Защитники Брестской крепости возвращаются через десятилетия…

4 ноября первый кинопроект Союзного государства Беларуси и России «Брестская крепость» выходит в широкий прокат. Пока только в кинотеатрах России. В Беларуси фильм показывают точечно. Одним из первых в середине июня ленту увидел Александр Лукашенко, в ночь на 22 июня в Брестской крепости состоялась официальная премьера картины, затем фильм вне конкурса был представлен на фестивале белорусского кино, а 5 ноября «Брестской крепостью» откроется кинофестиваль «Лістапад». Вопрос, увидят ли фильм белорусские кинозрители, пока остается без ответа.



По словам автора идеи фильма и его генерального продюсера Игоря Угольникова, фильм, повествующий о событиях героической обороны Брестской крепости, принявшей на себя первый удар фашистских захватчиков 22 июня 1941 года, снят исторически точно и в строгом соответствии с документальной книгой-расследованием Сергея Смирнова «Брестская крепость». 

Во время съемок фильма на территории Брестской крепости были построены уникальные по сложности и объему декорации — Тереспольские и Холмские ворота, мост, казармы, клуб, крепостные стены и т.д. В результате, как заметил генеральный директор киностудии «Беларусьфильм» Владимир Заметалин, получилось не что иное, как «кинолетопись о правде войны».

В одном ошибся Игорь Угольников: из основных действующих лиц картины — Фомина, Кижеватова и Гаврилова Героями Советского Союза являются только два. Полковой комиссар Ефим Фомин звания Героя СССР так и не получил, а его сын Юрий надеется, что после выхода фильма отцу дадут хотя бы звание Героя Беларуси. 


полковой комиссар Ефим Фомин 

На премьеру фильма, которая состоялась 22 июня этого года, Юрий Фомин приезжал вместе с сыном Олегом. При этом оба родственника легендарного Фомина от фильма в восторге и благодарны Игорю Угольникову и режиссеру Александру Котту за создание фильма.

«Из всех фильмов о войне, что я смотрел, этот кажется наиболее исторически достоверным, — говорит внук защитника крепости Олег Фомин, помощник-консультант депутата Верховной Рады Украины. — Много компьютерных эффектов, но они не перебивают основной идеи. Очень хорошо подобраны актеры, причем так, что изначально я и не подумал бы, что, например, Павел Деревянко может быть похож на моего деда. А сравнил с фотографией — правда, похож! После премьеры я общался с ним и спросил: «Тяжело ли было вживаться в роль?» На что он ответил, что и тяжело, и долго. Я знаю, что Деревянко не просто много читал, с ним еще работал научный сотрудник Брестской крепости, посвящал в историю 84-го полка, в котором служил мой дед». 

 
сын и внук полкового комиссара Фомина — Юрий и Олег Фомины

Юрий и Олег Фомины единодушны и в том, что таких фильмов должно быть больше, а молодежь должна знать о подвигах предков.

«У нас на Украине уже столько раз переписали историю, что, наверное, сами уже не знают, где правда, — говорит Олег Фомин. — Я раньше историю знал очень хорошо, а теперь с трудом отвечу на какие-то школьные вопросы. В этой связи фильму надо отдать должное — он на самом деле исторически достоверный».

А ведь не окажись полковой комиссар Ефим Фомин в марте 1941-го в Бресте — а такое вполне могло быть — и фильм «Брестская крепость» лишился бы части сценария. Причем уехал Фомин в Брест, по словам его сына, униженным — по приказу его понизили в должности и неожиданно для всех направили из Литвы в Брестскую крепость.

Но кто и почему накануне Великой Отечественной оклеветал полкового комиссара Фомина? Каким образом спустя годы сыну Юрию удалось отменить этот приказ, а также о многих других фактах из биографии отца рассказывает в интервью для Naviny.by Юрий Фомин, ныне консультант парламентской комиссии по вопросам правовой политики Верховной Рады Украины, автор книги об отце «Человек из легенды».

— Юрий Ефимович, вы по-прежнему считаете, что подвиг вашего отца оценен недостаточно?

