Беларусь вчера. Минские хроники эпохи demi-saison
Продолжение. Начало
События осени 1919 года в зеркале газеты «Минский курьер»
В выпуске «Хроник» от 16 ноября мы процитировали одну характерную статью девяностолетней давности:
Грабежи в уездах
За последнее время наблюдаются случаи повальных грабежей в уездах. Грабежам подвергаются в большинстве случаев зажиточные крестьяне, причем грабителям бывают известны все детали: сколько денег находится в распоряжении жертвы, количество скота…
И далее — типичный пример действий налетчиков в пригороде Минска:
Ограбление
1 ноября в 8 часов вечера несколько неизвестных проникли к крестьянину Кавецкому, проживающему в хуторе Ольшаны в 6 верстах от города, с требованием денег. Кавецкий пытался оказать грабителям сопротивление; последние связали Кавецкого и его семью и, избив их до полусмерти, принялись за обыск. Налетчиками было забрано 15 тысяч царских денег…
Криминальными событиями вообще-то трудно удивить. Более интересно другое. В ту эпоху широкие слои крестьян обзавелись «скорыми» богатствами. Либеральный «Минский курьер» не без смакования писал в ноябре 1919 года:
Закупки сельскими обществами
Многими сельскими обществами (в данном контексте — сельскими потребительскими обществами. — С.К.) Минской губернии отправлены представители в Варшаву и Вильно для закупки нужных деревне продуктов. Власти на местах оказывают возможное содействие в доставке товаров в деревню. Сельскими обществами Борисовского и Игуменского уездов закуплены в Вильно большие партии готовых сапог и дешевых сортов галантереи. За последнее время на торговом рынке наблюдается весьма характерное явление — крестьянство, как зажиточный класс, фигурирует на рынках в качестве самого крупного и солидного покупателя.
Вспомним прежние либерально-народнические стенания о «бедном мужичке». Но вот странно: наступила «разруха» и те же самые либералы заговорили о другом. О том, что во времена революционной смуты дико — в широком смысле дико — богатеет деревня. Процесс начался еще в германскую войну, а далее, после Февраля семнадцатого и особенно после Октября, крестьянин, предоставленный самому себе, смог полностью отдаться любимому делу — подъему личного благосостояния.
Про этот тип участников скорого передела богатств поведал Максим Горький. Великий пролетарский писатель излил желчь в цикле статей «Несвоевременные мысли», опубликованных газетой «Новая жизнь». Приводим горьковские наблюдения:
Приехал ко мне из провинции человек… Спрашиваю его: Ну, что у вас нового, интересного? — Не мало, государь мой, не мало; а самое интересное и значительное — буржуй растет! <…> Откуда же буржуй? — Отовсюду: из мужика, который за время войны нажил немножко деньжат, немножко — тысячи три, пяток, а кто и двадцать! Помещика пограбил — тоже доход не безгрешен, а — хорош. И все это неверно говорится и пишется у вас, что мужик, будто, стал пьяницей, картежником, — пьют те, которые похуже, кому не жить; пьет сор деревенский, пустой народишко, издавна отравленный водкой, — ему, все равно, при всяком режиме вырождение суждено… Пришел солдат, он тоже принес не мало деньжонок и довольно успешно увеличивает их, пуская в оборот. Явился матрос, тоже человек денежный, я видел двух, которые не скрывая говорят, что у них «накоплено» по 30 тысяч. А посмотрели бы вы, как заботится новый мужик о приобретении и размножении скота! Особенно бабы! О, это удивительный народ по жадности своей к накоплению! <…> А суть в том, что деревня родит буржуя, очень крепкого и знающего себе цену. Это, государь мой, будет, видимо, настоящий хозяин своей земли, человек с «отечеством». Попробуйте-ка у этого господина отнять то, что он считает своим! Он вам покажет, он, ведь, теперь вооруженный человек…
Впрочем, едва ли Горький, сидя в своей барской квартире на Кронверкском проспекте в Петрограде, видел тогдашнего крестьянина в натуре. А вот голодный публицист «Минского курьера» С. Димов писал в номере от 22 ноября 1919 года о собственных впечатлениях. Публикуемый далее фельетон — очень злобная вещь, а злоба — искреннее чувство, которое множит творческие силы.
Новая буржуазия
«Великая Российская Революция» сделала свое «великое» дело: породила новую буржуазию. Нигде не виданную, еще не слышанную. Тупую, кряжистую, многомиллионную буржуазию.
Я, конечно, имею в виду «товарищей» крестьян. Которых «товарищи» большевики имеют глупость делить на три сорта: бедняков, середняков и кулаков.
Разумеется, деление это неправильное. Есть теперь у нас крестьянская буржуазия, и — весь сказ.
У которой:
— Денег — сколь хошь. Жратвы — сколь хошь. Ящиков с трубой, что сами играют, — сколь хошь, пярин — сколь хошь, самоваров — сколь хошь.
Буржуазия крепкая, консервативная, прекрасно делающая финансовую политику. Особенно на базарах. Где она берет только «царские».
— Польских — не надо, марок — не надо, крон — не надо, давай только «царские».
