"Это страшно только в первую минуту. А дальше будет свобода - от навязанного вам зла, которое вы не выбирали"

Текст письма на беларуском языке приводит радио «Свабода», The Village Беларусь публикует перевод.

Принимая во внимание тот романтический, но привлекательный тезис, что общество может заставить государственный аппарат провести выборы честно, нужно понимать психологию фальсификаций.

Да, государство — это машина, но винтики этой машины — живые люди. У них тоже есть определенные убеждения, для них не чужды мысли о добре или зле, у них есть семьи и они знают, что такое любовь, радость или тревога за близких, они такие же люди, как и мы, а значит, с ними можно разговаривать, к ним можно достучаться, можно надеяться, что они изменят свое поведение (ну ладно, не надеяться, а безответно мечтать, но тем не менее).

Анна Северинец

Что я могу сказать как учительница.

Дело не в том, что в школах работают сплошь преступники и любители лжи — дело в том, что в нашей ежедневной работе есть живая жизнь и бюрократическая машина, которая требует уложить эту живую жизнь в определенные показатели, которые не учитывают живости. 

При этом ни одна проверка не будет проверять, как там у вас живется — она будет проверять, соответствуют ли показатели бюрократическим нормам. В голове любого учителя основным фактором профессиональной деформации будет готовность к фальсификациям и понимание, что без них невозможно.

Более того. В школьной повседневной жизни учитель много фальсифицирует в пользу ученика. Происходит перекос моральных ценностей: ты якобы делаешь плохое, но ради добра. Я вас уверяю: тысячи и тысячи детей выходили бы из школы со сломанными судьбами, если бы учителя не фальсифицировали оценки и результаты школьных экзаменов.

Нормы оценок, снижение баллов за ошибки, которые ученик сам нашел и сам исправил, неадекватные тексты диктантов и содержания контрольных, нормы СанПиНа, которые не позволяют талантливым детям брать дополнительные занятия сверх нормы, календарные планы, которые невозможно выполнить — все это мы нивелируем в том числе и фальсификацией оценок, несоответствием записей в журналах, ненастоящими заявлениями родителей. 

Третье. Даже при этом большинство учителей не готово фальсифицировать серьезные вещи. Определенная черта внутреннего согласия на фальсификацию есть у каждого. Так, школьная «восьмерка» превращается в «девятку» легким движением искушенной руки. Но никогда я не видела, чтобы «четверка» стала «восьмеркой». Тем более — выборы. 

В последнее время очень непросто набрать членов избирательных комиссий. Порядочные люди — а их в школах все еще большинство — никогда не участвовали в работе комиссий, а если и участвовали, сейчас стараются выйти из них.

Социальные педагоги, психологи, библиотекари и, конечно, школьная администрация, которые сейчас составляют основу избирательных комиссий — это не учителя. Они не ходят к детям, зато на своем посту они больше остальных заняты в повседневных школьных фальсификациях. 

Без этого на их должностях просто нельзя делать не только плохое, но и хорошее. Именно благодаря фальсификациям руководители школ содержат сильные коллективы, обеспечивают хорошим учителям высокую зарплату, помогают активным детям заниматься любимым предметом и не тратить время на нелюбимые.

Именно поэтому каждый директор боится школьного родительского сообщества. Именно поэтому учителям запрещают писать о школьных проблемах в соцсетях. В основном по этой причине, а не потому, что беспокоятся за школьный процесс, запрещают школьникам носить телефоны — чтобы не сняли чего и не выложили в сеть.

Надо сказать, что внутри школьной системы разработаны механизмы сопротивления фальсификациям. Есть комиссии, которые перепроверяют работы медалистов, есть группы, которые проверяют школьную документацию, есть независимые проверки школ школами. Поскольку я принимала участие в работе таких групп, я знаю, что дает наибольший результат.

Во-первых, хотя бы намек на обнародование. Никто не хочет быть прилюдно замечен за фальсификацией. Иной раз достаточно одного лишь наличия независимого наблюдателя — и фальсификация становится невозможной.

В-третьих, чисто технически. Проще всего сфальсифицировать цифры явки — ведь они не воспринимаются цифрами выбора. Если человек просто не пришел туда, куда должен был прийти — значит, он отказался от участия, а значит, ему это не важно. Тогда его голос забирает тот, кому важно, кто не отказывается участвовать, пусть и в фальсификации. Чуть сложнее психологически, но тоже допустимо — подтягивать результат «с восьмерочки на девяточку». 

Трудно себе представить даже, перед каким сложным моральным выбором стоят сегодня рядовые члены избирательных комиссий. Я знаю, что они боятся, я знаю, что они многое отдали бы, чтобы не быть сегодня там, куда их затянула государственная машина. Также я знаю, что по своему характеру они просто не могут принимать самостоятельных решений и будут склоняться к сильному.

Почему председателями комиссий сидят суровые и хамоватые женщины или не очень воспитанные мужчины? Они олицетворяют ту самую мощь, которая призвана принудить к согласию слабых рядовых. Более того: хамство этих председателей имеет под собой самый обычный и очень сильный страх: за пост, за будущее, за детей.

Поэтому я, наверное, скажу только одно: я очень сочувствую вам, коллеги. Честно, от сердца. 

Я знаю, что вы по природе своей добрые, мягкие, податливые люди, которых используют за копейки. Я знаю, сколько унижения и позора приходится вам терпеть и в вашей повседневной жизни, ведь система таких пережевывает и выплевывает; знаю, как надежно портится ваше будущее. 

Я знаю, как вам сегодня тяжело. Я бы не хотела быть на вашем месте сейчас. Я обнимаю вас крепко-крепко, с сожалением и пониманием.

Но постарайтесь не делать зла. Это страшно только в первую минуту. От этого внезапно защиплет в носу и похолодеет под коленками. Только на одну минуту.