В пьесе должна быть надежда

Купаловцу Вячеславу Павлютю — 60! Большое интервью с земляком в номере СБ.

Съемки фильма «Авантюры Прантиша Вырвича». Павильон на киностудии «Беларусьфильм». Сейчас будет сцена, где князь Героним Радзивилл по прозвищу Жестокий приводит к своей пленнице лекаря. На съемочной площадке пока перерыв… Артист, играющий князя, в костюме и парике сидит возле режиссерского пульта, травит интересные актерские байки, крутит в руках старинный кинжал…Вячеслав Павлють любит играть отрицательных персонажей и воспитывает курс «павлютят»

И вдруг в какой-то момент я понимаю: со мной разговаривает уже не артист, а сам князь Героним — и реально становится жутковато. Кинжал вонзается в доски пола… Князь усмехается…

Я осознаю, что присутствую при рождении чуда. Очередного. Ведь каждая роль Вячеслава Павлютя — это такое вот рождение образа, в реальность которого зритель верит абсолютно. Здорово, что этих образов много. Ведь уже тридцать третий сезон Вячеслав Павлович служит в Купаловском театре. Ну а сегодня он отмечает юбилей — 60 лет.

— Обычно известные артисты вспоминают, как с самого детства устраивали домашний театр, играли в школьной самодеятельности…

— У меня ничего такого не было. Ну стихи писал, спортом занимался — всем, чем можно было заниматься в Волковысской детско-юношеской спортивной школе. Футболом, фехтованием, легкой атлетикой…

— Фехтование, наверное, пригодилось в актерской профессии?

В фильме «Масакра». — Им и увлекся на волне французских костюмных фильмов. «Мушкетеры», «Черный тюльпан». Как же не пойти подростку фехтовать? И еще прекрасно помню, как наш классный руководитель, учительница химии, сказала: «Павлють, тебе только артистом быть: с твоим поведением тебя в тюрьму не примут». Тяга к актерству, конечно, была — я ведь сначала окончил Минское культурно-просветительское училище, отделение режиссуры. Маленько поработал. А в двадцать три года поступил в театрально-художественный институт на курс Георгия Андреевича Волкова.

— Отучились и сразу в Купаловский театр?

— Да. Иногда задумываюсь — словно сверху кто-то меня ведет. Мог и не поступить в институт. Я работал в деревне под Минском. И вот надо ехать на последний экзамен — сочинение. И не приходит утренний автобус. А до трассы, чтобы на попутках добраться, километров семь. Я эти семь километров бежал. Пока добрался до института, все абитуриенты уже два часа писали. Думал, не допустят. Но один преподаватель провел в аудиторию… То же с Купаловским. Его художественный руководитель Валерий Раевский зашел прямо на наш выпускной экзамен — уж не помню какой, по истории КПСС, что ли, — положил мне на стол записку: приходите в такой-то день в Купаловский театр для показа. Я показался — меня приняли.

— И как приживались?

— Встретил невероятную доброжелательность. Чувствовал на репетициях, на спектаклях, что старики наши меня курируют: Виктор Тарасов, Павел Кормунин, Валентин Белохвостик. Подсказывали мягко, с любовью. Галина Климентьевна Макарова сразу прониклась ко мне добротой, Лилия Давидович… Это были потрясающие люди. Я с удовольствием учился у них.

— Вы как-то критиковали современных драматургов за то, что не любят людей…

— Так и есть. Не любят почему-то. Читаю много пьес в силу того, что я руководитель курса в академии искусств. Негатив, негатив… Неприглядная сторона жизни… Все это есть, я все это вижу… Но театр — это другое. Надежду оставлять надо. У того же Григория Горина в пьесе «Страсти по Тилю» Тиль Уленшпигель погибает. Да, жалко. Но в то, что такие Тили будут появляться, я верю. Или в «Поминальной молитве», в которой я восемнадцать сезонов играл, умирает Голда, супруга Тевье-молочника. Но надежда есть: рождается ребенок, внучка Голды. А в современных пьесах все плохо, и точка.

— Как-то вы признались, что даже в театре стали меньше играть из-за преподавательской деятельности.

— Ну конечно. Когда стал заведующим кафедрой мастерства актера, это действительно отнимает очень много времени. При этом не могу оставить театр: это мой второй дом.

— Вы деспот как режиссер?

— Наверное, да. Это называется волевая режиссура. Но мне важно, чтобы не просто марионетки ходили по площадке. Интересно, когда актеры — твои соучастники. Пока все мои студенты хороши, все маленький космос.

— А в фильме «Киндервилейское привидение» Елены Туровой вы сыграли женскую роль…

— Да, я там играю хранительницу дома, где живет привидение, и само привидение. А в фильме «Масакра» мне пришлось сыграть и дворецкого Сигизмунда, и его сестру, лежащую в гробу. Причем в подвенечном платье, ибо она еще девица была. Я с удовольствием на это согласился.

— То есть у вас даже не одна женская роль?

— Так это всегда была моя мечта — сыграть женщину. Она сбылась, мое любопытство удовлетворено, и я успокоился. Люблю кино, фильмография у меня огромная. Хотя фильмов с собой почти не смотрю.

— Почему?

— Все равно увижу недостатки, а их уже нельзя исправить. Аль Пачино, известный актер американский, сказал гениальную фразу о разнице между театром и кино. Это сродни ходьбе по канату. Только в театре канат подвешен на очень большой высоте, а в кино лежит на земле. То есть в театре упал — и все, там косячить нельзя. В кино можно позволить себе несколько попыток. Из-за этого где-то можно дать слабину. Впрочем, даже в самой маленькой роли я не позволяю себе халтурить.

— Как насчет актерской династии?

— Сын Павел тоже служит в Купаловском театре, но попал по-честному, через многократные показы. Супруга — медик. И больше никто в семье с театром не связан. Я первый, сын второй, а там уже как пойдет.

— Мне очень нравится, когда слышу, как артисты вместо «работаю в театре» говорят «служу».

— Именно так, а не иначе. До сих пор помню, как Владомирский-старший, когда я как-то обмолвился насчет работы в театре, хитро, по-отечески мне сказал: «Голубчик, в театре не работают. Работают на фабрике. В театре служат».