Все сокровища Сапегов
22.01.2011 13:11
—
Новости Общества
Все сокровища Сапегов
Белорусские земли исторически были вотчиной многих знатных родов — княжеских, графских и боярских, отечественных и иностранных, баснословно богатых и обедневших, хозяйственных и не очень. Среди них одни достойны нашей памяти, другие — лишь упоминания. Сегодня среди первых мы прежде всего и чаще всего называем Радзивиллов и как–то подзабыли о не менее заслуженных Сапегах. Новый цикл публикаций в "СБ", надеемся, поможет в некоторой степени ликвидировать невольно образовавшийся пробел.
Сапеги и их собрания ценностей
В исторических исследованиях, энциклопедиях и краеведческих очерках нередко встречается такое определение: по своему значению Сапеги — второй после Радзивиллов магнатский род в Беларуси. Даже один из представителей этого рода, Евстафий Северин, приехав на родину из далекой Кении, скромно признал в интервью: да, мы вторые... Но мне кажется, такое определение исторически несправедливо: оба исторических рода — первые, оба служили своему родному краю, но служили по–разному, ибо были разными, непохожими.
Сходства и различия
Обдумывая эту статью, я поймал себя на мысли, что Великое Княжество Литовское сложилось таким мощным общественно–государственным образованием потому, что в нем существовало, по крайней мере в XV — XVI веках, равновесие, пусть и относительное после Люблинской унии 1569 года. Равновесие между восточным и западным политическими векторами, равновесие этническое, конфессиональное, культурное во многом сохранялось как раз благодаря "разновекторности" магнатов. Православные вначале, "русичи" из полоцких или минских бояр по происхождению, Сапеги часто ездили с примирительными посольствами в Московию и даже хотели увидеть на престоле Речи Посполитой русского царя, они не раз выступали против унии ВКЛ с Польской Короной. В свою очередь, Радзивиллы подчеркивали свое балтское происхождение (radvila, radviliukas — по–литовски "найденыш"; согласно легенде, предок этого рода был найден ребенком в символическом орлином гнезде), тянулись к Западу (вспомним Богуслава, стремившегося к объединению со Швецией, Доминика, ушедшего с Наполеоном, Антония, жившего в Берлине). Сапегов больше привлекала государственная служба, служение ВКЛ, Радзивиллов — княжеский титул (Сапегам он был подарен за заслуги, как бы между прочим, только в XVIII веке), обустройство своей основной, несвижской резиденции (у Сапегов таковая отсутствовала до XVIII века — до Ружан), Несвижа в целом.
Конечно, потом Сапеги и Радзивиллы сблизились, породнились, проросли общими генеалогическими ветвями, приняли, поддавшись ренессансным веяниям, протестантизм, а потом, на волне контрреформации, перешли в католичество. Но и противостояли они род роду нередко: скрытно соперничали и даже открыто враждовали.Таким образом, заподозрить Сапегов (особенно их основную по сравнению с коденской черейско–ружанскую ветвь) в "антируссизме" или "антироссиянизме" крайне тяжело.
И тем не менее...
Звонок из Москвы
Только принялся писать эту статью, как раздался телефонный звонок из Москвы. Сразу узнал голос нашего соотечественника, технолога–реставратора Роальда Романова, лауреата Государственной премии Латвии. Он родился в Борисове, но его партизанское детство и школьное юношество прошло как раз в Черее — сегодня деревне на Витебщине, а когда–то сапеговской столице Черейского княжества, существование которого ученый убедительно доказал. В Роальде Романове счастливо сочетаются физик и лирик, белорусское и русское начала. В Гродно его волновала реставрация Коложи, в Риге — Домского собора. В Москве он издал книги "Памятники культуры Белой Руси" и "Царьград Черея". Как строитель смог заметить в памятниках архитектуры (например, полоцких) то, мимо чего проходили искусствоведы. Познакомились же мы, когда профессор Романов в один из своих приездов в Минск зашел в редакцию газеты "Голас Радзiмы", чтобы здесь напечатать статью о своих поисках иконы Черейской Божьей Матери, вывезенной в Первую мировую войну из Троицкой церкви, которую построили Сапеги, в Москву и так и не найденной. Теперь его волновало: может, появились запоздалые отклики на ту статью?
