«ПАКТ МОЛОТОВА – РИББЕНТРОПА»... КАК ПЕРВАЯ ПОБЕДА
Когда началась Вторая мировая война? Казалось бы, всем известно — 1 сентября 1939. А может, все началось гораздо раньше? И не в Европе, а на Востоке?
В ноябре 1929-го, как тогда писали, «китайский милитаристский режим Чжан Сюэляна» вкупе с белогвардейскими частями, сформированными в ходе «мирной эмиграции», с боями перешли советскую границу. Они двинулись в глубь нашей территории широким охватом, в направлении Приморья и Забайкалья, а значит, хотели отхватить, как минимум, земли бывшей Дальневосточной советской республики! За спинами Сюэляна и наших «бывших» стояли Великобритания, Франция и США, снабжавшие агрессоров и предателей оружием. Только к декабрю Особая Дальневосточная армия выбила захватчиков с советской территории — и те потерпели полный разгром. В Лондоне, Париже и Вашингтоне поняли: надо ставить на других, более сильных «игроков». Не справившись со своим заданием, милитаристский Китай сам определил свою судьбу — и западники сделали его «приманкой» для хищника поопасней. Бросив его земли в пасть Японии, англосаксы и галлы хотели распалить аппетит у «восходящего солнца» будущей мировой бойни. Может, именно тогда она и началась — с последовавшего затем захвата японскими самураями Китая?
В Кремле же извлекли один немаловажный урок: главными врагами Советской власти показали себя Англия, США и Франция; все остальные — лишь их марионетки. Такие же марионетки, какой была Польша, напавшая на Страну Советов в 1922-м. Поляки тоже не справились со своим «заданием агрессора» и рано или поздно должны были заплатить за это Западу — стать «приманкой» для хищника покрупней. Для фашистской Германии…
…Кремлевские куранты горделиво пропели «Интернационал». Рубиновые звезды в закатном июльском бархате, на ночь обмахнувшем гигантскую Москву, горят бодро и таинственно, словно шепчут: «Мы будем сиять вечно!»… Сталин раздраженно перекатил под пергаментом желтовато-восточной кожи тяжелые узелки желваков: его всегда раздражала сама мысль о самоуспокоенности! А в распахнутое окно так ласково веет от Москва-реки прохладой вечернего отдохновения… Так беззаботно тренькает где-то в листве счастливая птаха…Так неизъяснимо сладко замирает весь этот прекрасный, единственный на всю Вселенную мир в зыбкой вуали сумерек… «Как там у Пушкина? — вдруг ухмыльнулся про себя вождь. Он-то знал, никакой он не вождь, вождями не рождаются, вождями лишь нарекают. Он — обыкновенный человек, и все отличие его от остальных только в том, что он один пытается сопротивляться самоуспокоенности! — Да-да, Пушкин сказал: «Обманываться рад»… Это про искусство… Насколько же трудней, насколько неудобней сопротивляться обману реальной жизни?!».
Иосиф Виссарионович медленно отвернулся от распахнутого окна. Из глубины кабинета на него тут же сверкнули стеклышки пенсе. Значит, все то время, что он задумчиво вглядывался в темноту, два окуляра сторожили каждое его движение! И даже неподвижность… Это хорошо, значит, Молотов тоже настороже.
— Ну, что будем делать?
Молотов не встал при приближении вождя: они хорошо знали друг друга давно, и такое проявление подобострастия ничего не прибавило бы в их отношения. Тем не менее, внутренне Вячеслав Михайлович весь сжался: если Сталин задавал риторические вопросы, это означало только одно — решение он уже принял. И теперь выбор невелик: либо то, что ты сейчас скажешь, совпадет с этим решением, либо нет…
— Коба, я тоже не верю англичанам! Но не надо забывать, сейчас на дворе лето 39 года, и они просто не могут не понимать: от войны их отделяет узенькая полоска польских земель.
— И они готовы Гитлера толкнуть в спину, чтобы тот быстрей перешагнул межу! Пойми, война, как мотор, она готова сорваться с места только тогда, когда наберет пик оборотов. Чуть раньше, чуть позже — и мотор заглохнет. Германия сейчас набрала обороты. В Мюнхене англичане, французы и американцы отдали Гитлеру на съедение не Чехословакию — они преподнесли ему на блюдечке чешские заводы, производящие танки, причем одни из лучших в Европе. Значит, они уже тогда дали старт войне!
