ВОЗВРАЩЕНИЕ ГЕРОЯ
Стать национальным героем непросто. Но можно. Достаточно лично перебить больше ста гитлеровцев, пустить под откос пару-тройку вражеских эшелонов, спасти из фашистской неволи несколько сотен соотечественников. Да еще четыре года партизанить в белорусских лесах, настолько много вреда принося оккупантам, чтобы они назначили за твою голову высокую награду.
В Беларуси помнят таких людей, каким был Курман Кипкеев. Как видно по имени и фамилии — не белорус. Уроженец Карачаево-Черкесии. Выпускник исторического факультета Карачаево-Черкесского учительского института. Представитель старинного карачаевского рода.
Курман Кипкеев, младший политрук, принял свой первый бой 22 июня 1941 года. Он стал первым в череде многодневных боев, закончившейся, как для многих советских воинов в ту пору, двумя серьезными ранениями и попаданием в плен.
Однако в плену Курман — или Курман-Али, как его тоже называли, — пробыл недолго. Несмотря на незажившие, еще кровоточащие раны — да немцы и не собирались оказывать красноармейцам медицинскую помощь, — он находит первую же слабину в охранении и бежит из неволи. Сумрачные, но надежные белорусские леса принимали тогда много подобных беглецов, и через некоторое время Курман Кипкеев встречает таких же, как он, бедолаг.
Впрочем, как раз он лично бедолагой быть не собирался. Объединенные им в боевую группу беглецы очень быстро образуют полноценное диверсионное подразделение. И вскоре еще находившиеся в эйфории от начальных успехов немцы стали ощущать довольно болезненные уколы в уже, казалось, дальнем своем тылу. Кипкеевские бойцы перехватывали отдельные машины оккупантов, уничтожали патрули, минировали коммуникации, портили линии связи. А когда группа под командованием Курмана встретила других партизан и объединилась с ними, такие уколы превратились в удары. Уже к концу 1941 года отряд Курмана Кипкеева, который к тому времени получил у партизан боевой псевдоним Сулико, достигает численности в 150—200 человек. Это подразделение входило в состав бригады имени Валерия Чкалова «За Советскую Белоруссию».
Действовали партизаны под командованием Сулико в Западной и Центральной Белоруссии, в районе Налибокской пущи. Здесь фашисты покоя не знали: отряд Кипкеева регулярно нападал на вражеские гарнизоны, громил их штабы, поджигал склады, устраивал засады, взрывал поезда с живой силой и техникой врага, устраивал «рельсовую войну» — словом, как мог, создавал невыносимую для оккупантов обстановку. Кое-где в населенных пунктах даже восстанавливалась советская власть, а в иные места немцы просто не отваживались заходить.
Вот что рассказывают об этих эпизодах документы.
В январе 1942 года командир роты в партизанском отряде имени Кирова Кипкеев участвует в разгроме комендатуры в местечке Городок в бывшей Молодечненской, а теперь — Минской области.
Дело было так. Кипкеев отобрал группу в 30 человек. Бойцы переоделись в белые маскхалаты и незамеченными пробрались к зданию местной комендатуры через дворы и огороды — то есть с тыловой стороны. Сигналом к атаке послужил бросок гранаты Кипкеева в окно здания, туда, где располагалось общежитие для полицаев. Можно представить, что натворила «лимонка» — оборонительная граната Ф-1 с радиусом разлета осколков в 200 метров — в замкнутом помещении! Двоих уцелевших в этой мясорубке гитлеровских пособников Кипкеев уложил из автомата, когда они выбежали на крыльцо. Затем партизаны ворвались в здание комендатуры, расстреляли уцелевшую охрану и открыли двери застенка, выпустив на свободу более 50 арестованных советских граждан, среди которых были подпольщики и партизаны.
Таким же порядком бойцы отряда Сулико сожгли помещения управы, полиции, жандармерии, полевой комендатуры. Среди трофеев были автоматы, винтовки, пистолеты, боеприпасы. А также — что очень важно в зимнем лесу в окружении врага, вовсе не рвущегося улучшить бытовые условия партизан — продукция местной мельницы, маслосырзавода и обувной фабрики. К тому же полицаям все это было уже ни к чему…
И в дальнейшем оккупанты жили в Городке, как на вулкане. Партизаны Кипкеева ходили сюда как на работу, ликвидируя самих гитлеровцев, их прислужников среди местных, совершая нападения на транспорт и диверсии на дорогах. Много шума наделала история с похищением аж нескольких офицеров СС, присланных для борьбы с партизанами! Те смогли, наконец, увидеть своими глазами лесную базу кипкеевского отряда. Правда, сведений передать своим они не смогли…
Фашисты, понятно, не испытывали приливов восторга, получая известия о боевых успехах отряда Курмана Кипкеева. В июле-августе 1943 года партизанам пришлось в течение 15 дней сдерживать натиск больших сил карателей в Налибокской пуще. Курман, как водится, подошел к решению проблемы творчески, со здоровой инициативой. Получив данные разведки, что у деревни Печище, возле хутора лесника, расположились на отдых примерно 200 немцев — или, может, прибалтов, массово участвовавших в карательных акциях на территории Беларуси, — Кипкеев сформировал группу для нападения на них. Группа состояла лишь из 20 автоматчиков, но это были лучшие.
