«РЕПРЕССИВНЫЙ ПЕРИОД НЕ ЗАКОНЧИЛСЯ»

О том как трансформируется общество и чего еще стоит ожидать от инициаторов «силового подхода» к инакомыслящим, разговор корреспондента «Снплюс» с председателем республиканского правозащитного объединения «Белорусский Хельсинкский комитет» Олегом Гулаком.

Год назад, просматривая новости из судов и сообщения о задержанных за «мат», за вывешивание незарегистрированных флагов и несанкционированное «молчание» в центре города, думалось: все, ничего нового «им» придумать уже нельзя. Ан, нет. 

Можно разнообразить методы воздействия. Например, сделать человека «невыездным». Или вообще отобрать паспорт.

— Такое ощущение, что до 19 декабря 2010 года мы жили в Беларуси «с мягким режимом»?

— Да, этап до 19 декабря тогда называли псевдо либерализацией. Называли, пока не с чем было сравнить. После 19-го стало ясно, что либерализация прошла.

Потому что первые месяцы шли практически ежедневные обыски в Минске и в регионах (их было более 130), изъятия техники, допросы. До июня прошлого года — суды по «Площади». Потом наступило некое привыкание к прессингу, снизилась публичная активность и вслед за ней количество репрессивных мер.

В цепочку репрессивной политики вплетается дело Коваленко, осужденного за нарушение режима отбытия наказания (а осужден он, напомним, за то, что вывесил «неправильный» флаг на елке. — Ред.). Общую картину прессинга поддерживает идущая из мест заключения информация о психологическом и физическом давлении на отбывающих наказание после 19 декабря, об ограничении в переписке, неоказании медицинской помощи. Плюс еще одно знаковое дело — правозащитника Алеся Беляцкого (осужденного за счета правозащитного центра «Вясна», открытые в Литве, — в Беларуси центр не зарегистрировали. — Ред.). Впервые в такой жесткой форме у нас преследовался правозащитник. Нельзя не вспомнить и реакцию силовых структур на участников молчаливых акций протеста.

Мы видим, как после 19 декабря рос уровень страха. Сейчас кажется, что репрессивная машина замедлилась, но кажется так лишь потому, что страх снизил общественную активность.

— Теперь новое явление — ограничения на выезд из страны полутора десятков активистов правозащитных, политических структур, журналистов. Вы, Олег, сами нынче без права выезда. Как вам, юристу, объяснили: на каком основании?

— Якобы на основании того, что кем-то ко мне предъявлен гражданский иск.

— Что, этого уже достаточно?

— Нет, недостаточно. Закон четко прописывает, когда можно ограничивать выезд. Ограничить выезд может суд в рамках какого-то дела, в котором я должен быть ответчиком. Во-первых, должен быть иск, во-вторых, должно быть возбуждено гражданское дело, в-третьих, должна была начаться процедура рассмотрения, и меня должны были туда пригласить. В рамках дела судья должен вынести постановление, это постановление у меня есть право обжаловать, я должен быть уведомлен о результатах обжалования. Ничего этого не было. Насколько я понимаю, постановления суда все-таки нет.

Что интересно, право въезжать в чужую страну никакими международными стандартами не гарантировано. Но зато четко закреплено на уровне международных стандартов право гражданина покидать свою страну и возвращаться в нее.

То, что мы видим с введением запрета на выезд полутора десятков правозащитников, политиков, журналистов, не только противоречит международным стандартам. Этот запрет введен вопреки и белорусскому законодательству. Далекие от закона «умники» решили и — запретили. И теперь и Минюст, и суды должны лечь на амбразуру и закрыть собой этих «умников». От закона.