Откликов, к сожалению, не было, и я поинтересовался: не пробовал ли автор опубликовать свой материал про черейскую икону в московских изданиях? Пробовал, отвечает, но, как только редакционные спецы доходили до Льва Сапеги, рукопись сразу же возвращали: говорили, Сапега — враг России, поскольку с войсками ВКЛ на Московию ходил.Удивительно! Это же он подписал в 1584 году в Москве перемирие, это он предложил в 1587 году план федерации Польши, ВКЛ и Московского государства с единым королем, которым видел царя Федора Ивановича. Потом, в 1600 — 1601 годах, снова возглавил посольство в Московию, в результате чего перемирие было продолжено еще на 20 лет. К тому же не поддержал Лжедмитрия I, поскольку тот не способствовал бы заключению унии ВКЛ с Московским государством. Да, увидев, что такая уния при лжецаре нереальна, он способствовал, потому что как канцлер должен был способствовать, походу на Москву королевича Речи Посполитой Владислава в 1617 — 1618 годах. Но потом же участвовал в переговорах с московскими послами, в результате чего было подписано Дзулинское перемирие! Всего этого не знает только тот, кто не заглядывает хотя бы в энциклопедии. К тому же тогда это были не этнические, а всего лишь династические войны...
Что же касается поисков черейской иконы, их необходимо продолжать, пришли мы к общему мнению с Роальдом Романовым.
Сапега–государственник
После разговора с Роальдом Романовым я еще раз просмотрел основные, прежде всего энциклопедические материалы, повествующие о самом крупном белорусском деятеле ВКЛ Льве Сапеге (1557 — 1633). Уроженец имения Островно (территория нынешнего Бешенковичского района Витебской области, а это недалеко от Череи), он учился у несвижских наставников, в Лейпцигском университете, где из православия перешел в кальвинизм, затем занимал самые важные посты в ВКЛ: великий писарь, подканцлер, канцлер, наконец, виленский воевода и одновременно гетман. Вместе с Радзивиллами Лев Сапега участвовал в создании Трибунала ВКЛ, который существенно ограничил произвол магнатов.
Но самым значительным державным актом канцлера стало написание и издание (1588 г.) третьей, наиболее зрелой редакции "Статута Великого Княжества Литовского", действовавшего на белорусских землях вплоть до 1840 года. Это был свод законов, первая, как мне кажется, Конституция на территории Европы. Лев Сапега возглавлял сеймовую комиссию по подготовке "Статута", а потом отредактировал его текст и финансировал издание, ставшее впоследствии настольным в каждой усадьбе, в виленской типографии Мамоничей. Особенно внимательно канцлер следил за исполнением 12–й статьи третьего раздела "Статута", запрещающей раздавать польской шляхте усадьбы и государственные должности на территории ВКЛ. К примеру, целых десять лет Лев Сапега не соглашался с решением короля Сигизмунда Вазы о назначении на пустующую виленскую католическую кафедру Бернарда Мацевского — канцлер просто отказывался ставить свою печать на документах, подписанных этническим поляком. В итоге кафедру все же возглавил "русин" Бенедикт Война.Другим важным государственным делом Льва Сапеги следует считать упорядочение им в последние годы жизни Метрики (архива) ВКЛ. А это более 500 томов документов XIV — XVII веков, касающихся совместной белорусско–литовской истории.
На белорусских землях Льву Сапеге принадлежало несколько усадеб. Одна из них располагалась в Старом Лепеле — на острове и западном берегу местного озера. Выкупив в 1586 году за 1.200 коп литовских грошей все местечко, Лев Сапега, тогда подканцлер ВКЛ, в связи с тем, что замок на острове был сожжен, решил перенести свою резиденцию, а заодно и административно–торговый центр на три версты дальше — на южный берег Лепельского озера. Кстати, 2 сентября 2010 года у входа в центральный городской парк Лепеля прошло открытие двухметрового бронзового памятника Льву Сапеге.