Враги чувствовали себя в безопасности. Раздевшись по пояс, варили пищу, чистили зубы, брились, загорали. Партизаны нарушили эту идиллию. Командир открыл огонь первым. На разомлевших карателей упал дождь — только очень горячий и смертоносный. Было убито 44 фашиста, остальные, как это принято называть у военных, — рассеяны. То есть перестали представлять собою боевое подразделение, боевую единицу. Среди убитых оказался даже немецкий полковник.
В следующем бою партизаны Кипкеева разгромили отряд карателей численностью в 800 человек. В августе 1943 года 150 бойцов Сулико, получив задачу от командира соединения — первого секретаря Барановичского подпольного обкома Компартии Белоруссии генерал-майора Чернышова, — выдвинулись в район Лысой горы все в той же Налибокской пуще. Бой был ночным и все в том же лихом кипкеевском стиле. В 10 часов вечера группа из 15 автоматчиков и бойцов с ротным минометом во главе с Курманом обрушилась на карателей, расположившихся у костров. После недолгого замешательства, которое, впрочем, стоило карателям более десятка жертв, те определили, что нападающих немного, и пошли на них в атаку. Однако против врага была применена древняя казацкая тактика под названием «вентерь». Она заключается в том, что один отряд ударяет противника в лоб, а затем, втянувшись в бой и якобы поняв, что силы неравны, пускается в бегство. В определенном заранее месте на врага нападают с двух сторон дотоле таившиеся в засаде отряды, а «беглецы» внезапно поворачивают и снова ударяют в лоб. Результаты такой тактики боя для противника оказываются, как правило, крайне болезненными.
Свои основные силы Курман Кипкеев расположил на сопке в виде полуторакилометровой подковы. На них и напоролись каратели, преследуя немногочисленную группу своих обидчиков. Огонь партизан был плотен, контратака — яростна. На поле боя легло более 60 фашистов. Многие утонули в болотах, куда их загнали советские бойцы. Вражеская часть была рассеяна и полностью утратила боеспособность.
В этих и других эпизодах боев 1941—1943 годов командир Сулико проявил лучшие офицерские качества: смелость, мужество, выдержку, инициативу, находчивость. Но был в биографии эпизод, который особо выделил его лучшие профессиональные качества.
Фашисты в ходе все того же широкомасштабного наступления на лесные партизанские базы никак не могли принудить бригаду Кипкеева к отходу. Хотя основания для отхода были более чем вескими: в ходе ожесточенных боев партизаны израсходовали все боеприпасы, и воевать дальше было просто нечем. Необходимо было вырваться из кольца врагов, добраться до баз, где можно разжиться оружием и амуницией.
Кипкеев вызвался прикрыть отход бригады. Только в фильмах такой маневр доверяют смертникам. В реальном бою его поручают профессионалу, человеку, уверенному в своих силах. Вот и для командира важно было и задачу выполнить, и свою голову сохранить.
«В окопах остались только трое — я, партизанка Савченко, будущая моя супруга, и пулеметчик, сибиряк Сергей Иванов, — вспоминал позднее Кипкеев. — Стреляем в упор по немцам, поднимающимся на горку. Немцы отвечают. Трассирующие пули, точно футбольный мяч, перебрасываются между нами, но перевес явно на стороне врага. Приказываю отступить на следующий рубеж Сергею и Людмиле, отступаю сам под прикрытием танкового пулемета Иванова. Через два километра мы догнали бригаду».
Курман рассчитывал, что их оборона позволит выиграть время, чтобы партизанские подразделения успели окопаться на новой линии обороны, с которой дадут карателям отпор. Тем более что защищать было что: позади река Ислочь, через которую надо было переправить партизанский госпиталь с тяжело раненными бойцами и тысячи мирных жителей.
Однако, добравшись до своих, партизанский командир обнаружил, что никакой линии обороны так и не организовано. Командование же находилось в явной растерянности. Горячий парень из Теберды сорвался. Он, по его выражению, «страшно обругал» комбрига Чернышова и комиссара Плахина. Это возымело действие — ведь психология на войне значит очень даже немало. Оторопь спала, бригада поднялась в атаку, выбила немцев из окопов, закрепилась для обороны на высотах. Было захвачено много оружия. Это позволило партизанам продержаться на стратегически важном рубеже несколько дней.
Этот эпизод в разное время подтверждали в своих воспоминаниях и письмах боевые соратники командира: Анисимов, Соколов, Кузнецов, а также бывший партизан, житель Минска Василий Андреевич Гавриков.
