Сергей Новиков: То, что у власти у нас фашисты, понимал еще после 2010 года

В белспорте по-прежнему не так много людей, высказывающихся по этому поводу, но они есть.

Известный белорусский спортивный журналист Сергей Новиков поделился с Трибуной мнением о ситуации в стране, вспомнил, как ходил на митинги оппозиции в первой половине 1990-х, и порассуждал о проблемах, которые непременно возникнут у новой Беларуси.

– Трудно отличиться каким-то оригинальным впечатлением. У всех нас оно сейчас примерно одно. Люди живут в этом городе, в этой стране и думают обо всем синхронно. Не стоит повторять истины, которые уже давно всеми осознаны и впитаны. Многими даже с кровью.

– Я – человек, который в своей жизни не выиграл ни одни выборы. В том смысле, что кандидаты, за которых был я, никогда не побеждали. И я с некоторых пор тратить время на выборные процедуры и последующие рефлексии я зарекся.

Честно говоря, поначалу и в этом году голосовать не собирался. Думал, будет стандартный сценарий, который я когда-то раньше обозвал так: «Бездари против мерзавцев – побеждают мерзавцы». Но на этот раз я обманулся. Мерзавцы остались (их стало даже больше), бездари тоже на прикормленных местах. 

Бездари – это, к примеру, те, кто в угоду личным амбициям не отказался от многоликости альтернатив в кампании 2010-го, а потом привел поддержавших их отважных минчан на убой к Дому правительства – без всякого плана действий, под расписанный сценарий провокации, расписавшись в безыдейности и беспомощности перед лицом омоновского террора.

Но нежданно в игру добавился наш НАРОД, который бездарным не может быть по определению. Этот народ прежде жил на своем этаже, отгородившись от противостояния бездарей и мерзавцев. Он радовался жизни, преумножал знания, интеллект и культуру. Но сейчас оказались затронуты особые струны, всем многое стало небезразлично, и получилось то, что получилось.

– Сразу, как только началась кампания сбора подписей за выдвижение кандидатов. Стало ясно, что в этот раз будет не так, как всегда.

– Дело в том, что мой «удаленный» из-за пандемии рабочий режим (совершенно без выходных, с 8 до 22) не позволял отлучаться на концерты и митинги. Люди, встававшие по разным протестным поводам вдоль проспектов и улиц, вдохновляли и обнадеживали. Но не сильно радовали, если честно. Предчувствие, что придут дни, когда станет жутко, не покидало. Как не покидает оно и сейчас.

Тем не менее, впервые за много электоральных кампаний сходил на выборы и проголосовал.

– Кажется, в 2006-м.

– В первом туре – за Зенона Позняка, а во втором – против обоих кандидатов.

– Пришли с женой на участок с белыми ленточками на запястьях. После окончания голосования снова пришли к участку, чтобы узнать результаты. Простояли полтора часа и, не дождавшись протоколов, пошли домой. Подумали, что уже не дождемся. А через десяток минут услышал с балкона крики возле гимназии: «Фашисты! Что вы делаете?!» Оказалось, судьба просто развела с хапуном.

Сейчас у меня в лоджии висит бело-красно-белый флаг. Вот и все мое участие в этой электоральной кампании :).

– Он за стеклом висит. Придется разбивать :).

– Да. Он много висел, пока однажды ко мне не подошел главный редактор и не сказал: «Серега, очень прошу. К нам на интервью приходит Наумов…» И я вынужден был его снять, просто из корпоративных интересов.

– Начинать вешать и убирать – несерьезно. Убрал и убрал. Теперь он дождался нового часа, уже дома.

***

– Я вообще плохо сплю в последнее время. В том числе и по этой причине. То, что власть в стране в руках фашистов, понимал еще после событий 2010 года. Было очевидно, что никто из этих людей никуда не делся.