Конечно, памятник самому заслуженному канцлеру ВКЛ мог бы быть поставлен и в той же Черее, в Островно, ибо усадеб, являвшихся центрами жалованных ему староств, было множество. Ведь чиновники в то время зарплату не получали. Вместо нее король давал им, как и Сапегам, в пожизненное пользование (аренду) вакантные староства. Поэтому определить главную резиденцию Сапегов в отличие от Радзивиллов довольно трудно. И только в XVIII столетии таковым стал дворец в Ружанах, а затем в Деречине, где и накапливались основные сокровища. Но о них — позже.
Сапеги образованные
О других многочисленных носителях этой фамилии тоже можно рассказать немало интересного и поучительного: и об отважном Павле Яне Сапеге, одержавшем победу над врагом у местечка Полонка, и о Яне Казимире, который совершил одно из первых путешествий из наших земель в петровский Петербург, поручив описать пребывание там неизвестному нам подручному... 39 кратких биографий о знатных представителях рода Сапегов для 18–томной "Беларускай Энцыклапедыi" написал профессор Анатоль Грицкевич — все они предстают перед нами как люди деятельные, служивые. Среди них насчитывалось, как говорится в одном источнике, 38 сенаторов и ни одного подлеца.
Здесь же мне хочется выделить еще две черты Сапегов, свидетельствующие о том, что это были все же деятели западноевропейского типа. Первая — большинство из них получили хорошее, а то и отличное образование. К примеру, Павел Иванович учился в Краковском университете, Николай Павлович — в Лейпцигском и Кенигсбергском, Андрей Павлович — в Падуанском, Павел Степан — в Виленской академии, Николай — в коллегиуме Брунсберга, университетах Трира, Майнца, Парижа, Казимир Лев (сын канцлера) — в Виленской академии, коллегиуме в Мюнхене, Ингольштадском, Левенском, Болонском университетах, Казимир Ян Павел — в Граце и Левене, Владислав Иосафат — в Праге и Вене и так далее. Вторая же страсть Сапегов — путешествия, притом не только познавательные, но и научные. Так, Александр Антоний организовал минералогические экспедиции по Беларуси–Литве, Польше и Волыни, а также в Альпы и на Балканы, где изучал этнографию боснийцев, герцеговинцев, словенцев, хорватов. В результате родились книги "Минералогия", "Путешествие по славянским странам в 1802 и 1803 гг.", учебники по неорганической химии и кристаллографии. Увлеченность путешествиями осталась и в ХХ столетии, красноречивым примером чего является беспокойная жизнь Евстафия Северина, почти нашего современника.
Организатор сафари
Деяния представителей древнего рода, живших в Беларуси, уже довольно хорошо изучены и нам известны. Но вот Первая и особенно Вторая мировая войны разбросали Сапегов по Европе и другим континентам. И теперь сведения о них приходится собирать по крупицам из иностранных источников.
Из Сапегов ХХ века наиболее интересной личностью мне представляется Евстафий Северин (1916 — 2004), натура цельная и патриотическая. Трижды в последние годы жизни он приезжал на родину, в Спушу около Скиделя и Деречин возле Зельвы, где просил называть его не Эустахам, на польский лад, а по–белорусски, Астапам, и вообще говорить с ним по–белорусски, ибо он сам себя "почти исключительно" таковым и считает. Ведь его предок Лев Сапега даже в сейме Речи Посполитой говорил по–белорусски, и его понимали. Любовь к родине Евстафий Северин завещал и своим дочерям: "Пусть Бог даст нашим детям ту благодать, чтобы они могли что–либо любить так, как мы любили наш край".
Евстафий Северин родился в Спуше, расположенной на шоссе Гродно — Лида. Там детство его прошло, "будто в сказке". Потом был Лондон, где отец, тоже Евстафий, некоторое время работал послом второй Речи Посполитой. Затем — школа подхорунжих кавалерии, Высшая торговая школа в Антверпене, там же — Колониальный институт (у Нидерландов имелась колония в Конго). В начале Второй мировой сражался с немцами, попал в плен. В Германии познакомился с будущей женой Антониной Семенской, участницей антифашистского подполья в Варшаве.