— Многие участники обороны крепости получили высокие звания Героев СССР — в том числе, так сказать, герои-соратники отца по фильму Гаврилов и Кижеватов. Но мой отец тоже достоин звания Героя! Правда, многие друзья отца недоумевали: они помнили, что еще в крепости сам Смирнов представлял его к этому званию, но он его так и не получил… В свое время я с ветеранами обращался в Президиум Верховного совета СССР за тем, чтобы ему присудили звание Героя посмертно, но звания не дали. Обращались мы и к президенту вашему, Лукашенко. Раз уж нет у отца звания Героя СССР, так дали бы хоть звание Героя Беларуси, ведь он уроженец Беларуси и сражался на ее территории в таких невероятно тяжелых условиях. Но в Беларуси тоже дали отказ, обоснованный тем, что события того времени происходили, когда самой Беларуси еще не было как самостоятельного государства. Но я уверен, если бы Александр Григорьевич проявил свое упорство, звание Героя Беларуси отцу могли бы дать!

— Чтобы восстановить все подробности жизни отца вы долго искали его сослуживцев, изучали архивные документы, общались с родственниками… Что удалось узнать в процессе долгих поисков? Каким был ваш отец?

— Мой отец рос сиротой, любил учиться, много читал, особенно о войнах, исторических событиях, легендарных личностях. В 1929 году он познакомился со своей будущей женой и моей мамой — Августиной Муравской. Через год родился я, а еще через два в Германии начал зарождаться фашизм, был объявлен партийный призыв в армию, и отец откликнулся на него. Он не имел специального военного образования, но его выручали начитанность и эрудиция, готовность взять на себя самое трудное и одновременно настоящая забота о людях. По многочисленным воспоминаниям его сослуживцев, в неполные 30 лет бойцы называли его «Батя», «отец»! А это о многом говорит…

Служил отец и в 23-й Харьковской стрелковой дивизии, которую называли еще Краснознаменной, а ее бойцы в свое время громили войска Краснова, Деникина, Врангеля и т.д. Во времена Великой Отечественной эта дивизия воевала под Сталинградом, на Курской дуге, освобождала родину отца — Витебщину.

— А что вы помните об отце лично?

— К сожалению, мне только исполнилось 11 лет, когда я видел его в последний раз. Может, именно потому, что отца видел урывками, я помню каждое мгновение нашего общения: и игру в шахматы, и занятия музыкой, и проверку домашних заданий. Я даже помню запах его гимнастерки и портупеи, хрустящих ремней и мыла. Как жаль, что он ушел из моей жизни так рано… Он был строгим и одновременно внимательным, чутким. Очень хорошо помню один момент: я, как и все мальчишки того времени, любил играть «в войну», и отец сделал мне деревянную саблю, которой я очень гордился. Но при игре с ребятами сабля поломалась. Когда отец пришел с работы, я в отчаянии плакал. Увидев это, он сказал: «Не плачь! Сделаю тебе новую». Я с трудом верил в это — ведь он так занят! Не знаю, как он нашел время, но он сделал мне саблю. А я до сих пор жалею, что тогда усомнился в нем, не поверил…

— Известно, что отец ваш в Брест попал из-за того, что его оклеветали. Как вы считаете, почему на пике казалось бы блестящей карьеры его неожиданно переводят в Брест с понижением в должности?

— Да, действительно, в марте 1941-го перевод отца в Брест был неожиданным. Его сослуживцы рассказали, что тогда перевод Фомина восприняли как выражение доверия к нему: раз переводят в Брест, значит, укрепляют западную границу. Слухи о том, что там неспокойно, уже были. Но нас с мамой мучил вопрос: почему отца унизили накануне войны незаслуженным понижением в должности — сделали заместителем командира по политической части с мотивировкой, что он якобы не справлялся с обязанностями замполита дивизии. Кстати, звание полковой комиссар все-таки оставили.

Изучая архивы Министерства обороны, я долго не мог разобраться — почти везде хорошие характеристики! Но в одной из литовских аттестаций утверждалось, что у комиссара Фомина кабинетный стиль работы и в целом он занимается «гнилым либерализмом». Но сослуживцы утверждали обратное: если отца и можно было застать в кабинете, то очень редко, ведь все время он проводил с бойцами! Кстати, саму дивизию, одну из лучших в Харькове, в этом документе назвали отстающей по всем видам боевой и политической подготовки, и всю вину взвалили на отца. В общем, несоответствие между тем, что я узнал об отце от его сослуживцев, и тем, о чем прочел в архивных документах, было разительным. Все знали: это — оговор. Вероятно, он кому-то сильно мешал, возможно, тем, что часто проявлял несогласие с высшим начальством и был слишком инициативным и самостоятельным.

— Но вы же добились отмены этого приказа о понижении в должности. Расскажите, как!