Решили вообще не давать никакого ответа — отвечать ведь нечего. Ведь не ответишь, что запрет введен незаконно, потому как тогда его надо отменить, а тех, кто его ввел, наказать. Но это ведь себе дороже. Поэтому вынуждены выкручиваться серьезные дяди и тети, теряя лицо. Перед собой в первую очередь. Милиционерам проще, они включают привычный алгоритм: задержание, «ругался матом», сутки. Только вот паспорта начали забирать, а то Москва не хочет играть в эти игры и выпускает «запретников». Чтобы высшие должностные лица, судьи, прокуроры так демонстративно нарушали закон своей же страны — большего абсурда мне, юристу, представить трудно…

— И что дальше?

— Репрессивный период не закончился. И не стоит ожидать его окончания в ближайшее время.

— Есть у этой машины логика и цель?

— Логика репрессии имеет две составляющие.

Первая — сбить активность. Это особенно хорошо было видно в ходе «молчаливых» акций, когда на улицы вышли люди, прежде политически не активные. Последовавшее их напугало. То есть в принципе это работает.

Вторая составляющая — попытка атомизировать общество и маргинализировать тех, кто осмелился пойти в публичную оппозицию. И надо признать — общество в итоге атомизировано. Если обычный европеец состоит в нескольких, а то и в нескольких десятках формальных и неформальных организаций, то среднестатистический белорус — ни в одной, кроме формальной, вроде БРСМ, или ФПБ, или «Белой Руси». Применяя репрессии против оппозиции, власть постоянно подчеркивает — нельзя поддерживать ту либо иную оппозиционную группу, потому что это опасно!

Но это и палка о двух концах — маргинализация оппозиции приводит к радикализации взглядов. В обществе накапливаются проблемы, о которых никто не говорит, и это внутреннее давление чревато в перспективе социальными взрывами.

— Но если работники госструктур внешне лояльны к режиму, то в коммерческих структурах активно выражать «одобрямс» курсу уже считается чем-то неприличным…

— Кто более опасен с точки зрения влияния на ситуацию? Государственные люди. Поэтому в госструктурах нагнетается образ врага и баррикадность мышления. А негосударственного сектора у нас меньше. Да, в нем меньше зомбированности, но и готовность активно выражать свою позицию невысокая.

— К вам в БХК за правовой помощью обращаются постоянно. Изменилась ли после 19 декабря 2010 года структура обращений?

— Мы занимаемся не только политическими правами. Треть жалоб идет на судебные приговоры и решения, плюс жалобы на решения местных органов, процентов 30 — жалобы жилищно-бытовые, плюс трудовые. Структура эта не меняется, и она демонстрирует: проблемы в обществе не только в давлении на инакомыслящих. Если брать в количественном измерении — это скорее небольшая часть нарушений прав человека. Основная масса людей страдает в первую очередь из-за неэффективной судебной системы, которая не отвечает принципам независимости и справедливости. Низкий уровень доверия к судебной системе, судам — это показатель того, что люди не могут найти там правду. Если в Европе судам доверяют 70—80%, у нас — меньше 50%. И в группе доверяющих большинство — это те, кто никогда не сталкивался с судебной системой. Часто к нам приходят люди с горящими от возмущения глазами: «Вы представляете, что творится!». И начинают рассказывать в общем-то банальную для нашей страны историю. Просто человек впервые столкнулся с системой. Проблема глобальна — суд не работает как инструмент восстановления и защиты прав человека. И это также повышает градус напряженности в обществе.

— Как показывает практика внезапных народных волнений, детонирует какая-то мелочь. Даже если напряжения в обществе верхи не замечают…

— Не думаю, что сдетонирует в ближайшее время. Но перемены все равно неизбежны. И от правящей элиты будет зависеть, как станет развиваться ситуация. Очевидно, что давление нужно снижать, давая обществу возможность обсуждать свои проблемы, внедрять механизмы обратной связи с обществом, развивать самоуправление, вовлекать структуры гражданского общества в процесс принятия решений и делить таким образом груз ответственности. Но и делиться властью. К сожалению, время для таких реформ серьезно упущено. Но соблазн продолжать идти по привычному пути ни к чему хорошему не приведет.

Алексей НАТИН