Дмитрий Бондаренко: "Судьбы людей - это не игрушки!"

Сразу скажу, что после декабря 2010 года я открыла для себя неизвестного Дмитрия Бондаренко. Мы и раньше были знакомы, но тесно почти не пересекались, хоть вроде и были по одну сторону баррикад. Бондаренко казался мне резким, безапелляционным, даже слегка надменным. Когда Диму посадили в тюрьму, я начала общаться с его женой, некоторыми друзьями и неожиданно для самой себя поняла, что Бондаренко совсем другой. Он из тех мужчин, про которых обычно говорят - настоящий…
 

Во время нашего разговора Дмитрий не был чересчур откровенен. И не потому что, как заметил один классик, "люди вообще редко говорят о себе правду в интервью". Бондаренко иной раз сознательно обходил острые углы. Некоторую недосказанность и скованность в ответах он объяснил так: "У меня все еще есть повод опасаться за себя и своих близких, а судьбы людей - это не игрушки…".

 

- Я ехал в самой обычной маршрутке, а там лежачих мест нет. Откуда пошла эта байка про "лежачую" поездку, даже и не знаю…
 

Что касается здоровья, то последняя МРТ зафиксировала ухудшения. Год назад у меня была одна межпозвоночная грыжа в поясничной области, а сейчас уже четыре. Еще зажато несколько нервных корешков. Это почти постоянные боли и неудобства…
 

- У меня есть предложения лечиться за границей. Как раз на днях по этому поводу ездил в Варшаву…
 

- Докторам 5-й минской клинической больницы у меня доверие было полное - я там еще до ареста проходил лечение. К врачам тюремной клиники, конечно, доверия было меньше, потому что они одновременно и врачи, и сотрудники внутренней службы.
 

- У меня здоровье серьезно ухудшилось где-то в феврале 2011 года. Когда сидел в СИЗО КГБ, просил оказать мне медицинскую помощь, организовать консультацию невролога, МРТ. Мне говорили: да-да, это, в принципе, возможно, - но так ничего и не сделали. Реальная медицинская помощь (даже в плане обезболивания) стала возможной только с 22 июня… В мае мне сделали МРТ, а помощь стали оказывать только в Республиканской больнице для осужденных. Потом возникли вопросы по поводу операции - делать или не делать? В СИЗО обещали консультацию нейрохирурга, но в последний момент сообщили: мол, доктор заочно сказал, что операция не нужна. Я возразил: у меня сильные боли, и я все же хотел бы поговорить с гражданскими врачами. Мне сказали: или соглашаетесь на операцию сразу, или отправляетесь в колонию в таком состоянии. На ближайшем свидании я посоветовался с женой. Предупредил, что могу выехать после операции на инвалидной коляске. Она ответила: "Все в руках Господа, если надо, буду тебя и на коляске возить". Меня это как-то успокоило, и я согласился на хирургическое вмешательство. Хотя мысли разные были - у зэков, знаете ли, много времени на размышления и анализ действительности…
 

- В медсанчасти колонии была установлена видеоаппаратура. Возможно, Лукашенко показали, как я там передвигался. У меня в последние полтора месяца были приступы подагры. Кто с этим сталкивался, знает, что во время приступов ходить почти невозможно. Видимо, ему подробно рассказывали о том, что со мной было, или показывали записи. Полагаю, если бы последняя томография, которую сделали в могилевской областной больнице, не показала бы ухудшений, то меня, может, и не выпустили бы. Решили бы, что я симулянт…

 

- Во-первых, я писал не прошение, а ходатайство. А во-вторых, о том, что Санников передал аналогичную бумагу, все узнали только через три месяца. Мне сразу говорили, что на рассмотрение документов о помиловании может уйти до семи месяцев. И потом я сам читал в "Советской Белоруссии", что Бондаренко как-то все неправильно написал, не раскаялся, поэтому большой вопрос, выйдет он на свободу или нет…
 

- Какое-то время тоже ничего не писал бы. Я не из тех, кто считает, что методы психического и физического воздействия не оказывают на человека никакого влияния. Следователи КГБ часто повторяли: "Дмитрий Евгеньевич, сломать можно любого!" Я немного знаком с анатомией, физиологией и на собственном опыте знаю, что методы физического воздействия на людей очень часто бывают эффективны. Потому и говорю: держался, насколько было бы возможно. Но если бы мне оставалось две недели до выхода и я узнал, что Андрей написал прошение о помиловании, я бы тоже написал. Не задумываясь!
 