После войны Евстафий Северин оказался в Великобритании, где жили родственники. Но там его особенно никто не ждал. Тогда вспомнилось то, что изучалось в Антверпене, — и он решил ехать с семьей в Конго. Там, оказавшись только с двумя долларами в кармане и вспомнив популярную у Сапегов поговорку: "Только хамство стыдится ручного труда", начал с нуля: откармливал свиней, собирал и продавал металлолом. И в результате упорного труда и благодаря предпринимательским способностям сумел приобрести шахту с рубинами в Танзании. Заработав денег, возглавил в Кении сафари — охоту на диких зверей в джунглях и саваннах (как опытный с юношеских лет охотник имел право выкупить лицензию). Узнав из умелой рекламы, что есть на свете место, где можно охотиться под личным присмотром настоящего князя, туда массово хлынула аристократия из Европы и Америки. И наконец–то сбылось давнишнее желание Евстафия Северина — писать и издавать книги. Первым, естественно, стало подарочное издание "Сафари: охота в Восточной и Южной Африке" (в соавторстве с Павлом Кардашом), за ним последовали мемуары "Так было — недемократические воспоминания Евстафия Сапеги". Третьим стал энциклопедический справочник в 600 страниц "Сапегов дом" (был у меня экземпляр, да случайно "сплыл"). Наконец — "Список имущества, имений, дворов, фольварков и деревень, принадлежащих Сапегам". За этой книгой я охочусь давно, но безрезультатно.
В последние годы своей жизни Евстафий Северин серьезно задумался над тем, чтобы как законному наследнику вернуть в Деречин то, что было вывезено оттуда царскими властями в Петербург, а потом частично передано в Варшаву в соответствии с Рижским договором 1921 года. Помогать князю в возрождении богатейшего музея взялась местная общественность.
Не радующий итог
Евстафий Северин приезжал из Кении на свою родину трижды. Кстати, в первый раз держался инкогнито, ибо не знал, как к нему, сыну помещика, пусть и не очень крупного, всего 143–го по счету в довоенной Польше, отнесутся граждане новой Беларуси. В 1999 году Евстафия пригласили в Деречин на освящение в деречинском костеле мемориальной доски, посвященной памяти прадеда, Евстафия Каетана Сапеги, — того самого, который владел Деречином в начале 1830–х годов и хотел направить на национально–освободительное восстание 1831 года всю выручку за заложенное ростовщику дорогое родовое имение Пружаны. Царь Николай I, узнав об этом, приказал конфисковать Деречин и вывезти оттуда все ценности — сначала в Белосток, а потом в петербургский Эрмитаж и императорскую библиотеку.
Тогда же Евстафий Северин сообщил, что могила его прадеда находится в Париже на Монмартре и что он уже выкупил ее у парижских властей. Рассказанное повлияло на установление между Сапегой и местными краеведами–энтузиастами устного соглашения о возрождении деречинского музея. Ведь только в Эрмитаже, по некоторым сведениям, оставались и по воле законного наследника должны были вернуться в Деречин 286 картин, а также гобелены, украшенные золотом, платиной и другими металлами, чаши из черного хрусталя "Иван" и "Иваниха" и многое другое. Но пока конкретных результатов деречинской договоренности мы, к огромному сожалению, не наблюдаем. Общественная комиссия "Вяртанне" при Белорусском фонде культуры, которую я имею честь возглавлять, тоже остается в неведении.
Где кроются разгадки тайн, связанных с сокровищами Сапегов?
Так какие же ценности согласно описаниям, пусть и неполным, находились в Ружанах и Деречине — последних резиденциях магнатов? Что из музейных, библиотечных и архивных сокровищ по приказу российского императора Николая I вывезено из Деречина в Петербург, а затем в соответствии с Рижским договором 1921 года передано в Варшаву? Где кроются разгадки тайн, связанных с сокровищами Сапегов?
