Перекати-поле

Перекати-поле

«СБ» продолжает листать энциклопедию криминальной жизни. Вместе с сотрудниками ДИН МВД мы пробуем взглянуть на преступный мир изнутри — глазами мошенников, хулиганов, рецидивистов. История каждого из осужденных, героев проекта, — это и урок, и исповедь, и предостережение. Еще совокупность вариантов, из которых они выбрали единственно неверный...

Сегодня глава вторая: о тех, кого несет тюремный вихрь. Из колонии в колонию, из отряда в отряд, с «малолетки» на взрослую «зону». Вечные арестанты, как перекати–поле, оторвались от корней и не задумываются о пункте назначения. Надеяться порой им остается лишь на попутный ветер.

Часть первая: детство

В яркие фасады домов на центральных улочках Орши весело смотрит солнце. Из шикарной, недавно отреставрированной гостиницы выходят постояльцы. Мама с коляской идет по тротуару, чему–то улыбается про себя... Про этот город никак не скажешь: столица криминала, тюремный Клондайк. А ведь так говорили еще несколько десятков лет назад. Помните? Одни — сидели, вторые — сидят, третьи — будут сидеть...

Остались в прошлом кровавые схватки стенка на стенку, район на район. Нет здесь больше известной в узких кругах пересылки, откуда во все концы бескрайнего Союза катили по железной дороге «столыпины». Нет и исправительно–трудовой колонии № 6, бывшего исправдома, где заключенные кормили лебедей на глазах у ребятни, игравшей в парке неподалеку.

Действующих колоний в Орше осталось две. В одну из них — ИК–8 — для ранее отбывавших наказание я и направляюсь. Жесткий контроль на входе, мобильный телефон — на попечение контролеру внутренних войск. Пройдя через металлодетектор, услышав за спиной сухой щелчок закрытой двери, с опаской оглядываясь по сторонам, пытаясь уклониться от взглядов–выстрелов осужденных в черной спецодежде.

Я — внутри периметра. Мой собеседник — тот самый перекати–поле — тоже. Он уже ждет.

— Обухов Евгений Валентинович, родился в городе Витебске 26.02.1991–го...

Стриженный под ноль парень, уставившись в потолок, будто пытаясь отыскать там подсказку, думает, что его пригласили на очередной допрос. Говорит лаконично, сидит прямо, крутит, будто руль, свою серую кепку из форменного набора осужденного. Еще почему–то прячет в рукаве левый кулак. Что он там скрывает?

— Я — не следователь, давай начистоту.

Он и выложил все, как было.

Женя родился в непростое время, когда спецназ брал штурмом вильнюсскую телебашню, Прибалтика рвалась к независимости, а большая страна рушилась, будто замок из песка. Но в маленьком частном домике на окраине Витебска масштаб политических метаморфоз не ощущался. В доме Обуховых просто не было телевизора: его пропил глава семьи. Еще не было света, отопления, мебели. Маленький Женя навсегда запомнил, как отец тащил на продажу стулья, кресла, старый дедов бушлат, а однажды вынес и деревянную кровать, на которой когда–то спал сын...

Пока где–то кипела жизнь, в семье этой ссорились, ругались, дрались. Родители в итоге развелись. Приехавшая комиссия установила: условий для жизни ребенка нет. Женю забрали в приют, а матери предложили найти работу и после мальчика забрать.

— Но она меня тогда не взяла, — продолжает Обухов, впервые глядя мне в глаза. — Так я очутился в интернате в Поставах. Что запомнил оттуда? Ничего хорошего. Одиноко. Грязно. Помню заляпанный чем–то липким пол...

Из Постав в Витебск, к бабушке, Обухов убегал раз десять. Добирался когда попуткой, а когда и пешком — за 268 километров. Приходил, набрасывался на хлеб и молоко, потом убегал на улицу, чтобы не забрала милиция, — из интерната сразу звонили в РОВД, разыскивая беглеца. С милицией у Обухова отношения не сложились с самого начала...