Я думаю, никто и не представляет, как их много. В 2006 году были одни, которые уже не так молоды и не могут бегать и бить. Они устали, сидят на пенсии. В 2010-м были другие, сейчас – очередные. В их многочисленности и снюханности будет одна из главных трудностей страны.

И это даже не просто силовики. Это особи, инфицированные мерзостью. Ведь есть такое правило: бойцовую собаку, покусавшую ребенка, надо убивать. Для меня такой укус ребенка собакой и теперешнее насилие над людьми – биологически явления одного порядка. Мы – мирные люди. И у меня нет предложений, как поступать с собаками в человеческом обличье.

Также не представляю, какая альтернатива продуктам того, что я называю эйсмонтизацией страны. Когда в недавнем прошлом нормальные молодые ребята, которые стали личностями уже в XXI веке, у которых были открытые улыбки и нормальные пытливые глаза, которые талантливо творили, вдруг становятся прислугой у мерзавцев и троечников – людей на порядок ниже их интеллектом.

И я не говорю уже о тех проблемах, которые сами собой возникнут при смене социальной формации. Будет непросто, очень непросто – в экономике, во всех сферах жизни. Понятно, что сейчас, на волне эйфории, об этом мало кто думает, но это огромный пласт задач и проблем, которые придется решать честным и умным молодым ребятам и белорусам среднего поколения. Их вон как много! Но на все и на всех может и не хватить рук…

Но это – отдаленная тревога. А главное – разговоры об эфемерной угрозе с запада и намеки на просьбы о «братской» помощи с востока. Если такое случится, у всех нас пропадут всякие моральные ограничители. Начнутся оккупация и борьба с ней. И с предателями страны. Мне этого совершенно не хочется.

– Я с такими людьми близко никогда не работал. Все, кто были рядом, не трансформировались в том смысле, в котором мы об этом говорим. Да и вообще этот процесс для меня непостижим. Можно скурвиться на хотя бы старости лет, но ведь им здесь жить еще сколько! Неужели они не понимают, что рано или поздно им придется оказаться в другом социуме? Куда они денутся? Куда спрячут глаза? Что они будут рассказывать о своем прошлом детям и внукам? Это трудно осознать. И для меня это самая большая загадка.

– Я не хочу задумываться над этим вопросом, потому что эти процессы сейчас в развитии. Вопрос хотя бы в том, как эти «прозревшие» поведут себя дальше.

– Вообще не хочу обсуждать. У меня на этот счет своя точка зрения, которая не станет популярной в нашем толерантном обществе.

***

– У меня страха нет. Я уже ничего не боюсь. Я воспитан пионерской организацией и комсомолом на примерах Марата Казея, Зины Портновой, молодогвардейцев. У меня героические деды: одного расстреляли в оккупированном Витебске за работу в подполье, другой умер от контузии, полученной на партизанской Полотчине вскоре после войны. Моя мама в возрасте школьницы-первоклашки сиротой прошла концлагерь в Германии. Меня с детства учили не бояться фашистов.

– Абсолютная, засевшая в генах. Это нелюди, с которыми я никогда ни о чем не смогу разговаривать, спорить и даже выслушивать их точку зрения.

– Думаю, дело в уровне благосостояния. Холодильник и кошелек – вот сдерживающие факторы, обоснование трусости. Футболисты и хоккеисты – самые высокооплачиваемые из спортсменов, которые просто элементарно, простите, ссут потерять то, что имеют. 

Ну и допускаю, что у других спортсменов, которые занимаются не столь «благосостоятельными» видами спорта, больше стимулов постигать жизнь: учиться, читать, думать, устраиваться в жизни. У них просто выше интеллект.

– Я не хочу обидеть Лешу Калюжного и Игоря Шитова. Был вопрос о явлении, закономерности, а не об исключениях из нее.