Как уже говорилось в первой части статьи, высокие "зарплаты" канцлеров и гетманов ВКЛ Сапеги получали не наличными, а в форме доходов от пожизненной аренды различных государственных староств. Такие владения были разбросаны по просторам белорусско–литовских земель, что не содействовало образованию главной и единой усадьбы, каковой стал, скажем, несвижский замок для Радзивиллов. К тому же Черея, где сформировалась основная ветвь Сапегов, находилась вдали и от Вильно, и от Варшавы, и от надбугского Коденя, гнезда второй ветви рода. Поэтому Сапеги решили не жить на "казенном", а приобрести в удобном месте имение свое, кровное, наследуемое. И еще при жизни Льва Сапеги, как раз тогда, когда князь Радзивилл Сиротка серьезно занялся обустройством Несвижа, дальновидный выбор канцлера ВКЛ — но еще не князя — пал (может быть, даже и в пику "князьям на Несвиже") на Ружаны.
Ружаны — довольно крупное местечко Слонимского повета I Речи Посполитой (теперь Пружанский район Брестской области) — Сапега купил в 1598 году у Бартоша Брухнальского вместе с соседними фольварками за 30.000 коп (1 копа — 60 единиц исчисления) литовских грошей. Вскоре Ружаны вслед за Несвижем легко получили Магдебургское право, однако не совсем здесь востребованное (даже ратуша не была построена). И новые хозяева возвели на холме возле местечка (все еще местечка, а не города) двухэтажный дворец с тремя башнями.Ружаны при канцлере–собирателе
Во второй половине XVIII века, при Александре Михале Сапеге (1730 — 1793), тоже канцлере ВКЛ, на волне общеевропейского Просвещения в ружанской усадьбе произошли значительные изменения. Две башни дворца, немало пострадавшие в результате междоусобиц и военных столкновений, были окончательно ликвидированы, а третью включили в основной объем главного здания, превратившегося из крестообразного на плане в симметричное. По сторонам перпендикулярно к главному корпусу расположились боковые здания, соединенные с ним аркадами. В западном, сегодня не существующем, разместилась картинная галерея, в восточном — манеж и двухъярусный театр с 31 изолированной ложей и глубокой сценой с семью планами вместительных кулис, что позволяло быстро менять декорации. Вокруг построек разбили парки и сады с обязательной оранжереей. А въезд в замкнутый овальный двор украсило нечто похожее на триумфальную арку с примыкавшими к ней флигелями. Благодаря придворному архитектору Яну Самуилу Беккеру к прежним барочным чертам дворцовой архитектуры во время перестройки 1784 — 1786 годов прибавились новые, классицистические.
При Александре Михале Сапеге Ружаны стали настоящей магнатской усадьбой, средоточием великосветской жизни для всех окрестных земель. Сюда, по пути в Петербург и обратно, зачастили иностранные гости. Для них устраивались пышные балы, представления, салюты, фейерверки. По примеру радзивилловского Несвижа в 1765 году в Ружанах возник придворный театр, в котором оперные, балетные и драматические спектакли ставились приглашенными высокооплачиваемыми специалистами (среди которых — итальянский композитор и капельмейстер Киприани), они же в местной школе обучали основных исполнителей — детей крепостных крестьян. Вскоре "веселящий всех — от короля до мелкой шляхты" коллектив насчитывал 40 "музыкантов при бубнах и трубах" и 60 "артистов и танцовщиков". О том, как выглядели ружанский дворец и театр, а также здешние собрания, мы можем судить по описанию визита сюда в 1784 году по дороге из Варшавы на заседание сейма в Гродно короля Речи Посполитой Станислава Августа Понятовского.Но ружанская сокровищница не могла быть бездонной. Осознавая это, Александр Михал решил на старости лет заняться мануфактурами. Вскоре после королевского визита, с 1786 года, Александр Михал начинает создавать в Ружанах фабрики "однотонных, а также в цветы и узоры шелковых тканей, поясов, адамашковых обоев, бархатов, сукон, скатертей на самые большие столы с разными узорами и гербами, сияющих свечей, карет и покрытых лаком повозок". Работала также бумажная фабрика. В Деречине, своем другом имении того же Слонимского повета (теперь территория Зельвенского района Гродненской области), канцлер построил продолговатое одноэтажное здание, предназначенное для офицерской школы, думая, очевидно, о военной карьере своего единственного сына и наследника Франтишка (1772 — 1829), уже в 20 лет получившего чин генерала артиллерии и орден святого Станислава.