После мальчика перевели в школу–интернат в Андреевщину — это несколько километров от Орши. Там он учился. Без особого желания — говорит, хотел побыстрее начать самостоятельную жизнь.

Вот, собственно, и все его детство. Дрянное, скучное, холодное, как тарелка вчерашней овсянки. Ни мечтаний, ни грез — разве только наивное желание стать шофером. Именно здесь, в детстве, можно найти все те якоря, которые привели его после на усиленный режим.

...Обухов крутит свою кепку–руль: движемся по дороге его жизни дальше.

Часть вторая: отрочество

Подъем — в шесть, отбой — в десять. Трехразовое питание. Еженедельное посещение клуба. Возможность брать книги в библиотеке, заниматься на турнике, а в редкие часы свободного времени, когда не привлекают к работам, — смотреть телевизор. Общие каналы и специализированный, внутренний — с фильмами, научно–познавательными программами и лекциями. Таков в «восьмерке» досуг.

Ограничений больше. Свободно перемещаться можно только в пределах «локального участка». Ни шагу без присмотра, постоянный надзор, требование беспрекословно исполнять распорядок дня и режим содержания. Для злостных нарушителей — штрафной изолятор и помещение камерного типа.

...Под аккомпанемент радиотрансляции — как раз идет инструктаж о запрещенных предметах — люди в черном стоят строем, собираясь шагать на производство: одни — в хлебопекарню, другие — в сварочный цех, третьи — на пилораму. Стоят перед плакатом. На нем надпись: «Осужденный, помни, тебя ждут дома». Ждут ли Женю Обухова? Пока не знаю. Он продолжает рассказ.

...2006–й. Витебск. Из интерната парень приехал к девушке, с которой познакомился незадолго до этого. Кто–то из знакомых нашептал: ты, брат, опоздал — подруга ходит с другим.

— Расстроился. Вместе с другом пошли выпивать. Сидели в кафе. Рядом — общественный туалет. Зашли по нужде. Друг затеял драку, я пришел на помощь. Тут нас и понесло. Выскочили на улицу, начали лупить кого попало. Кого точно, не помню. Били по голове, по почкам — ногами...

Хулиганов, конечно, задержали. Первый раз на руках Обухова защелкнулись наручники. Тогда он еще не знал, что этот железный милицейский артефакт станет для него таким же привычным, как механические часы «Луч». Не представлял, что та драка — лишь начало горемычных странствий...

Вину Женя взял на себя: он — несовершеннолетний, а товарищу — уже 18. 24 мая 2007–го состоялся первый в его жизни суд. В качестве приглашенных на заседании присутствовали представители интерната. «Сидели, молчали, что им до меня?» — это Обухов запомнил. А вот лица потерпевших — нет. Гособвинитель просил назначить 4 года лишения свободы, но приговор оказался мягче — 3 года ограничения без направления в исправительное учреждение открытого типа. То есть домашняя «химия».

Отгремел выпускной, провинившегося «химика» директивно зачислили в витебское училище — получать профессию маляра–штукатура. Почему выбрал именно такую специальность, Обухов внятно объяснить не может. Как я понял, мать его в то время нашла работу в сфере строительства, и он решил пойти по ее стопам.

Жить ему нужно было в общежитии, периодически отмечаться в милиции. Отношения с другими студентами не сложились, и Обухов снова убегал к бабушке. Периодически выпивал, что «химикам» строжайше запрещено. Предупредили раз, второй. Не подействовало.

Апрель 2008–го. Тот же суд, тот самый зал заседаний, та же судья. Новый приговор — 13 месяцев в воспитательной колонии за «уклонение от отбывания наказания». Обухов, которому дали на сборы несколько недель, простился с бабушкой, собрал сумку. В то время когда иные его сверстники ехали на отдых, с поклажей отправился в РОВД. Наручники, СИЗО, путешествие на автозаке... Тюремный вихрь набирал обороты.