Знаю, что Санников с первых дней сидел в гораздо худших условиях, чем я. А последние три месяца о нем вообще не было никакой информации. Я представлял, что у него ситуация критическая. Безусловно, нужно было поддерживать его шаг. Потому что во многом я убеждал Андрея выдвинуть свою кандидатуру на президентские выборы. Он достаточно длительное время взвешивал это решение. И если уж мы команда, то и за решеткой должны оставаться командой…
 

- Потому что знали, сколько он реально набрал процентов на выборах. На мой взгляд, второго тура выборов было не избежать… Одновременно Санников лидировал во всех интернет-опросах, в том числе и российских. Люди в очереди выстраивались, чтобы поставить подпись за его выдвижение в президенты! И власти все это видели…
 

- Да, говорили. Но надо понимать, что Санников находился в таком жестком азиатском плену, и, чтобы адаптироваться к нормальной жизни, ему понадобится долгая реабилитация, может быть, даже помощь специалистов. Слова Санникова о том, что хотели его смерти, имеют под собой основания…
 

- Меня не били, но есть другие способы - например, угрозы семье. Первые месяцы в СИЗО КГБ было достаточно жестко - об этом и Алесь Михалевич, и другие рассказывали. Мне предлагали подписать бумагу о сотрудничестве с КГБ и хоть завтра выйти на свободу. Отдельным условием было взять под контроль сайт "Хартии’97" и устранить цензурирование комментариев.
 

- Есть зоны, где возможна открытая конкуренция между государственными и негосударственными СМИ, а на Хартии этого нет. Спецслужбы хотят присутствовать на одном из крупнейших независимых порталов. Рейтинг посещений сайта Хартии, где работает всего несколько журналистов, значительно превышает рейтинг государственных информационных агентств и официальных газет, где трудятся десятки журналистов!
 

- Знаете, я считаю, что за долгие годы диктатуры примерно 80 процентов независимых журналистов завербованы КГБ. И многое из того, что раньше говорили некоторые журналисты, я слышал потом в "американке" от оперативных работников КГБ…
 

Что касается нареканий, то не удивительно - Хартия выигрывает и у независимых изданий, и не все из них готовы к конкуренции. Но я считаю так: если аудитория сайта Радио Свабода в 20 раз меньше аудитории Хартии, то нужно задуматься над этим…
 

 

- Сразу хочу сказать, что я не уважаю Виктора Мартиновича и "Белгазету" - это моя позиция.
 

Как говорил один из героев Воннегута, "пусть на моей могиле будут слова: "Он старался". Вот и мы с Андреем - старались. Делали, что могли. А другие… Пускай попробуют сделать лучше, и если получится - мы за них только порадуемся. Безусловно, наши действия подлежат оценке. Но у нас есть опыт, за который не стыдно.
 

- Я не пережил и сотой части того, что вынес Андрей. У нас общая с ним позиция: мы - заложники, наши близкие - тоже. И даже в этом интервью я не могу быть до конца откровенным, потому что за каждым моим словом - живые люди. А судьбы людей - это не игрушки. Любое лишнее слово может ухудшить не только мое положение, но и положение тех, кто еще находится в колониях. Это важный фактор, который мы учитываем при общении с журналистами.
 

Люди должны понимать и Андрея Санникова, который четыре месяца просидел в одиночке, а затем находился в отряде в полной изоляции…
 

- Я воспринимаю как угрозу слова Александра Лукашенко о том, что мы можем снова отправиться в колонию.
 

Могу сказать, что и Санникову поступали угрозы - по телефону, уже после выхода из колонии. Так что все гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд…

Мы на свободе, но на самом деле не являемся свободными людьми. И серьезно опасаемся за своих родных, за судьбу наших товарищей. Безусловно, нам не хочется в ближайшее время снова оказаться в колонии, поэтому журналисты должны понимать, в какой ситуации мы находимся.
 

А то, через что прошел Андрей и его семья, - это настоящий ад. И он еще не закончился… Я хотел, чтобы Санников стал президентом. За такого лидера белорусам не было бы стыдно. Но люди оказались не готовы к тому, что лидера нужно защищать…
 

- Мы не можем озвучить все то, через что прошли. Потому что, повторюсь, остаемся заложниками.
 

- В моем деле вообще не было обвинений, связанных с площадью Независимости. Меня обвинили в том, что я организовал движение по проезжей части проспекта. Выставили материальный иск, который я погасил - ущерб составил 159 000 белорусских рублей. За это мне дали два года. Я с первых дней понимал, что нахожусь в плену, и моей задачей было выйти оттуда.
 

- У каждого свой опыт и свой путь. Они молодцы! И мы очень за них переживаем.
 

- Считается, что таким образом нас унизили.
 

- Это такой геополитический вопрос… В свое время видный американский политолог, интеллектуальный лидер Збигнев Бжезинский говорил: для изменения ситуации на постсоветском пространстве США должны обратить внимание на три страны - Украину, Узбекистан и Азербайджан. И объяснял, почему. Я считаю, это была большая ошибка Бжезинского. Его влияние на геополитику США, на стратегию Америки в области внешней политики огромно, и если бы он посоветовал обратить внимание на Беларусь, то не исключено, что сейчас мы с вами жили бы в другой стране. Во времена Ельцина в Беларуси некоторые политики говорили: лукашенизация угрожает России. Но над нами смеялись. Сейчас для всех очевидно: многие ноу-хау белорусской диктатуры успешно применяются в России и даже в Украине! Возможно, если бы на Беларусь вовремя обратили внимание, то и Лукашенко сегодня был бы другим…
 

В последнее время мне кажется, что у Евросоюза появилась какая-то более осознанная политика в отношении Беларуси, потому что на протяжении многих лет ее просто не было. Но легких путей решения белорусской проблемы не существует. Здесь нужны усилия и США, и стран-соседей, и Евросоюза.
 

