«В БЕЛАРУСИ И РОССИИ СЕЙЧАС ПЕРИОД НЕОФЕОДАЛИЗМА…»

Настоящее и будущее политики России и российско-белорусских отношений корреспондент «Снплюс» обсудил с Николаем Косолаповым, заведующим отделом международно-политических проблем Института мировой экономики и международных отношений Российской академии наук.

— Как теперь будет развиваться в России политическая система? Немцов, например, уверен, что Путин превратится в Лукашенко со всеми вытекающими. Вы согласны?

— Категорически не согласен. Сколько экспертов, столько и мнений. Но ни один эксперт — ни российский, ни зарубежный — не сказал пока четко и ясно: «в России капитализм» или «никакого капитализма в России нет». Все вертятся вокруг того, рыночная ли экономика, насколько демократична или недемократична власть, на каком месте Россия в том или ином рейтинге.

Я считаю, что формации не меняют последовательно друг друга, как представлялось сторонникам этой идеи раньше (а я ее сторонник), но сосуществуют в рамках одной и той же социальной экологии, периодически уступая друг другу лидирующее место. С этой точки зрения в России и большинстве постсоветских государств сейчас период неофеодализма.

— Считаете, что мы вернулись в те времена, о которых читали в школьных учебниках? Почему вы думаете, что это — феодализм?

— «Феодализм» — потому что структурно это именно он, родимый. Его суть — в исторически длительной нераздельности симбиоза власти, насилия и источника денег. «Нео» — потому что он возник на новом витке истории, в новых условиях, на новой социальной основе и обладает массой новых черт. Обоснование этих утверждений требует по меньшей мере отдельной статьи.

Неофеодальные отношения (а коррупция — суть и форма таких отношений) распространяются по вертикали сверху вниз. Но ее чистая форма — произвол абсолютной власти — в современном обществе возможна лишь в ограниченных пределах и на ограниченное время.

Путин в течение двух первых его сроков балансировал, стремясь избегать крайностей с неизбежно сопутствующими им рисками. Собственно, суть горячо пропагандируемой им идеи стабильности именно в неприятии крайностей.

Но тут, на мой взгляд, скрыта ловушка. Последние двадцать лет — это период политического, практического, духовного возрождения и реванша феодализма. В этих условиях упор на стабильность объективно означает лишь одно: «зеленый свет» дальнейшему росту и расцвету неофеодальных сил и отношений, и «желтый» либо «красный» — всему остальному.

— Если вернуться к Путину: какие вы видите основные вызовы для него в рамках третьего срока?

— Главная стратегическая задача — укрепление позиций и веса страны в мире. И не абстрактно, а конкретно: ее способности влиять на решения, принимаемые в рамках «восьмерки», «двадцатки», ООН и других ведущих международных организаций. Это укрепление нужно, особенно после вступления в ВТО, чтобы обеспечивать интересы и позиции российского бизнеса, чтобы гарантировать надежность российских активов за рубежом. В современном мире это требует опоры на финансово-экономические и научно-технические возможности. А это, в свою очередь — модернизации экономики, науки, образования.

Вопрос, как это сделать практически, когда главным носителем и мотором неофеодальных отношений являются та система, те структуры, которые как раз и призваны бороться с коррупцией и другими противоправными явлениями, делающими экономическую среду инвестиционно малопривлекательной, а предпринимательскую деятельность — физически небезопасной? Желательно, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, но при этом в перспективе место овец постепенно занимали бы зубры. Задачка, однако…

— Как вы считаете, будет ли Путин пытаться склонить Лукашенко к смягчению политического режима?

— В долговременной перспективе — не знаю, но в среднесрочной не вижу для этого оснований. Стратегических партнеров не выбирают, на то они и стратегические.

«Последним диктатором Европы» и даже просто «диктатором» Путин никогда на моей памяти Лукашенко не называл. Это терминология западная.

Что же касается имиджа, я убежден: для определенной части Запада хорошая Россия — это социально неконкурентоспособная Россия. Время имиджевых иллюзий в России политически прошло, последние двадцать лет от них избавили. Не то чтобы Россия была безразлична к своему облику за рубежом — нет, конечно. Но мы уже задаемся вопросом: «облику — в чьих глазах?» Мы понимаем, что горбатого, вопреки пословице, даже могила не исправит, и думаю, что ради одного лишь имиджа серьезные политические начинания предприниматься не будут.

— Вопрос из области политической психологии. Некоторые эксперты отмечают, что между Путиным и Лукашенко существует, скажем мягко, антипатия. Если это так, насколько взаимное неприятие может отразиться на межгосударственных отношениях?

— Понятно, что взаимное неприятие никакому делу не помогает. Чтобы ответить вам профессионально, мне нужно было бы познакомиться лично с каждым из президентов и понаблюдать за их взаимоотношениями. Полагаться на мнения некоторых экспертов, у которых, скорее всего, такой возможности тоже не было, я не могу.

Отмечу, на мой взгляд, очевидное. Оба президента — люди во многом очень разные, но уже немолодые, с большим жизненным и политическим опытом. Оба возглавляют, как я уже сказал, неофеодальные системы — а такие системы основаны и держатся, прежде всего, на неформальных нормах и отношениях. Не сомневаюсь, что оба прекрасно знают и понимают такие нормы и отношения. Здесь нет места той забюрократизированной политкорректности, на какой изъясняются политические системы, где доминирует формальное начало. К тому же в политике неизбежны элементы торга и игры — кто продешевил, кто переиграл партнера… В характере каждого из двух лидеров склонность к прямому, иногда подчеркнуто прямому выражению мыслей, эмоций, оценок. Не надо каждую подобную ситуацию воспринимать как кризис в межгосударственных отношениях. Опыт показывает, что эмоции остывают, а отношения в целом идут вперед.

Андрусь ЛАТЫШЕВИЧ