Искатель приключений
Давая характеристику Франтишку Сапеге, в этой публикации я хочу акцентировать внимание на двух следующих обстоятельствах. В семье, где росли три дочери и только один сын, последнего явно избаловали, и поэтому он, обладая незаурядными способностями и привлекательной внешностью, не захотел учиться, а искательницы богатых наследников умножили в его характере то, что выработалось от домашнего воспитания. Во втором томе фундаментального труда Романа Афтаназы "История резиденций на давнишних окраинах Речи Посполитой" я обратил внимание на следующее место: "После Александра Сапеги Ружаны унаследовал его сын Франтишек. Взяв в жены за несколько месяцев до смерти отца знаменитую по красоте и смекалистости Пелагею Потоцкую, дочь Счастного и матери из Мнишков, из–за неизвестных нам обстоятельств поселился он не в Ружанах, а в Деречине, где переделал на дворец здания, предназначенные первоначально отцом для военной академии. Со временем в Деречин также были перенесены и все накопленные в Ружанах коллекции. Тот факт, что молодой Сапега оставил только что отстроенный и великолепно украшенный замок, кажется тем более странным, что Деречин выглядел намного скромнее".
А я где–то понимаю молодого романтика: ему надоели просвещенческие условности и поучения в аристократических Ружанах и захотелось как можно скорее оправдать (и тем самым избавиться от намеков и насмешек) подаренный ему авансом в такие молодые годы чин генерала артиллерии. И он действительно пытался оправдать его во время восстания под руководством Тадеуша Костюшко, объявившего своего земляка генералом войск ВКЛ. Правда, после поражения восстания молодому инсургенту не оставалось ничего другого, как написать покаянное письмо Екатерине II, а потом пригласить Павла I на четырехдневный великолепный прием в тот же Деречин, где в перерывах между питием редких вин император мог полюбоваться шедеврами европейского изобразительного искусства.Что же оказалось в Деречине к концу XVIII столетия? Как видно из "Воспоминаний о Свислочи Тышкевичей, Деречине и Ружанах" аристократа Леона Потоцкого, "из Ружан Франтишек Сапега забрал бесценный семейный архив, часть библиотеки, а также наиболее ценные предметы из собрания художественных произведений и семейные памятные вещи, как, например, оружие, войсковое снаряжение, исторические палаши, маршальские булавы, хоругви, штандарты и бунчуки, захваченные у турков, шведов и татар, седла, предметы, украшенные дорогими камнями, шатры и куски парчи, привезенные из венского похода. Кроме того, из столовых сервизов переместили в Деречин двенадцать отлитых из серебра мифологических существ, предназначенных для декорирования столов, высотой больше локтя, старые чаши, бокалы, сосуды, кувшины, блюда, тарелки, подсвечники и другую посуду из серебра и золота". Много путешествуя по Европе и обладая тонким вкусом, Франтишек Сапега привозил с собой "немало картин самых знаменитых мастеров" и так создал "одну из самых известных тогда в стране галерей полотен, скульптур, старой мебели и т.д.".
