это вторая проблема, но опять же, не основная. Лида учится, и дай ей Бог закончить учебу и (совсем фантастика) найти хоть какую-нибудь работу...
Главная проблема в том, что люди смертны. Родителей Лиды, к сожалению, это тоже касается, как и всех остальных родителей и их детей. Что потом с ней станет?
Перед тем как сесть за компьютер, смотрел новости по одному из российских каналов (белорусские новости смотреть не рискую, сразу ухудшается настроение — у нас слишком все хорошо, чтобы этому верить). Сюжет был из Германии, из города Брауншвейг. Очень простой сюжет: там есть хоспис, и туда постоянно приходят анонимные пожертвования с указанием адресата. Кто-то неизлечимо болен — получи несколько тысяч евро, а кто-то просто не может заработать на жизнь — также получи. Однажды медсестра хосписа нашла конверт с десятью тысячами евро и фамилией человека, которому они предназначались, прямо под дверным ковриком. Этому человеку все до последнего евро передали. Он был безумно рад и сильно ошарашен. Понимаю, тут действительно «крыша поедет». У меня бы точно поехала. Но дело в том, что я живу не в Брауншвейге, а в Минске. Тут, мягко говоря, немножко другая ситуация. Не сомневаюсь, что и у нас бы нашлись такие благотворители. Сомневаюсь в другом: а нашлись бы у них такие деньги?
А что будет с Лидой, когда неизбежное случится с ее родителями? Кстати, это не мой вопрос, его вслух задала мама Лиды. Впрочем, не надеясь на ответ. Пришлось вежливо промолчать...
* * *
А вот еще одна семья. Уникальна тем, что в ней все — инвалиды, кто первой, кто второй группы. Список болезней хозяйки занимает полстраницы, у хозяина был обширный инфаркт и вдобавок инсульт, а у сына, сказали мне, «что-то с головой». Думаю, один из видов шизофрении. По ночам, да и днем ему приходят в голову какие-то видения, и он страшно кричит. Из-за этого дочь ушла на квартиру. Ну а пригласила меня хозяйка, она уверена, что им мало помогают, должны еще больше.
У них у всех пенсии по инвалидности. Если верить хозяйке, то вместе выходит около 3 млн рублей. Из них 300 тыс. уходит на оплату квартиры — она 4-комнатная. Получили ее путем какого-то сложного обмена и протекции. Обстановка и убранство квартиры оставляют тягостное впечатление, сразу и не поймешь, что здесь такое: то ли склад старых вещей, то ли комиссионка. Старую мебель, какие-то древние коврики и дорожки собирает по свалкам хозяин, наиболее адекватный член семьи. Он меня и угостил чаем с потрясающими сухариками. Это был мелко нарезанный черный высушенный хлеб. Хозяйка попутно пожаловалась, что ночью ела хлеб, другого ничего нет. Неудивительно, только один церебролизин (у нее ко всему и сахарный диабет) стоит порядка 236 тысяч за упаковку. А на месяц их нужно три, кроме кучи всяких других лекарств для нее, мужа и сына. В общем, на питание им не хватает.
Вот тут и вышел у жены с мужем спор. Адресную социальную помощь им оказывают, но только раз в год, как и положено. Жена считает, что должны каждый месяц да плюс еще и гуманитарку давать.
— Мы на хлебе да на каше сидим!
— А мы одни, что ли? Сколько старушек в очередях сидит, и все просят — помогите! На всех не хватит...
И уже отдельно мне хозяин объясняет:
— Видите, человек на мясе вырос, ей на хлеб неохота переходить... Все раньше было, а теперь нету. А я помню, как батя одну буханку хлеба на десятерых резал, у нас семья большая была, а после войны голод случился...
Тут надо объяснить, что муж родился в России, а жена под Поставами, в Западной Беларуси. Отец у нее был крепкий хозяин. А потом пришли колхозы, и все добро брат отца отдал туда. За это его сделали председателем — человек приспособился.
Одним словом, жена живет все еще в СССР, а муж уже все понял. Жена показывает мне трудовую книжку с благодарностями за ударный труд, муж молча подает чай с черными сухариками.
А разве не так в других семьях, разве не идет этот вечный спор, когда было лучше: в СССР, где человек мог не думать о будущем, или в Республике Беларусь, где он вынужден заботиться о дне сегодняшнем. Вот и президент о том же: надо, мол, сначала заработать, а потом получить. Правильно, но вот эта семья заработать не может, что с ними делать?
У нас любопытная ситуация сложилась. Меньшая часть общества все еще ждет чуда и верит в него. Большая часть предпочитает приспособиться к обстоятельствам, зарабатывать или подаваться в экономическую эмиграцию. А политика интересна только тем, кто на ней зарабатывает. Чем-то все это здорово напоминает 70-е годы прошлого века.
Думаю, там основным моментом было не диссидентство, не «отказники», а именно экономическая эмиграция. Наконец разрешили выезд евреям, под шумок ехали все, кто этого очень хотел. Надо было раздобыть вызов из Израиля, а лучше — жениться на еврейке или выйти замуж за еврея. Что называется, жена-еврейка — это средство передвижения. И через некоторое время — ты уже в Израиле или в Америке. А потом начали выясняться интересные вещи.
Как правильно ответить на вопрос: почему началась массовая эмиграция тех, кто мог уехать? До сих пор я наивно думал, что причиной был беспросветный режим, несвобода и, соответственно, бегство в свободу. Появилась целая толпа «жертв режима», «борцов с системой» и т.д., и т.п. Но я ведь там и тогда не был. Поэтому вынужден судить по свидетельствам очевидцев. Которые, например, неплохо знали нью-йоркский Брайтон-Бич и его нравы. Да еще и написали о нем нечто художественное.
Что касается «жертв режима». Один мой давний знакомый уехал в Чехию. Трудится там на заводе «Шкода», занимается скульптурой и на родину не стремится. Уехал он, я бы сказал, технично: пришел в конце 90-х на протестное мероприятие и сотворил там что-то скандальное. Его, конечно, арестовали, об этом те, кому положено, были извещены через СМИ. Так мой знакомый стал «жертвой». И спокойно уехал в Чехию, которая его приютила. Нет у меня никакого желания его осуждать. Наоборот, восхищаюсь и даже завидую. Но у него такая судьба, у меня совсем другая.
Что касается Брайтон-Бич. У питерского писателя Валерия Попова вычитал, что, оказывается, жители Брайтон-Бич на советские праздники вывешивали в окнах портреты Брежнева и Андропова. И Попов делает вывод: они ехали за колбасой, а свобода была бесплатным приложением. Согласен, что никуда бы они не поехали, если бы в СССР было что поесть и что одеть. Да, в Америке можно позвонить президенту и сказать ему, что он такой и сякой. Ну и что? Вся разница между СССР и США была в том, что там бы не посадили, а у нас посадили бы однозначно. А потом ощущение полной свободы проходит и приходит чувство голода. Надо много работать, чтобы много зарабатывать.
Поэтому я и провожу параллель между СССР того времени и Беларусью — этого. Как ни прискорбно, но свобода нужна только «паршивой» творческой интеллигенции, да и то далеко не всей. В общем, «люди в целом прекрасны, одеты по моде, основная их часть живет на свободе...»
Сергей ШЕВЦОВ
Фото Натальи Абложей