— Согласен. И сейчас главный вопрос — куда же Гитлер направит эту машину?
— Этот вопрос не для Чемберлена! Когда он вернулся из Мюнхена в Лондон, то заявил, что привез англичанам вечный мир. Значит, он знает: война пойдет на Советский Союз. Повторяю, это вопрос не для них, а для нас: что мы можем сделать, чтобы не оказаться первыми жертвами? Ибо если на нас первых нападут, то нам уже никто не поможет: Чемберлен быстро снюхается с Гитлером, если уже не снюхался. А там и Деладье прибежит. Один Рузвельт останется в стороне, но нам от этого не будет легче! Если же Гитлер сперва нападет на французов и англичан, вот тогда у нас появятся союзники — Лондон и Париж тут же вспомнят про второй фронт, который они имели в нашем лице в Первую мировую, и обратятся к нам. И ты знаешь, мы примем их предложение!
— Значит, ты считаешь, что все их переговоры здесь… — Молотов кивнул на окно, за которым уже спала Москва, —… чистой воды блеф?
Сталин усмехнулся в прокуренные усы, чиркнул спичкой. Через секунду его взгляд сверкнул уже сквозь голубое облако…
— Мы ведь думали, что англичане шестой месяц тянут время на переговорах здесь, в Москве, только для того, чтобы постепенно самим определиться. Чтобы иметь маневр. А что, если они хотят нас «определить»? И просто лишить маневра? Как быков перед убоем?..
…Этот разговор не является восстановленным по стенографии. Но что-то подобное обязательно должно было прозвучать в стенах Кремля в тот предгрозовой июль или август 1939-го.
Итак, за год до того, в 38-м Англия и Франция, все 30-е годы бывшие гарантами территориальной целостности Чехословакии и имевшие с ней пакты о военном союзе, предали Чехословакию. В Мюнхене они отдали ее на растерзание Гитлеру, и тогда на очередь в «живодерню» стала Польша. Просто потому, что за ней должен был туда же шагнуть Советский Союз — главный враг и Германии, и Англии, и Франции. Правда, тогда ни Англия, ни Франция, ни тем более Германия в этом не хотели признаваться вслух, хотя все в мире об этом догадывались. Что ж, как гласит английская поговорка: «В доме приговоренного к повешению ни слова о веревке!». То, что СССР вовсе не желал быть «повешенным», ни в коей мере не учитывалось ни в Лондоне, ни в Париже, — СССР должен хотеть быть повешенным, и все тут! А малейшие его попытки вывернуться из-под петли расцениваются как предательство и дурной тон…
Так вот, Польша участвовала в этой игре, но скромно помалкивала о веревке! И мало того, тоже рассчитывала поживиться за счет советской территории, как уже поживилась ею в 1922-м, а равно и чехословацкой — в 1938-м (отрезав Тешинскую Силезию). В последнем случае — уже вместе с немцами! Более того, Польша с этой целью «подсуетилась», причем активнее всех: она имела договоры о военном сотрудничестве и с Англией, и с Францией, с одной стороны, и с фашистской Германией (от 1935 года) — с другой. В общем, Варшава ничего не чуяла! «Анестезию» проводили искусные ребята, в частности, английский премьер лорд Чемберлен. Это от него 3 марта 1939 г. вернулся радостный министр иностранных дел Польши Бек и громогласно заявил, что Чемберлен обещал предоставить Варшаве любую военную поддержку «в случае какой-либо агрессии». Бедный наивный Бек не знал, что именно в этот день, 3-го марта, только с утра, Гитлер подписал «Белый план» — план нападения на Польшу. И не когда-нибудь, а 1 сентября 1939-го! «Анестезия» же шла своим чередом — 31 марта Англия и Франция дали новую дозу галлюциногена — уже официально гарантировали (как до того Чехословакии) польскую неприкосновенность.