Но для меня, например, непостижимо то, что стряслось с Андреем Барбашинским, которого я еще месяц назад считал своим братом (Барбашинский стал доверенным лицом Александра Лукашенко на выборах – прим. Tribuna.com). А сейчас я просто исключил его из друзей во всех своих соцсетях.

– Нет. Он выражал свою точку зрения. И это не никакой не повод для упреков. До поры до времени она была допустима. Но я специально посмотрел в его фейсбук по окончании предвыборной хроники доверенного лица, после 9 августа. Последний пост с патриотическими реляциями там был 8-го, а дальше — тишина.

– Сочувственно. Каким может быть отношение к людям, взятым в плен?

– Они называют себя свободными, будучи взятыми в плен давно и без шансов освободиться. Юре Вергейчику, в судьбе которого я сыграл когда-то эпизодическую, но яркую роль, на правах старшего товарища посоветую синхронизировать позицию с еще недавно родными для него солигорскими горняками.

– Так много – нет. Это было неожиданно и приятно. Но у меня есть давнее убеждение. Я ведь помню 90-е годы и с той поры четко понимаю: радикально измениться в бесправном обществе что-то может только тогда, когда по улицам и площадям пройдут работяги в спецовках. Без них не будет ничего.

Поэтому именно эти дни не просто важны, а архиважны. Они – определяющие и решающие. Эти люди прозрели, стряхнули с себя безразличие и страх. 

Мужики, у которых мозоли на руках, – сейчас защита для всех нас от всего: от внешней угрозы, от внутренней угрозы, от мерзавцев, от троечников и от нашего собственного страха. 

Если их сломают, то сломают всех.

– Когда свергали ГКЧП, мы с мамой просто гуляли по городу. Все кишело людьми. И мы смотрели, как все это происходило.

А самый памятный мой протестный акт случился в 1996 году. Я не помню, по какому он был поводу, но мы на него вышли с ребятами из «Прессбола». У нас было очень солнечное революционное настроение. Мы хорошо себя чувствовали в колонне. А потом нас били дубинками. Я дважды получил по почкам. 

Потом мы еще ходили по проспекту, по улице Варвашени, пришли ко Дворцу спорта. И у его ступенек начало прорезаться недоумение: «А чего мы вообще ходим? К чему мы должны прийти? Надо же хоть что-то обозначить и заявить». 

И тогда вышел Зенон Станиславович [Позняк] и под звон колоколов предложил почтить минутой молчания память… Джохара Дудаева, которого незадолго до этого накрыла российская ракета.

До сих пор не могу себе простить, что не развернулся и не ушел сразу. Я отстоял эту минуту и ушел сразу после нее… Это было мое последнее активное участие в акциях оппозиции. Это тогда я впервые заподозрил, что с мерзавцами у нас борются бездари.

– Вижу. Но больше даже не в ней, а в Марии Колесниковой. Этому протесту катастрофически не хватает лидера, идеолога и просто коммутатора с народом. Тихановская, конечно, тоже лишней не будет. Она восхитительная героиня и уж точно не бездарь. Но если честно, к концу ее последнего видеообращения я задремал, хотя спал перед этим хорошо.

– Я не знаю, в каком мире живет этот человек. Или он действительно болен, как говорят специалисты, наблюдающие за ним дистанционно, или он просто огражден от всего, что происходит, и не имеет обо всем четкого представления, или это просто патологический носитель зла. Но объяснять его поведение я уже давно не берусь.

– Не знаю. Но я революционер по натуре и убеждениям. И когда мне втирают, что революция – неизбежная беда, я с этим не соглашаюсь. Помню всю цепочку революций на моем веку – начиная от революции гвоздик в Португалии, свергнувшей Салазара. 

Помню бархатную революцию в Чехии, помню «Солидарность» в Польше, помню Румынию и крушение Берлинской стены. Потом – Прибалтика: Вильнюс, Рига. Грузия! И ни в одном из этих примеров нет последующего ухудшения жизни в странах, обретших свободу.