Распев для анонимных невротиков

125-летний юбилей Алексея Туренкова, одного из самых старейших белорусских композиторов, так же как и 120-летний в 2006г., сложно было бы представить без посвященного ему специального мероприятия. Если пятью годами ранее юбилей композитора в стенах Белорусской государственной академии музыки (БГАМ) был отмечен концертом памяти и докладом доктора искусствоведения Раисы Сергиенко, то в 2011г. жизни и творчеству Туренкова посвятили выставку «В музыке жизни продолжение» в зале нотных и аудиодокументов Национальной библиотеки.

Даже в этот, юбилейный, год белорусский меломан не должен себя особенно корить, если имя Алексея Туренкова ему неизвестно. Значительный период творчества Туренкова пришелся на советское время, и его песенное наследие (насчитывающее около 600 позиций, согласно справочнику «Союз композиторов БССР») благополучно покрылось пылью, присутствуя, разумеется, в хрестоматиях, и изредка всплывая на сборных концертах молодых музыкантов для создания иллюзии целостной непрерывности белорусской музыкальной академической традиции.

Более или менее повезло песне Туренкова «Нашто бабе агарод», которую заметил Владимир Мулявин и включил в репертуар «Песняров». Во всем остальном, включая музыку к фильму Владимира Корш-Саблина «Огненные годы» 1939г., наследие Туренкова приобрело глубоко архивный характер.

Соответственно, и посвященная композитору выставка в Национальной библиотеке представляет собой набор газетных вырезок (самая поздняя - за 1986г.), нот произведений композитора, грампластинок (рядом лежат их оцифрованные силами библиотеки CD-копии), раскрытых на нужной странице энциклопедий и справочников. Ничего больше.

В то же время из года в год на фестивале православных песнопений в Гродно звучат церковные распевы авторства Алексея Туренкова, постоянно встречаются они и на CD современных монастырских и соборных хоров, в т.ч. из России. Депутат Верховного совета БССР 1-го созыва тайно от партии писал религиозную музыку? Однофамилец? Вроде бы нет: оказывается, белорусский композитор в 1901г. был направлен в трехгодичные классы по подготовке регентов церковных хоров при Придворной певческой капелле Петербурга, а в 1912-17гг. активно сотрудничал с петербургскими издателями как хоровой аранжировщик, делая переложения для мужского хора обиходных напевов и произведений церковных композиторов. Информация - из репринтной специальной литературы РПЦ 2010г. Разумеется, в советских энциклопедиях этот период жизни Туренкова не освещался. В лучших традициях энциклопедических материалов БССР умалчивается об этом и в докладе к 120-летнему юбилею композитора в БГАМ. Обошлась без религиозных сочинений Туренкова и выставка «В музыке жизни продолжение».

Не меньшей тайной покрыт и период восьмилетнего пребывания Туренкова в исправительно-трудовом лагере, куда композитор попал в 1948г. за то, что находился в годы войны в оккупированном Минске.

В поисках, кому бы переадресовать интригу «неизвестных страниц жизни» Туренкова, очевидно, мало волнующую современных белорусских музыковедов, вспоминается эпизод из романа аргентинского писателя Хулио Кортасара «62. Модель для сборки». Герой романа, скучающий скульптор-авангардист, в один прекрасный день обнаружил в местной галерее портрет некоего доктора медицины Даниэла Лайсонса, изображенного со стеблем гермодактилуса (hermodactylus tuberosis) в руках. Самостоятельно расшифровать причину присутствия на портрете этого растения, не обладающего известными медицинскими, философскими или символическими качествами, ему не удалось. Наткнувшись в газете на объявление клуба «Анонимных невротиков» («Вы чувствительны, умны, робки или же немного одиноки? Общество «Анонимные невротики» - группа приятных и самых разных людей, полагающих, что всё индивидуальное уникально. Подробности высылаем, получив конверт с маркой»), скульптор немедленно написал им письмо, отметив в нем, что «Анонимные невротики» были бы гораздо полезней для общества и, главное, для самих себя, если бы оставили в покое свои единственные в своем роде индивидуальности» и занялись бы разрешением загадки изображенного растения.

Все следующие дни герой с большим удовлетворением наблюдал собирающиеся в галерее вокруг портрета доктора Лайсонса толпы анонимных невротиков с ботаническими справочниками в руках. В итоге дирекция галереи вынуждена была снять картину из-за ненормально высокого внимания к ней со стороны общественности.