И вот почти 30 лет спустя в бывшей Речи Посполитой разгорается новое антицарское восстание начала 1830 годов. Романтика Франтишка уже нет в живых. Но унаследовавший Деречин и Ружаны его единственный сын Евстафий Каетан (1797 — 1860) не мог оставаться в стороне от патриотического движения. Чтобы добыть денег на вооружение повстанцев под своим командованием, он стремился заложить ростовщику перешедшие ему по наследству Ружаны (в предыдущей части сказано неверно: Пружаны, в связи с чем автор просит у читателей прощения за описку). Но этому замыслу не дано было осуществиться: сформировать собственный отряд так и не удалось. Правда, последний из Сапегов, хозяйствовавших на белорусской земле, лично все же участвовал в восстании — как поручик в штабе главнокомандующего генерала Я.Скшинецкого, за что был отмечен золотым крестом "Виртути Милитари". Но фактически нереализованные замыслы Евстафия Каетана тем не менее повлекли за собой конфискацию его огромного имущества — включая Деречин и Ружаны. И Евстафий Каетан, не ожидая прощения, направился во Францию, где и жил до смерти.Из Деречина — в Петербург
Но Николай I действовал неуверенно. Конфискованные в Деречине бесценные богатства были отправлены не прямиком в Петербург, а сначала в не слишком отдаленный Белосток — во дворец Браницких (чтобы было ближе возвращать при изменившихся обстоятельствах?). И только спустя десятилетие конфискованное добро перенаправлено в Петербург и Царское Село. Всезнающий Роман Афтаназы утверждает, что туда перевезли: "22 скульптуры, из них 10 мифологических фигур — мраморный "Орфей" работы Кановы, большую мраморную фигуру "Весталка", дальше "Аполлон" и "Генимед", три статуэтки, определенные как "египетские" — все также из белого мрамора, "Геба", "Меркурий" и "Гладиатор" из бронзы и "Лара" из меди. Бюсты небольших размеров изображали Александра I и его жену, также были "Аполлон" из белого мрамора и "Адам и Ева" из мрамора серого. Количество конфискованных в Деречине картин выражалось, согласно с официальным протоколом, 287 пунктами. Во многих случаях это были предметы очень большой стоимости. В Петербург их перевезли в ноябре 1832 года в 25 ящиках. Кроме картин, в ящиках были мозаики, гравюры и библиотечные собрания с присоединенными каталогами".
Дальше — еще интереснее. Оказывается, Николай I приказал вскрыть "17 ящиков с картинами и сам произвел их селекцию". Наиболее ценные полотна отправили в Эрмитаж, Академию художеств и дирекцию императорского театра, другие же — в музейные запасники. Менее ценные экземпляры приказали распродать, а некоторые, будто бы патриотические по содержанию, было высочайше решено тут же уничтожить. Как следует из документов, точный реестр всех ценностей, перевезенных из Деречина через Белосток в столицу империи, так и не составили.
А из Петрограда — в Варшаву?
После заключения Рижского договора 1921 года, поскольку имения Ружаны и Деречин, точнее, уже их развалины, оставались на территории Западной Белоруссии, возник вопрос о возвращении сапеговских собраний во II Речь Посполитую. Но прибывшая в Российскую Федерацию специальная комиссия столкнулась с множеством трудностей: четких каталогов не существовало, вся документация оказалась будто нарочно запутанной. Тем не менее членам комиссии удалось в Петрограде визуально обнаружить несколько десятков полотен, принадлежавших ранее Сапегам. В перечне произведений, подлежащих возврату, в первую очередь назывались полотна "голландской, итальянской и французской школ". Представители советской власти "дали согласие вернуть из Эрмитажа два "Пейзажа" Мушерона, "Пейзаж" Ван дер Нира, "Букет" Дрекслера, "Бог Отец" Лафранко" и еще несколько картин. Среди деречинских произведений, обнаруженных в Академии искусств, передаче подлежали "Св. Иероним в пуще" Франческо Барбиери, "Поклон трех волхвов", "Свадьба в Канне Галилейской" и "Между пророком и фундатором" Паоло Веронезе, "Предательство", "Волшебник и волшебница" венецианской школы, "Апостол Петр" и "Давид" болонской школы, "Вечер" Людвига Кабелла, "Шьющая голландка" Габриела Метсу, "Дама во время туалета" Каспара Нетчера, "Пустая кружка" Адриана ван Остаде, "Ветряная мельница" Саломона ван Рейсдела, два "Пейзажа" и "Утро" Якоба ван Рейсдела и так далее. Вместо некоторых полотен советская сторона соглашалась выдать только эквиваленты.