- Я выступаю за прямые переговоры власти и оппозиции. И первый вопрос, который нужно решить, - это проведение свободных выборов под международным контролем и по международным стандартам.
 

- Одно из предложений, которое мне сделали в СИЗО КГБ, было таким: "Вы пойдете на парламентские выборы, и мы вас поддержим". Это же предлагали и Владу Кобецу. Поэтому мне очень интересно посмотреть, кто из политиков, прошедших "американку", пойдет на выборы…

 

- Для меня в заключении много сложностей было. Человек - это открытая биологическая система. Ему нужно есть, спать, ходить в туалет. А большинство камер СИЗО КГБ туалета не имеют. Не стану рассказывать о том, что можно думать о высоких материях, когда, извините, нужно справить большую нужду, а ты не имеешь для этого возможности…
 

Да и других трудностей, связанных просто с выживанием, хватало. Когда боли сильные. Когда нарушена координация движения. Недостаток информации -- тоже большая сложность…
 

- Я за почти пять месяцев в СИЗО КГБ сменил шесть камер - везде относились нормально. И к большинству политических относились непредвзято и с уважением.

Стоит заметить, что в "американке" до массовой заброски политических режим был несравнимо мягче. А с нашим приходом психологические и бытовые условия стали гораздо менее комфортными. Думаю, таким образом хотели спровоцировать людей на определенные действия против политических…
 

- В армии меня учили: попал в плен - не создавай себе лишних проблем. При этом я отстаивал права, когда требовали запредельного. Например, в СИЗО КГБ с нашим приходом сразу изъяли правила внутреннего распорядка - мы жили без них несколько месяцев. Начальство демонстративно показывало, что плюет на законы! В СИЗО ты должен контролировать свои слова - кстати, это относится и к общению с заключенными. Быть эмоционально выдержанным, хотя есть моменты, когда надо действовать резко.
 

- Пока не знаю… Но могу сказать, что философии в моей жизни стало больше. Мне один товарищ сказал: "Не спрашивай себя, почему ты тут оказался. Спрашивай, для чего…"

- Общения. С одними осужденными была разбежка по возрасту, а другим дали негласный запрет на общение со мной. Еще не хватало литературы - до ареста предпочитал книги по маркетингу, экономике. Зато в колонии прочитал всего Сенкевича, Короткевича"Каласы пад сярпом тваім". Открыл для себя Янку Купалу, которого не знал. Например, после своей поездки в Финляндию он размышлял о том, почему белорусская деревня находится в таком убогом состоянии. И делал вывод: нужны газеты, книги, библиотеки. И вот в нашей современной деревне все это вроде бы есть, а она по-прежнему пьет и деградирует…
 

- Знаете, старые зэки, с которыми мне довелось пообщаться, рассказывали, что в 90-е годы в колонии запросто приезжали БНФовские парламентарии, изучали быт, и, судя по отзывам, от этих визитов был толк. Я посмотрел по законодательству - сегодня депутаты Палаты представителей тоже имеют право прибыть в любое учреждение исправительного типа - причем даже не предупреждая начальство колонии. Другое дело, что так называемые депутаты не делают этого…
 

Вначале года чиновники заявляли, что амнистии не будет. Сейчас заключенные ждут амнистию 3 июля. Думаю, что мы к этому событию тоже имеем некоторое отношение. Кто-то выйдет на свободу, кому-то амнистия ускорит выход на свободу…

 

- Да, и я всем благодарен за поддержку. Но, безусловно, самые ожидаемые письма были от жены и дочери.
 

- Общение с дочерью - важный момент для многих отцов. Это определенный космос человеческих взаимоотношений...
 

Я за Юлию очень переживал, потому что, когда в СИЗО КГБ не удалось меня сломать, стали угрожать: мол, у вас есть жена, дочь, они были на Площади… Знаю, что дочь тоже хотели пригласить на допрос, поэтому я через адвоката передал, чтобы она немедленно уехала в Польшу, где училась. Но судя по тому, что я читал в газетах и слышал от жены, у меня есть основания гордиться своей дочерью.
 

Но опять же ни героизм отца, ни героизм дочери не дают гарантий беспроблемного развития отношений. Дочка для меня очень много значит. И я думаю, как себя с ней вести, как сделать так, чтобы мои переживания о ней не осложняли ей жизнь. Безусловно, переживаю за нее и за ее безопасность.
 

- Идеальных отношений не бывает. Вместе мы уже почти 28 лет. И мы с женой считаем, что брак - это постоянная работа. Мне сейчас немного сложнее, чем до отсидки. Жена за эти 16 месяцев для меня была спасением, смыслом жизни. И она вела себя действительно сверхидеально - откликалась на любые мои прихоти, решала бытовые вопросы, продумывая все до мелочей! И когда у меня сегодня какие-то ее действия вдруг вызывают легкую тень раздражения, я себя останавливаю. И вспоминаю о том, что она для меня сделала. Я бесконечно ей благодарен. И очень ее люблю…