Мельница судьбы

Мельница судьбы

Когда–то Великое Село было самостоятельным населенным пунктом. Может быть, оно особым величием и не отличалось. Но пригород Молодечно — это не глухомань, отрезанная от мира лесами да болотами. Жили великосельцы крепко: город давал работу и постоянную зарплату. А все, что выращивалось на приусадебных участках и в хлевах, в городе всегда имело спрос. Многоэтажные дома все ближе подступали к деревне. И пришел день, когда Великое Село стало улицей Великосельской в городе Молодечно...

Дома здесь добротные. Земля ухоженная. А в палисадниках с весны до поздней осени упавшей с неба радугой переливаются цветы. Их много. Идешь по улице: они то слева, то справа. А вот мимо этого дома хотел бы пройти, да не получится. От ветряной мельницы, которая, судя по всему, умеет и крыльями махать, глаз не отвести. А рядом с мельницей — мельник, устало присевший на лавку. В руках у него мешок. То ли с зерном, то ли с мукой. Чуть поодаль — аист, готовый выудить что–то из глубокого кувшина. По другую же сторону дорожки, ведущей к дому, — избушка Бабы Яги. Своим коварным взглядом она обшаривает каждого, кто проходит мимо нее. А на березовом пеньке устроился Колобок. И столько веселого лукавства отражается на его круглой физиономии, что трудно удержаться от улыбки. Весь двор заполнен цветами и чудесами... Кто же этот кудесник, сотворивший сказку, которую можно потрогать руками? Вот бы побеседовать с ним! Но что–то сдерживало меня открыть калитку и войти во двор. Незваный гость, как известно... И тут, на мое счастье, хозяин сам вышел из дома и направился в мою сторону. «Любуюсь вашими творениями. Небось для внуков старались?» — произнес я вместо приветствия.

Хозяину дома явно уже за семьдесят. Невысокого роста. Плечи широкие, развернутые. Видно, годы не смогли их согнуть. Венчик седых волос. Глаза внимательные и до краев наполнены добротой. «Что–то, мил человек, личность твоя мне незнакома», — отчетливо читалось на его лице. Но вслух он этих слов не сказал. Ответил на мой вопрос: «Для внуков, конечно. А может, немножко и для себя. Ведь старый, что малый...» — и улыбнулся с легкой грустинкой, чуть виновато. «А вы заходите во двор, если вам это действительно интересно», — и распахнул передо мной массивные воротца. Мы познакомились. Стефан Брониславович Харлинский назвал себя автобусником. И тут же добавил, что уже 15 лет он на пенсии...

Пока я любовался мельницей, заходя то с одной стороны, то с другой, Стефан Брониславович поведал мне невеселую историю:

— Копаюсь я как–то во дворе и слышу: тормоза взвизгнули. Остановилась у дома, как теперь говорят, крутая тачка. «Эй, мужик, подойди поближе», — зовет водитель. Тон его меня покоробил, но любопытство взяло верх. Подхожу. «Слышь, мужик, продай мельницу. Я очень хорошо заплачу». Парень молодой, но уже заплывший жиром. И глаза у него, как стертые пятаки. Таких «героев нашего времени» в сериалах называют «братанами». Еле сдерживаясь, чтобы не послать его подальше, отвечаю: «Детская радость не продается». «Чи–во–о?» Повторил еще раз. «Отстал ты, старик, от жизни. Все продается. И все покупается. Были бы только «бабки», — и уехал, оскалившись. И такое меня тут зло разобрало. Что ты знаешь, сопляк, о трудовой копейке? Ты хоть раз в жизни почувствовал ее вкус? Познал ее цену? А еще пытаешься меня учить... Ну откуда, скажите, берутся такие наглецы? Говорят, пришло их время. Что же это получается? Наше время ушло безвозвратно... А я мыслю так: старое время и новое — это как две шестеренки. Если одна не будет вращаться, то и другая замирает...

Я понимал, что в душе моего собеседника много чего наболело. И ему надо выговориться.

«А знаете что, давайте я покажу вам свой огород», — оборвал себя на полуслове Стефан Брониславович. Огород начинался сразу же за сараем, где в лучшие времена хватало места и для двух коров, и для нескольких свиней, и для немалого количества кур, индеек и уток. Честно говоря, такого огородного буйства мне давно не доводилось видеть. Все было ярким, сочным. И все плодоносило.

Под могучей грушей, как под шатром, уютно расположился большой стол. Очевидно, здесь и застольничает родня деда–прадеда Стефана, когда все собираются вместе. «Давайте присядем, — предложил хозяин дома. — Хочется поговорить. А вы умеете слушать...» Сев на удобную скамейку, он по привычке положил руки на стол. Четыре пальца одной руки одинаковой длины с большим. Как будто выровняли их под линейку... Стефан Брониславович перехватил мой взгляд. «Два года назад на циркулярке... Холодно было. Надел перчатки. Затянуло в одно мгновение. И укоротила циркулярка мои пальцы. Слава Богу, не всю руку...

Дочка младшая — доктор. Живет неподалеку. Примчалась на «скорой». И так быстро врачи управились с покалеченной рукой, что большой боли я даже не почувствовал. Такое вот несчастье приключилось. Думал — все, за инструмент больше не возьмусь. Ничего, приноровился...»