— Я еще успел связаться с одним из тех, кто подписал негативную аттестацию отца, — бывшим заместителем начальника отдела политпропаганды 2-го стрелкового корпуса, в состав которого в 1940-41 годах входила дивизия отца. Первый его ответ был однозначен: «Не знаю, ничего не подписывал». Второй: «Да, подписал». Мол, материалы представила комиссия, сам же в дивизии никогда не был, к Фомину лично претензий не имел. И вдруг неожиданно признался: «По содержанию подписанной мной на вашего отца аттестации видно, что на меня было оказано авторитетное давление. Иначе я бы ее не подписал».

— Удалось узнать имя «авторитета»?

— Замначальника отдела так и не сказал этого. Но одного признания в том, что на него оказали давление, было достаточно. Я хотел добиться отмены приказа о понижении в должности, поэтому в сентябре 1989-го направил письмо министру обороны СССР Язову и просил пересмотреть дело отца. После того, как письмо походило по разным управлениям и отделам, мне ответили: оснований для пересмотра дела нет и отмены приказа, соответственно, не будет. Но за честь отца вступились его сослуживцы. По мнению ветеранов, в Министерстве обороны просто не захотели вникнуть в суть дела. Они потребовали от министра еще раз вернуться к делу полкового комиссара Фомина — отправили повторное письмо в 90-м году. В ответном письме из министерства шла речь об отмене ложных обвинений и восстановлении отца в прежней должности военного комиссара посмертно.

— Когда вы видели отца в последний раз?

— Вот тогда, на вокзале, когда провожали его 29 марта 1941 года в Брест. Больше — ни разу, ни живого, ни мертвого. Но весточки от него два-три раза доходили: то письмо, то телефонный звонок. Из трех писем, что он написал из Бреста, одно до сих пор как реликвия хранится в моей семье. Он писал маме, что обстановка вокруг трудная, работы в полку очень много, но он постарается вытянуть полк в передовые. Отец верил в лучшие времена, ради чего и трудился. А рано утром 19 июня 1941-го мама в последний раз слышала в трубке голос отца. Отец поинтересовался нашей жизнью, моей учебой, обстановкой в целом.

Мама тогда ему рассказала, что многие командиры отправляют свои семьи на восток, вглубь Союза, и спросила, как нам быть. Отец ответил, что в случае чего, делать как все. И еще пообещал, если получится, приехать за нами. На следующий день он и ордер на квартиру получил, и разрешение на поездку дали. В субботу вечером, 21 июня 1941-го, он уже отправился на вокзал. Только ни на один из поездов не было билетов! Прождал почти до полуночи, а потом, почувствовав неладное, вернулся в крепость. Получается, только лег спать, как сразу, в 4 утра — война. Кстати, именно бойцы 84-го полка, где старшим был мой отец, нанесли первый контрудар немцам! 

 
Внуки Олег и Анастасия в Брестской крепости у плиты с именем своего деда

— Что Вам далось узнать о последних минутах жизни отца?

— Есть неточности в дате его смерти. В Брестской крепости на мемориальной доске это 30 июня 1941. Но у меня есть сведения, что погиб он позже — в начале июля. Об этом говорили и его сослуживцы, и есть это в одном из сообщений Министерства обороны. Его расстреляли… Но, наверное, не расстрелять вряд ли могли, ибо роль комиссаров в Красной Армии фашисты хорошо знали. Комиссарами были и Киров, и Куйбышев, и Орджоникидзе и многие другие деятели советского государства. Фашисты боялись их и ненавидели.

— Но ваш отец долгое время считался пропавшим без вести. Как вам удалось узнать, что он-то на самом деле — герой?

— Пока я не приехал в Брест в июле 1951 года, мы ничего не знали. Но были уверены: без вести пропасть не мог, не такой он был человек! В Бресте узнал, что в результате раскопок в Брестской крепости, проводившихся осенью 1950 года, в одной из казарм в центральной части крепости обнаружены останки 34 советских воинов, сражавшихся с фашистами. Тогда же нашли и командирскую сумку — планшетку, а в ней — полуистлевшие листки ставшего впоследствии знаменитым Приказа № 1 от 24 июня 1941 года, где говорилось об объединении защитников крепости в единый сводный отряд и о создании единого командования во главе с Зубачевым и Фоминым.