Но вероятность, что Польша «проснется», все же существовала! И в первых числах апреля Лондон и Париж «внезапно» решили наконец ответить на давно лежавшее у них под сукном предложение Москвы — срочно заключить тройственный оборонительный союз против Гитлера. В Москву даже направляются официальные делегации из Парижа и Лондона. Впрочем, не слишком представительные. Скажем, министр иностранных дел Великобритании Галифакс заявил, что ему «весьма трудно отлучиться из Лондона» — это в такой-то момент! — и поручил переговоры одному из своих второстепенных подчиненных. А Чемберлен и вовсе огорошил прессу откровением, мол, его «визит в Москву явился бы унижением».
Чистого времени переговоры велись в Москве ровно 75 суток, 59 из которых были потрачены на процедурные вопросы и выдвижение британцами предварительных условий. В общей сложности они тянулись с середины марта по конец августа! Результат один — по истечении 6 месяцев бесполезных словопрений стало окончательно ясно: западные представители в Москве, выражаясь языком военных, попросту «валяют дурочку». Между тем советская сторона для предотвращения дальнейшей гитлеровской агрессии в Европе предлагала конкретные и необходимые вещи. А именно: (последнее предложение маршала Шапошникова от 15 августа) 136 пехотных дивизий, 10 тыс. танков, 5,5 тыс. самолетов, 5 тыс. крупнокалиберных орудий. Для сравнения: Гитлер в сентябре 39-го захватил Польшу с помощью всего 57 дивизий, 2,5 тыс. танков и 2 тыс. самолетов. То есть силами, в два раза меньшими, чем советская помощь. А ведь были еще 33 польские дивизии… Словом, предложение советской стороны на английский и французский переводилось следующим образом: «От вас, господа, требуется одно: войти формально с нами в союз и дать политическое согласие, чтобы Польша приняла нашу помощь. А далее вы можете отсиживаться в холодке, имитируя маневры на море и на западном фронте, мы же сами спасем Польшу». Вот этого-то Англия и Франция допустить не могли, ведь приговоренный к повешению обязательно должен сунуть голову в петлю!
Впрочем, Лондон и Париж пытались перехитрить еще и друг друга. Если французы полагали, что переговоры в Москве — это всего лишь камуфляж против Сталина, то англичане строили классический британский «double-decker» — «двухпалубный обман». Они использовали «вольные беседы» в Москве еще и как прикрытие от французов своих собственных, реальных и сверхсекретных переговоров с Гитлером, причем о военном союзе! Сегодня достоверно известно: прямые переговоры о «разделе сфер влияния» и о «послевоенном разделе мира, в том числе и колоний», в которых участвовали, как минимум, советник Чемберлена Г.Вильсон и министр внешней торговли Р.Хадсон, а также гитлеровский личный порученец Х.Вольтат и посол Г.Дирксен, тайно и весьма активно шли как раз летом 1939-го в Лондоне. Настолько тайно, что о них поначалу не знал даже видный член правительства, тогда всего лишь лорд адмиралтейства Черчилль, правда, находящийся в оппозиции к Чемберлену. А когда узнал, то пообещал выйти в отставку и предать гласности новый «лондонско-мюнхенский сговор», уже почти завизированный на Даунинг-стрит, 10.
Что ж, окончательно «переиграть» роль Британии во Второй мировой войне Черчилль смог лишь 22 июня 1941 г. А пока, в 1939-м, даже под угрозой политического скандала, ему не удалось дезавуировать предательскую позицию своего премьера. Ведь Англия и Франция фактически оставляли Сталина один на один с Гитлером. Но разве не в этом заключалась их цель?
Сталину же, находящемуся в ясной памяти и полном сознании, предоставлялся всего один малоприятный выбор. Либо быть съеденным сейчас же вместе с «веселой» Польшей, находящейся под англо-французским наркозом, либо все-таки попытаться оттянуть время, пусть даже с помощью блефа… каким и стал «Пакт Молотова — Риббентропа»! О заключении которого Гитлер, начиная с мая, просил трижды и неизменно получал отказ.
— Так что же будем делать, Коба? — Молотов вернул трудный вопрос. — Неужели заключим договор с Германией? Тогда придется прописать четкие границы, на которые выйдет Гитлер. Дай ему только уверенность в своих новых пределах, и он тут же выйдет за них!
— А мы и не должны придавать ему уверенности! Наоборот, следует подписать такой договор, чтобы он все время волновался и думал, а так ли он его понимает?..