«Малолетка» прошла буднично. Учился в ПТУ на резчика по дереву. Строил планы на жизнь. Только толку от этого было чуть.

...Обухов наконец откладывает в сторону свой головной убор. Делает паузу, смотрит через решетку в окно. Кулак от меня по–прежнему прячет. Думаю: как двинет сейчас в левое ухо! За то, что ковыряюсь, допытываю, давлю на больное. Но нет — осужденный просто задумался. У него вроде не так и болит.

Часть третья: юность

Женя освободился из воспитательной колонии и по совету матери тут же отправился на биржу труда. Прошел медкомиссию, получил направление на курсы, тоже связанные со строительством. И опять — не доучился.

— 31 июля с друзьями выпивали возле общежития витебского колледжа, — Обухов снова заводит свою шарманку. — Все разошлись по домам, а я с двоюродным братом — ему 15 лет — решил еще поддать. Сидели на лавочке, щелкали семечки, никого не трогали. Но тут закончились сигареты. Рядом шли прохожие — две парочки. Стрельнул у одного парня папиросу. А брат мой тем временем подбежал ко второму и начал его лупить. Почему не знаю (смеется). Я не вмешивался, просто отвел в сторону того, кто дал сигареты, и рассказал о своей беде. Дело в том, что до этого я упал в лужу, испачкался, а нужно было срочно ехать к девушке в деревню. Короче, предложил собеседнику поменяться одеждой. Сначала рубашку у него взял — с короткими рукавами и воротником–стойкой, приличную такую. Взамен отдал свою байку. Потом он снял штаны и кроссовки, а я ему вручил свои джинсы и тапки. Оставил телефон, чтобы связаться...

Тут мой собеседник чуть приврал — не просил он, а угрожал, да и деньги на билет прихватил. А это уже — грабеж...

Снова суд, судья, приговор... И новый в его «коллекции» вид наказания: «химия» с направлением в учреждение открытого типа. Ехать нужно было в Новополоцк. Обухову дали расписку, по которой явиться к месту отбытия наказания он должен был 3 декабря. Не явился — снова попал в историю.

Из приговора суда по делу № 1–161: «Обухов Е.В., ранее неоднократно судимый, имея неснятую и непогашенную судимость, на путь исправления не стал и вновь совершил преступление: нанес потерпевшему Горелову не менее 3 ударов ножом в различные части тела, причинив две колото–резаные раны в области правой локтевой ямки с повреждением промежуточной вены локтя, одну колото–резаную рану в области левого локтевого сустава, одну колото–резаную рану правой поясничной области с забрюшинной гематомой, ссадину правой скуловой области...»

Звучит устрашающе, Женя о случившемся говорит проще: «Пили с человеком на лавочке. Он меня оскорбил. Ножиком я ударил ему в плечо. Человек начал дергаться, я ему обратно, уже в другое плечо — чтобы стих. Потом он начал убегать. Я его хотел остановить — ну, чтобы поговорить, попросить не обращаться в милицию. Схватил за куртку, еще раз ударил ножом в поясницу. Понял, что «попал», и пошел домой».

Если бы понял! Многостраничный приговор, отрывок из которого процитирован выше, ножевой атакой не ограничивается. Обезумевший молодчик решил оторваться по полной. Впереди был Новый год, и, чтобы хорошо отметить праздник, а уже потом идти «сдаваться», Обухов решил «подзаработать». В тот же вечер одну за одной он вскрыл с десяток машин — все тем же складным ножом, смахнув с него капли крови. Из автомобилей доставал магнитолы, диски, флэшки, диагностические карты и солнцезащитные очки, даже пару капроновых носков положил в пакет. Прихватил также икону Николая Чудотворца и брелок в виде скелета. Только ни ангел, ни дьявол в ту безумную ночь негодяю были не рады.

