Ванечки. Почему ликвидаторы чернобыльской аварии не носят свои медали или знаки, полагающиеся к удостоверению ликвидатора?
Стесняются? Так пусть стесняются примазавшиеся к этому высокому званию ради квартир и прочих благ, которые государство в свое время было в состоянии им предоставить. Да что другие, я и сама, хоть вроде нестеснительная, просто храню свою медальку ликвидатора в шкафу вместе с золотой школьной медалью и значком выпускника Белгосуниверситета. И не пишу томов воспоминаний, и практически не рассказываю о том, как бригада из трех белтовцев — первый журналистский десант в белорусскую чернобыльскую зону — колесила в начале мая 86-го по дорогам Брагинского и Хойникского районов. Ничего не зная толком о невидимой радиации и даже не подозревая, какой бедой обернется для каждого из нас эта командировка. ...Столько генералов, как в штабе по ликвидации аварии, я не видела вместе ни до 86-го, ни после. Кто-то из медиков скептически осмотрел мои джинсы, кроссовки, непокрытые кудри и бросил довольно зло: у вас в редакции, что, мужиков не нашлось?!Хойники, 5 мая 1986 года. Нам разрешают ехать по этому и соседнему, Брагинскому району, “пока не остановит милиция”. Нас никто и нигде не останавливал, и потом в Минске, отправленная начальством в ближайшую радиологическую лабораторию, я “светилась” даже в новой чистой одежде. И больше никогда уже не могла иметь детей. Не буду рассказывать подробности той командировки, результатом которой стали три репортажа почти “с петлей на шее”. Наверное, время воспоминаний еще не пришло, и еще слишком болит сердце по моим Ванечкам. Тогда со мной колесили по дорогам смерти собственный корреспондент БелТА по Гомельской области Иван Кукса и гомельский же фотокорреспондент Иван Юдаш. На красненьких юдашевских жигулях мотались по полям, где сеял тогдашняя знаменитость лауреат премии Ленинского комсомола Владимир Кашперко. Встречались с первыми отселенцами — стариками, впопыхах надевшими в майское тепло добротные пальто с каракулевыми воротниками и тяжелые зимние сапоги. Свои заповедные села в Брагинском районе покидали они дважды за жизнь — до войны по каким-то делам ездили в район и вот теперь, как им казалось, временно, а оказалось — навсегда...Но я о Ванечках. 5 мая, в День печати, в Гомель мы вернулись поздно вечером. У Юдаша в фотолаборатории обмывали чернобыльскую пыль, и его жена кормила нас праздничным ужином, вкус которого мы не чувствовали. Я тогда впервые в жизни выпила залпом стакан водки и была абсолютно трезвой. Что было потом? Ваня Юдаш болел долго и беспрерывно — больница за больницей... Из Гомеля его перевели в Минск, дали разрешение на строительство дома в Ратомке. Он умер первым. Ваню Куксу перевели в Брест, поближе к его родине. Там росла почти чернобыльская его дочка Оля, родилась и вторая, Надюша. Ваня умер прямо на рабочем месте, в корпункте, от обширного инфаркта. Каждый год 26 апреля я поминаю своих коллег-товарищей. Рядом с поминальной рюмкой кладу медальку ликвидатора. Ваня Юдаш такую тоже не носил, а Ваня Кукса и вовсе не успел оформить статус — так закручивали журналистские дела. Я обещаю своим ребятам, что, пока живу за себя и за них, буду помнить тот май и нас в нем — самоотверженных и беспечных. А что знают о Чернобыле ваши дети?Встречаемся по субботам. Поговорим!