Во время работы комиссии обнаружилось, что часть деречинских картин, преимущественно портретов, в том числе изображения самих Сапегов, была в свое время отправлена в запасники, а 23 полотна либо уничтожены, либо проданы по до смешного низким ценам: за княжну, танцующую с тамбурином, — пять рублей, за изображения представителей мужской части рода Сапегов — рубль, а то и 25 копеек.
Загадки, загадки...
И вот первая из них: что бы все это значило? Просто желание унизить гордого противника или отомстить ему за что–то личное? А может, цель была замести следы какой–то любовной авантюры? Изъять один портрет — сразу пойдут слухи, уничтожить десятки — недруги растеряются в догадках.
Вслед рождается вторая загадка: куда попало все то, что должно было вернуться к польской комиссии в Петрограде? Логично допустить мысль, что деречинские ценности попали в руки прямых законных наследников. Но такой гуманный акт совершен не был. И вот уже 20 с лишним лет всей комиссией "Вяртанне" при Белорусском фонде культуры мы упорно ищем следы тех ценностей, которые где–то в 1924 году должны были перевезти из Петрограда в Варшаву. И — ничего.И, наконец, третья — по крайней мере, для меня — загадка. О чем думалось Евстафию Северину Сапеге, когда в сопровождении племянника Петра Сапеги он приехал в 1999 году из далекой Кении в Деречин на открытие в местном костеле памятной доски своему прадеду Евстафию Каетану, последнему владельцу огромных семейных ценностей? Может, об этих ценностях: и тех, что остались в Петрограде и теперь находятся в Санкт–Петербурге, и тех, что в 1920–е будто бы перевезены в Варшаву? Он, формальный наследник повстанца, несомненно, знал о них куда больше, чем кто–либо другой. О чем он, Евстафий Северин, так доверительно говорил и до, и после открытия мемориальной доски с местными краеведами? Несомненно, о возрождении сапеговского музея — в Деречине или Ружанах.
Нужны силы и заинтересованность
Надежда на содействие наследников Сапегов возвращению на родину ружанско–деречинских сокровищ лично у меня умерла не совсем. Так, у Петра остался сын Микусь (Микуш). Надеюсь, живы двое старших сыновей Льва Сапеги (брат Евстафия Северина) — деда Микуся. Остается надеяться, они сыграют не меньшую роль в запланированном уже постепенном возрождении Ружан, чем та, каковую Радзивиллы играют в возрождении Несвижа. Ибо возрождение сапеговского Деречина сегодня уже вряд ли и возможно, и целесообразно.
И еще один деликатный момент. Радзивиллы при всем их сантименте к Несвижу даже не ставят вопрос о передаче несвижского замка в их руки. Не стремятся они возвратить себе и Неборув в Польше, также когда–то принадлежавший им. Почему? Да потому что понимают: возрождение таких усадеб сегодня под силу только государству. Вот и возрождение Ружан, главной усадьбы Сапегов, людей государственных, заслуженных для нескольких сегодняшних держав, сегодня возможно только объединенными усилиями всех заинтересованных сторон — возможно даже, в разных государствах: Беларуси, Польше, Литве, России... Вот где снова могут объединиться восточный и западный векторы. А инициировать дело сегодня уже есть кому: это недавно созданная в нашей стране Комиссия при Совете Министров по выявлению, возвращению, совместному использованию и введению в научный и культурный оборот национальных культурных ценностей, которые оказались за пределами Беларуси. Поэтому прошу расценивать эту мою статью как развернутую заявку на рассмотрение в названной комиссии.
И, наконец, у нас уже есть добрый пример такого комплексного межгосударственного подхода к наследию Сапегов (надеюсь, никто не станет оспаривать, что оно белорусское). В прошлом году в Национальной библиотеке Беларуси успешно прошло заседание Международного совета по проекту "Виртуальная реконструкция библиотеки рода Сапегов". Пока только виртуальная и только библиотеки... Не пора ли взяться за музейные и архивные ценности, за создание в Ружанах нового культурного центра подобного Несвижу и Миру?