Попутно парень пытался каждую машину завести — очень ему хотелось прокатиться. Снимал кожух рулевой колонки, подсоединяя контакты зажигания. Получилось только с «Волгой». Завел, проехал несколько километров, а потом влетел в припаркованный у дороги автомобиль. Сиреной завыла сигнализация. Испугавшись, Обухов выбросил пакет и убежал.

Такую же попытку он повторил несколькими днями позже. Взламывал замки, пытался завести мотор... Хозяин одной из машин взломщика заметил — выбежал с палкой и не выпускал из салона, пока не приехала милиция.

Обухов во всем признался, написал явку с повинной. Результат его геройств — 5 лет усиленного режима. История подошла к концу. Или только начинается?

Утомленные «зоной»

«18 лет — это немного», — поет любимый Обуховым Шевчук. Как сказать. Ворох судимостей, хронический алкоголизм и расстройство личности — к 18 годам парень успел наворотить достаточно, иные и за всю жизнь не успеют. А сегодня рецидивист, сидящий передо мной, готов подводить итоги.

— Считаю, что мне дали слишком много. Все–таки я признался. Большой общественной опасности не представлял. А в истории с ножом... Любой уважающий себя мужчина поступил бы так же, не стерпел оскорблений. Хотя, конечно, поступок дурацкий. Сам виноват.

В колонии Обухов ни с кем не общается. Изредка пишет письма маме, говорит в отведенное время по телефону с бабушкой. В библиотеку не ходит — не читатель. Разве только в клуб — послушать концерт.

«Тот, кто стал черствым, не годен для работы в колонии» — такой лозунг висит на одном из бараков в жилой зоне. Обухов вроде бы не очерствел. По крайней мере, он желает получить образование. Возможность есть — поступить в ПТУ, которое расположено здесь же, внутри периметра.

— Освобожусь, найду жилье: чтобы не быть для матери обузой. Потом, когда снимут судимость, пойду учиться на машиниста. Получу водительские права...

Не хочу рушить его воздушные замки. Но кому он там нужен, на свободе, с такой биографией? Что делать с целым поколением недоучившихся перекати–поле, которые умеют только бить, душить, воровать? Какие у них варианты?

— Зацепка имеется — у парня осталась мать, — не соглашается со мной старший инструктор по воспитательной работе со спецконтингентом отдела исправительного процесса ИК–8 Михаил Люхтер. — Уверен, шанс у него есть. Вода камень точит, а Обухов уже понял, что здесь несладко, что нужно начинать новую жизнь. Хотя, конечно, многие к нам возвращаются. Обычно те, у кого нет социально полезных связей. Система адаптации, что бы ни говорили, отлажена не до конца. Центры ресоциализации, помощь предприятий, трудоустройство... Это только слова! А на деле редкий директор захочет взять к себе ранее судимого. Списки вакансий нам присылают постоянно, а когда начинаем делать запросы, отвечают: извините, мест нет. Даже в сельском хозяйстве. Никогда не поверю, что в деревне не нужны работники! Но все, что от нас зависит, что можем по закону, делаем. Стараемся, чтобы осужденные подготовились к новой жизни, получили профессию, не уходили в никуда.

***

Мне пора, Обухову — тоже: его ждут в цехе. Напоследок замечаю, что рука, которую парень так старательно прятал, вся в наколках. Нехотя он толкует смысл: крест — безотцовщина, дорога — значит прошел «малолетку», спидометр — сила удара. И все та же давняя детская водительская мечта...

Наколки, которые сделал когда–то, Обухов сейчас пытается вывести. Морщась от боли, выжигает их, чтобы не осталось и следа. Через четыре с половиной года ему — в который уже раз — начинать все заново, с чистого листа, с новой дороги. И если руки будут чистыми, верит парень, уголовные странствия больше не повторятся.

Думаю: может, именно в этой детской наивности его единст-венный шанс, его вариант?

Автор публикации: Николай КОЗЛОВИЧ

Фото: Александр РУЖЕЧКА