В апреле 1944 года боевая партизанская карьера Курмана Кипкеева вынужденно завершилась. Во время ночного нападения на охрану железнодорожной станции Молодечно он получил тяжелое ранение в ногу. «Кровь била фонтаном, — вспоминал он. — Я пытался приподнять ногу, да где там! Она, как тряпка, повисла в воздухе. От сильной потери крови стал видеть смутно, как в тумане, но нашел в себе силы приподняться, взять в руки оружие».
Враги заметили, что партизанский командир ранен, и перешли в контратаку. Кипкеев пока отстреливался. Рядом он положил гранату — в плен сдаваться не собирался. Из вражеских окопов доносились возгласы полицейских: «Сулико, сдавайся, сопротивление бесполезно!» При этом, однако, сделать последний бросок к позициям партизан противник не решался, также прекрасно осознавая, что в последней схватке те постараются забрать с собою побольше чужих жизней. Полицаи предпочли подавить сопротивление огнем пулемета. Однако тут положение спас начальник штаба отряда Андрей Широков. Он организовал атаку, выбил с господствующей позиции вражескую группу с пулеметом и тем спас командира.
Примечательно, что из окопа партизаны поднялись с криком: «За Кипкеева!»
«Была у нас, партизан, такая традиция: в бой идти с именем героя-товарища, — вспоминал позднее Курман-Али. — Мне самому не раз доводилось идти в атаку с именами товарищей. Но когда я узнал, что ребята идут в бой с моим именем, прочитал в газете призыв: «Отомстим за раны командира отряда Курмана Кипкеева!», то был тронут до глубины души».
О том, каким авторитетом пользовался Сулико не только среди партизан, но даже у командования в Центральном штабе в Москве, говорит тот факт, что за раненым Кипкеевым прислали самолёт «Дуглас» для его отправки в столичный госпиталь.
Однако и тут не обошлось без приключений. Поначалу белорусского партизана с сомнительным документом — от руки написанные данные, самодельная печать на грязноватой бумажке — в московском эвакогоспитале... не приняли! Лишь звонок заместителя начальника госпиталя по политической части в Белорусский штаб партизанского движения изменил ситуацию. За раненого взялись хирурги. Но ногу, к сожалению, сохранить не удалось.
А после выздоровления, весной 1945 года, когда весь мир праздновал долгожданную победу, Кипкеев узнал, что потерял не только ногу, но и дом, и родину. Его родители вместе с его народом были выселены с Кавказа в Среднюю Азию. Пришлось возвращаться в Беларусь, к жене.
Сохранился рассказ самого фронтовика о том, как его приняли в Минске: «В Белорусском штабе партизанского движения, который размещался в большом одноэтажном доме на окраине Минска, меня встретили хорошо, выдали документы, деньги, сказали, чтобы я зашел в партизанский центральный склад за вещами и подарками». На следующий день Кипкеева принял первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии П.К.Пономаренко, поинтересовался здоровьем, расспросил, где, как лечили, и посоветовал жить и работать в Беларуси.
Бывший командир так и сделал. Выехал в Воложинский район, где когда-то партизанил. Здесь до 1957 года он проработал директором средней школы. «Где бы ни был, что бы ни делал, я всегда чувствовал доверие, уважение и любовь белорусских товарищей, заботливое отношение многострадального белорусского народа. И сам проникся судьбой здешнего населения», — вспоминал позднее фронтовик.
А потом пришло время, когда потерял силу Указ Президиума Верховного Совета СССР о выселении карачаевцев, балкарцев, чеченцев, ингушей, калмыков и крымских татар. Кипкеев вернулся на родину. Здесь он стал ректором Карачаево-Черкесского педагогического института, депутатом Верховного Совета РСФСР. Заслуженный партизанский командир пользовался большим авторитетом в республике. О нем писали газеты. Местное издательство перед его кончиной в 1995 году выпустило книгу воспоминаний командира-партизана «Огненный путь длиною в четыре года». Умер «белорусский партизан», как звали его в горах, в октябре 2003 года, на год пережив свою супругу и соратника по отряду Людмилу Кипкееву-Савченко. Они похоронены в горах, неподалеку от города Карачаевска.
В семье Кипкеева, в республиканском архиве, в российских и белорусских советах ветеранов остались документы, которые до сих пор не обнародованы. А это значит, что образ, имя героя-партизана востребованы еще не в полной мере...
Есть единственный способ распутать этот мнимый гордиев узел — обратиться к ключевым моментам биографии фронтовика и дать им оценку не только на общественном, но и на государственном уровне. Есть смысл пролистать отдельные страницы партизанской летописи и выделить в ней личности, чей подвиг не потускнел со временем, хотя и не нашел достойной оценки в редких наградных листах, наскоро оформлявшихся в партизанских землянках. Надо признать: государство и общество до сих пор в долгу перед фронтовиками — людьми из эпохи, не знавшей пиара, и потому заслуги многих остаются неоцененными.
Курман Кипкеев — из той когорты не до конца оцененных героев. Героев с большой буквы.