При этом — новенькие и без дырочек.
— Почему не берешь марки?
— Не желам.
— Должен брать польские!
— Не желам.
«Не желам», и все тут. Поди, порассуждай с ними!
С базара эта буржуазия идет на Немигу и там устанавливает «курс» дня. Она — видите ли — главный теперь потребитель. Который уже просачивается на Захарьевскую и Губернаторскую. И сильно просачивается.
На днях наблюдал. В дорогой магазин меховых вещей входит мужик. «У рваных валенках и у зипуне». Родный белорусс.
— Есть каракуль на шапку?
— Есть.
— Давай самую лучшую.
Дали.
— Сколько?
— Тысячу рублей.
— Во-о… Дорого, уступить надо.
Торговец, запросивший вдвое, знает, что мужику, конечно, уступить надо, а потому соглашается отдать «по своей цене» — за 980 руб.
Мужик доволен, платит.
— Зайдите, господин, вот сюда, рядом с нами, тут вам шапку сошьют.
«Господин» не соглашается:
— Не, не надо, у дзяреуни сделаюць.
И уходит с тысячерублевой шкуркой, чтобы в деревне отдать ее своему «майстеру».
В аптекарском магазине вижу девок из Некрасовского «Неелова», но Койдановской волости. Покупают пудру.
— Вот эту коробку возьмите, барышни, дешево стоит.
— Не, что же ето — на адзин тольки раз будзя. Давайтя пабольшь.
Продавщица дает «пабольшь». Пожалуй, для всех «нееловских барышень» на год хватило бы, но покупательницы требуют «яще пабольшь». Дали громадную, вероятно, с мыльным порошком.
В магазине обуви видел такую сценку. Какая-то Ганна чы Кулина (добра ня ведаю) потребовала себе дамские ботинки. Ткнула пальцем на выставку и говорит:
— Во гэты, яны дужа пригожы.
Дали. Тесны. Предложили номером побольше. Малы. Еще — тремя номерами больше — тоже малы. Обиженная «барышня» ушла без покупки.
— А городския, дык носюць… и пригоже… — заявила, покидая магазин.
Одна знакомая дама рассказывала:
— К местной знаменитости — портнихе приходят две девки. Смущаются, краснеют. Тихо говорят, что хотят заказать платья.
— Какие же платья, барышни?
— Шелковые.
Показали подкладочную материю — понравилось.
— Ну, а фасон?
Девки «фасона» не понимают. Им объяснили это заморское слово.
— Штоб значиць на грудзех пониже, рукава повыше и чтоб вот тут (показывают на живот) прикрывала, каб ни видаць было.
Портниха обещает сделать пошире, задрапировав огромные выпуклости и проч.
Модницам не нравится.
— Это, — говорят, — толька для брюхатых такой «хвасон» нужен, а мы девушки честныя.
Какая-то мастерица предложила — по-еврейски — посоветовать заказчицам поменьше жрать картофеля, но тактичная портниха передала совет несколько иначе:
— Купите, барышни, корсеты, тогда не будет видно.
«Барышни» ушли покупать корсеты.
И так — везде.
Новую буржуи и буржуйки начинают уже вытеснять интеллигентных покупателей. И вытесняют.
Напрасно Ленин и компания мечтали уничтожить буржуазию. Городскую чахлую, прогнившую — они наполовину уничтожили, но… Под носом у них выросла другая буржуазия. Многомиллионная. Ее не уничтожишь.
Она — соль земли, и она — будет управлять нами. Мы — интеллигенты — теперь будем ее рабами. Будем для нее писать, малевать, рисовать и всячески на нее работать.
История справедлива по-своему. Вчера — они для нас, сегодня — мы для них. Все скоро будем «ходить в народ», но для других целей.
Берегись, госпожа интеллигенция, новый хозяин будет весьма строгим.
— Не потрафишь — загублю. Потому — у меня карман жирный.
История мстит по-своему…
Напомним, что в фельетоне «Новая буржуазия» приводились картины осени 1919 года. Сравним это с публицистикой наших лет — о «загубленной спившейся деревне», о «перспективах агрогородков»…
Прошло десять лет, и уже не либералы, а большевики припомнили крестьянству его золотое время. Ух, как припомнили!
Историк Илья Курков подсказал мне цитату из материалов XII съезда КП(б) Белоруссии февраля 1929 года. В те дни готовилась коллективизация деревни, и делегат Виленстович докладывал (цитата на языке оригинала протокола, хранящегося в Национальном архиве Республики Беларусь):
Нядаўна, будучы ў вёсцы ў Крупскiм раёне, я сустрэўся з сялянамi, якiя лiчаць пэрыяд грамадзянскай вайны, пэрыяд разрухi, калi дзе хацелi секлi лес i г. д., што гэта iм жылося «пры свабодзе». Так i кажуць, што «пры свабодзе секлi лес, будавалi хаты, секлi дзе хацелi дровы, а зараз дрэнна — бясплатна не даюць.
Целых десять лет понадобится большевикам во главе со Сталиным, чтобы переломить крестьянству хребет.