"У нас под носом филиал гитлеровской Германии". Топ-волейболист - о том, почему не хочет играть за сборную страны

Трибуна связалась с одним из инициаторов письма – диагональным Артуром Удрисом. Лидер сборной, завоевавший в прошлом сезоне серебро чемпионата Польши в составе «Вервы», рассказал, почему решился на такой шаг, о протестах в Беларуси и будущем страны.

– Все видят, что происходит сейчас в стране. И я лично не могу стоять в стороне и отмалчиваться. И те игроки, которые подписали письмо со мной, тоже. Мы решили, что надо действовать. Делать мы можем немного, но вносим свой посильный вклад.

– От тренеров пока никакой, а в федерации обо всем узнали утром в понедельник, когда скинул туда письмо. Другие игроки сборной знали раньше. У нас есть общий чат. Мы там пообщались, узнали, кто поддерживает инициативу, а кто нет. Ну и получилось так, что пока только четверо оказались готовы высказаться в таком ключе, в ключе требований, и выслать официальный документ в федерацию. 

Я восхищаюсь смелостью ребят, которые подписали это письмо со мной. Они играют в белорусских клубах и завязаны на нашем волейболе.

Официального заявления федерации пока нет. Через третьи руки мне говорили, что руководители предложили написать заявление на увольнение – как член сборной я нахожусь на ставке. Ответил, что либо мне об этом сообщают официально (и письменно) с указанием причин, по которым я должен это сделать, и я тогда напишу заявление, либо пусть увольняют по статье.

Пока же официально наше сообщение проигнорировано. Мне лишь звонил председатель Эдуард Венский. Он спокойно спросил, действительно ли мы требуем это и действительно ли мы это написали. Я ему ответил, что да, действительно. Он сказал: «Хорошо. Спасибо. Всего доброго».

– Родители пока еще (разговор состоялся в понедельник – Tribuna.com) не в курсе. Жена опасается, что это приведет к определенным последствиям. Что касается санкций со стороны федерации, то если я попрошу у нашей федерации трансфер, чтобы уехать играть за границу и мне его не дадут, я могу обратиться в международную федерацию волейбола, рассказать, из-за чего такое происходит, и мне дадут трансфер. 

Запретить наша федерация может играть только внутри страны. Я об этом говорил ребятам – они боялись таких санкций. Я говорил, что вместе с агентом помогу составить правильное письмо в международную федерацию, возьму на себя определенные расходы.

Да, я сейчас стою на ставке федерации, но я достаточно обеспеченный человек и готов пожертвовать этими деньгами, чтобы не молчать и не думать, что я за эти деньги продал свою совесть и молчал, когда нужно было говорить.

* * *

– Последние недели я очень плохо сплю. Меня все очень сильно волнует. Некоторые волейболисты думают по поводу новых команд на следующий сезон, но я попросил агента, чтобы он подождал с этими вопросами. Я не могу сейчас думать и говорить о волейболе. Все это мне кажется несущественным по сравнению с тем, что прямо сейчас происходит в Беларуси.

Я не знаю и не представляю, какая правда может обнажиться, если, дай Бог, власть сменится. У нас тут филиал гитлеровской Германии под носом, а мы об этом вообще не знали… 

Я не представляю, что власти творили до этого при такой безнаказанности и таком отсутствии гласности. И что сейчас продолжают творить на Окрестина. Несмотря на все заверения, людей до сих пор не отпустили, начинают кормить завтраками. Информация о том, что там происходит, поступает всякая. Говорят даже о куче трупов, но я надеюсь, что это не так.

И когда такое происходит, я не могу оставаться в стороне. И те ребята, которые со мной подписали письмо, тоже. Мы понимаем, что возможно... Хотя какое возможно – если все останется как есть, скорее всего, за сборную мы играть больше не будем. Но мы готовы на это пойти.

– Да, задержали друга – мужа сестры моей жены. Слава Богу, он сейчас уже на свободе, но три дня, пока его не было в списках и мы не знали, где он, мы очень сильно переживали. А когда начали всплывать подробности по поводу Окрестина, вообще не находили себе места. Но в конце концов его отпустили.

Я лично был в Жодино возле тюрьмы и видел, как оттуда выходили избитые люди. Я видел работу волонтеров. И их действия меня очень воодушевили. Ребята самоорганизовались. Там есть психологи, стоят палатки, есть одежда, еда, вода, зарядки для телефонов, просто телефоны, чтобы позвонить родным. Это воодушевляет.

Я слышал рассказы людей, которые оттуда выходили. Они говорили, что боялись, что их дело затухло, и что в стране ничего не происходит, но оказывается, что они герои. И они воодушевлялись, радовались со слезами на глазах. Говорили, что люди у нас замечательные, просто лучшие. И я с ними соглашусь. БОльшим патриотом, чем сейчас, я никогда не был.

– К счастью, на Окрестина он не попал. Сперва оказался в Советском РУВД, а потом в Жодино. Его били, конечно, как и всех, но слава Богу, с ним все в порядке. Синяки есть, но в сравнении с тяжелыми ребятами, его, наверное, просто гладили. Куда сильнее психологические переживания от всего этого. 

Кстати, ребята, которые после Окрестина оказывались в Жодино, говорили, что это просто санаторий в сравнении с Минском. Их не били, им даже дали пять порций еды на 20 человек.

– На протестные не ходил. Понимал, что это может закончиться очень плохо и остался дома. Я восхищаюсь теми людьми, кто вышел и в первый день, и во второй, и в третий после самых жестких разгонов. И я очень рад, что протесты сейчас приобрели мирный характер. 

Люди бастуют! И, мне кажется, сейчас они делают то, что нужно. Все понимают, что нам не нужен второй Майдан и не нужно разрушение страны. Я всеми руками поддерживаю то, что происходит сейчас. Я хожу на все акции: стоял в цепях солидарности, был в воскресение возле Стелы. Мне посчастливилось оказаться рядом с Марией Колесниковой, когда она делала заявление – стоял буквально в 10 метрах от нее.

– Я не очень хочу предсказывать развитие событий. Я не политолог...

– Как человек да. Я долго был достаточно аполитичным и не очень верил в то, что в Беларуси может что-то измениться. Но сейчас у меня появилась очень четкая гражданская позиция. Меня многое волнует и сильно злит беспредел и страшная несправедливость. 

Думаю, множество людей выходит на улицу против Лукашенко, а не за Колесникову или Тихановскую, за которую я голосовал. Потом, когда будут перевыборы, я буду голосовать за Бабарико. Мне нравился он сам и его кампания. Что касается лидера, то сейчас много людей могут объединить других вокруг себя. И Колесникова как такой символ тоже может.

– К этому привело то, что происходило здесь в последние недели. Я думал, что реально много выйдет [в воскресенье]. Но признаюсь честно, никогда в жизни не видел такой большой толпы! И мне даже тяжело сказать, сколько нас было.

– Система, которая была основана на негласности и беззаконии, начинает сыпаться. Остановились заводы, бастуют работники телевидения, уходят люди из силовых структур, администрации президента. Система шатается. Она уже не такая закрытая, но в ней еще есть произвол. Есть судьи, которые судят просто так, есть ОМОН, который продолжает бить людей. 

Думаю, система развалится. Не знаю, какой будет последний шаг, но то, что она не устоит, я уверен. Люди такую несправедливость терпеть не станут. И такое уже никто не простит.