Он внезапно умолк, как будто окунулся в прошлое. А потом с затаенной болью произнес: «Эта беда — еще полбеды... Настоящее горе пришло, когда не стало моей Нины Емельяновны. Мы с ней одногодки. По 75 стукнуло бы нынче. Да не судьба. Она так хотела жить. Три тяжелейшие операции перенесла. Ушла — и моя жизнь как бы остановилась...

Дочка младшая, ее Валей зовут, каждый день ко мне заходила. Светлана, старшая дочь, часто из Минска приезжала. Зятья у меня замечательные люди. И внуки, и правнуки. Родные лица, живые голоса. А у меня внутри словно камень. И долго так было...»

Он опять умолк, и я подумал, что каждый человек, как свое «я», носит в себе и боль, и радость, и тоску за плотно закрытой дверью. Не выставляя напоказ любому встречному. Разве что иногда чуть–чуть приоткроет ее. Может быть, для того, чтобы самому заглянуть и убедиться: она (боль утраты, тоска) есть, она живет внутри. И от нее, как и от судьбы, никуда не денешься...

Мой собеседник, словно угадав, о чем я думаю, оживился. И уже знакомая мне, чуть грустноватая улыбка пробежала по его лицу:

— Вы только не подумайте, что я жалуюсь на судьбу. В моей жизни было, да и есть очень много хорошего. У меня нет праздного времени. И руки мои, и голова всегда чем–то заняты. Хозяйство — великая вещь. В нем есть какая–то живительная сила. По крайней мере, скучать оно не позволит. Подъем у меня, как по расписанию: в 6 утра. Из всей живности, правда, остались только 12 кур, кот Тишка да собака Булька. Но и они требуют заботы. А уж про огород и сад — говорить нечего. Если о ком–то заботишься — значит, живешь...

Наверно, не так уж и много найдется людей, у которых в трудовой книжке указано одно–единственное место работы. Каждый, как известно, ищет, где лучше. Одни находят. А другие мечутся с места на место...

В декабре 1957 года Стефан Харлинский пришел в Молодечно пешком из своей деревни Вязань Вилейского района. Был он в солдатской форме. Только погоны успел снять. Едва глянули в отделе кадров автоколонны № 4 на плечистого парня в шинели — и с ходу взяли на работу. Основательностью и надежностью веяло от него. Хотя за печами Стефана было не так уж и много: семилетка, пятимесячные курсы водителей да служба в армии. Служил он шофером в хозроте, сдал экзамены на второй класс. А привела Стефана в автохозяйство мечта. Ему всегда хотелось быть водителем автобуса. Дали вчерашнему солдату латаный–перелатаный ПАЗ. В нем, пожалуй, ни одной родной детали не осталось. Единственную дверь водитель открывал рычагом. Но бегал старичок, исправно нес службу на междугородных маршрутах.

И покатилась шоферская жизнь. С некоторых пор стал Стефан замечать, что, возвращаясь домой, его старенький ПАЗ как будто сам по себе увеличивает скорость. А причиной тому — кассир автовокзала, которую звали Ниной. Хотелось видеть ее каждый день. Всегда слушать милый голос. Смотреть ей в глаза. Через год они поженились. Родители Нины жили в Великом Селе. Отвели они молодым угол в своем доме, что стоял у самой дороги. Зятя приняли как родного. Но великое желание построить свой дом не покидало Стефана ни днем, ни ночью. Прошло четыре года, и мечта осуществилась. Рядом с небольшим домиком родителей Нины вырос добротный дом. Почти все Стефан делал своими руками. Если очень хочешь, научишься всему. Но какое это счастье — строить свое гнездо!

В это время Стефан Брониславович работал уже на городских маршрутах. Поднимался в половине пятого. А домой, случалось, приходил в три часа ночи. Ужинал — и как подкошенный падал на кровать. Водителей не хватало. Вот и получалось, что вместо положенных 184 часов в месяц вырабатывал до 300. У автобусников действительно нелегкая жизнь. От одной мысли, что за твоей спиной целый салон людей и ты отвечаешь за их жизни, становится не по себе. Но зато никто не висит над душой. Никто водителем не командует. Нина понимала шоферскую душу. Ни ревности, ни упреков, что дети почти не видят отца. Тыл у Стефана Брониславовича был надежный во всех отношениях...

За 38 лет работы в автопарке немало автобусов прошло через руки Стефана Брониславовича: ЗИЛ, ЛАЗ, ЛиАЗ, «Икарус»... Каждую машину он чувствовал и понимал, как свое сердце. В 1973 году Стефан Харлинский получил из рук министра автомобильного транспорта специальный знак I степени. Чтобы удостоиться такой награды, надо намотать на счетчик жизни 500 тысяч километров и не совершить ни одной аварии. А это могут сделать только настоящие асы...

Простились мы у той же игрушечной мельницы. И я подумал, что судьба — это тоже мельница. Но одних она превращает в муку, а других только делает крепче. Стефан Брониславович — из последних.

Фото автора.

Автор публикации: Леонид ЕКЕЛЬ