Одно оставалось неясным — почему планшетка с приказом найдена в развалинах не у Холмских ворот, где первоначально воевал отец? Уже позже я выяснил с помощью живых соратников отца, что в ночь на 24 июня фашисты подтянули к насыпи Южного острова специальную батарею и прямой наводкой ударили по казармам, обороной которых руководил Фомин. Помещение было полуразрушено, а в его подвалах — тяжелораненые, женщины и дети. Именно поэтому комиссар отдает приказ отходить. К тому же, рядом, справа от Брестских ворот, легче было объединяться и тем самым усилить оборону. Именно здесь он проводит совещание командиров и отсюда рассылает связных с сообщением об образовании единого командования.

— Именно после того, как был найден Приказ № 1, мир узнал имена героев обороны Брестской крепости. Вы кого-нибудь из них видели?

— Я послал в Москву на имя Ворошилова, тогда заместителя председателя Совета Министров СССР, и в Министерство обороны СССР письмо с просьбой принять меры к розыску оставшихся в живых защитников Брестской крепости и проведению раскопок ее руин, чтобы установить истинную картину обороны крепости. От Ворошилова ответа я не получил, а из Минобороны сообщили, что округ, в котором находится Брест, не имеет возможности для проведения раскопок в крепости. Видимо, чиновников военного ведомства не очень беспокоила судьба героев Брестской крепости. Хотя, скорее всего, для них самым важным было то, что многие из этих воинов вынуждены были пройти фашистский плен, а на любой информации о пленных тогда лежало табу.

Лишь после смерти Сталина писатель и исследователь-историк защиты крепости Сергей Смирнов, по книге которого и снимался фильм, смог докопаться до правды. Я познакомился с ним в 1956 году, когда в Москве впервые собрались вместе защитники Брестской крепости и отмечали 15-летие обороны. Уже в Бресте я встретился с Петей Клыпой, Гавриловым, Филем, Матевосяном. Гаврилова я видел несколько раз, спрашивал, видел ли он отца. Он мне рассказал, что лишь несколько раз получал через связного от него записки о том, что надо объединять силы. По фильму, конечно, трудно понять, что они были в разных частях крепости, а на самом деле это так. Крепость-то большая. Отец и Зубачев были в центральной части, а Гаврилов — в северной. 

 
Внуки Юрия Фомина с сыном Самвела Матевосяна и его женой

— Как вы считаете, каких еще героев стоило бы показать в фильме, о ком не сказали?

— Конечно, всех показать невозможно, многих героев мы просто не знаем! Достаточно прогуляться по Брестской крепости, чтобы увидеть, сколько там «могил» неизвестным солдатам. В фильме войну мы видим как бы глазами мальчика — прототипа Пети Клыпы — воспитанника музыкального взвода, который под огнем проникал в самые отдаленные уголки крепости, выискивал и приносил бойцам оружие, боеприпасы, продовольствие, воду раненым и детям. Но был еще и его друг Коля Новиков, тоже воспитанник музыкального взвода. Была и Валя Зенкина, дочь старшины музвзвода, которая переходила мост под огнем с обеих сторон, чтобы передать защитникам крепости сообщение о том, что им надо сдаваться или они будут уничтожены. Была и дочь одного из старших политруков — 12-летняя Лида Синаева, доставившая ценнейшие сведения, которые помогли советским войскам предотвратить взрывы многих зданий и промышленных предприятий Бреста, а также железнодорожного моста. Кстати, подвигу Зубачева, мне кажется, надо было тоже уделить внимание, ведь он был руководителем группы бойцов вместе с отцом.

— Известно ли вам что-то о семьях соратников отца?

— О судьбе жены и сына майора Гаврилова сам Гаврилов долгое время ничего не знал и не смог узнать даже после окончания войны. Приезжал в Брест, делал запросы в разные инстанции, но напрасно. Предположений было высказано два: или погибли в крепости, или расстреляны в Жабинке вместе с другими семьями командиров.

Демобилизовавшись, Гаврилов уехал на Кубань и со временем снова женился. И вдруг в Бресте, когда его имя было названо среди имен других героев обороны крепости, к нему в гости пришла местная жительница и сообщила, что его первая жена жива, но находится в доме инвалидов, поскольку уже несколько лет парализована. Гаврилов сразу навестил ее и узнал, что сын тоже жив, служит в армии. Он забрал жену с собой в Краснодар, где ее, как родную сестру, встретила вторая жена Гаврилова. Она же и ухаживала за ней до самой ее смерти…