«И носы отрезали, и звёзды рисовали молодым». Она выжила во «второй Хатыни»
Ирина Недобоева, корреспондент:
Что же нам не дает спокойствия эта память? Сколько мирных десятилетий прошло, сколько поколений белорусов родилось! А мы все помним. Да, ведь как тут забыть?! За время Великой Отечественной фашисты уничтожили 9200 белорусских деревень, большую половину из них сожгли вместе с сельчанами.
Мы отправляемся в деревню Борки Могилевской области. Где всего за одни сутки вражеский огонь унес жизни двух тысяч человек.
Субботним вечером 14 июня 1942 года молодежь из деревни Борки Кировского района собиралась на танцы. Гуляли до утра, а на рассвете парни и девчата разошлись по домам. А мамы в это время уже пекли блины своим домочадцам.
15-летняя Мария Казека шла через лес из Юдина в Борки к своей сестре Ольге, брату Шурке и двум маленьким племянникам. На подходе к деревне девчушку остановил немец. Причин не объяснил, но четко дал понять – в Борки дорога закрыта. Это позже Мария узнала – в деревне в тот день каратели учинили кровавую расправу. Погибли все.
Александр Казека, автор поэмы «Марыйка»:
Хоць не быў я на гэтай вайне,
Не гарэў скатаваны ў хаце.
Ды відаць гэты боль да мяне,
З малаком перадаўся ад маці...
Трагическую историю о гибели сельчан из деревни Борки Александр Казека знает наизусть. Это его мать Мария чудом спаслась от гибели. Ее рассказы об ужасной расправе над мирными сельчанами увековечились сыном в поэме «Марыйка».
Ирина Недобоева:
Ранним утром 15 июня 1942 года жителей деревни Борки разбудили крики фашистов.
Люди спешно покидали свои дома, но вместо надежды на жизнь, их обрекли на жестокую смерть. Женщин, стариков, детей согнали в один амбар. Сельчане сгорели заживо.
Александр Казека:
До сих пор не могу понять, как можно было сжечь две тысячи человек с позиции современного человека?! Никто не ушел, не дернулся, не постарался убежать. Они, как люди с нормальным миропониманием и мироощущением, не могли представить, что такое может быть, вообще. Потому что мы, когда живем, не понимаем, что это мгновение может стать последним. Мы к этому не были готовы.
Марии Шпаковской без малого 90. С момента страшной гибели односельчан прошло 77 лет. Но рассказывать об этой трагедии без слез и боли до сих пор не в силах.
Мария Шпаковская:
Война, не дай Бог! Все погорели. За этой стопкой, где я живу теперь, сгорела дедова сестра и 4 ребенка.
Чудом выжила 12-летняя девчушка. Мария бежала в лес без оглядки. В местных болотах набрела на жителей окрестных деревень. Там и осталась, ведь возвращаться было некуда.
Мария Шпаковская:
В болоте все 3 года. С одной стороны немцы, а с этой партизаны. Чтобы вы знали, сколько там трупов! Там не две тысячи, там уже пять. Абы что делали немцы: и носы отрезали, и звезды рисовали молодым. Что только не творили!
Закриничье, Хватовка, Дзержинский, Пролетарский, Красный Пахарь и Долгое Поле. Во время войны деревня Борки состояла из шести больших поселков. Каждый разделяло расстояние. И там, где еще не успела ступить нога фашистов, люди и знать не знали, что в соседних поселках уже вовсю идет карательная операция.
Ирина Недобоева:
В Борках гитлеровцы чинили кровавую расправу над мирными сельчанами по разным сценариям. Вероятнее всего, для того, чтобы у людей не было возможности опомниться. В поселке Закриничье людей согнали в дома, приказали лечь лицом вниз, а когда расстреляли всех до последнего, подожгли все хаты.
Леонид Шпаковский:
Понимаете, если бы они сразу расстреливали на улице, люди может кинулись в лес и спаслись бы. А так все надеялись, что не их эта учесть.
Через 10 лет после войны в Борках у Марии Шпаковской родился сын. Нарекли Леонидом. Выжившая сельчанка вместо колыбельной рассказывала детям о трагедии родной деревни. Чтобы не забыли, не повторили судьбу горемычных родителей.
Мария жила в землянках на болотах, пока не освободили район в 1944 году. Вспоминает: домой возвращаться жуть как боялись. Ели ягоды, грибы и щавель. Соли и хлеба не видели несколько лет. Только однажды довелось отведать гостинца, правда вражеского. Но в те голодные годы воротить носом, говорит, могло стоить жизни.
Мария Шпаковская:
Немец пришел к нам на болото, поглядел, что мы оборванные, страшные, лёд, замерзли. Он взял вверх пострелял. Раздел свою одежду, одеяло, что у него было – все оставил нам.
Из Борок после кровавой расправы фашисты уходить не спешили. Дурное дело ведь нехитрое: людей уничтожили, и мародерить теперь никто не мешал.
Леонид Шпаковский:
Забирали коров, свиней, курей. Все забирали и вывозили в Бобруйск. Еще три дня тут стояли.
Мария Шпаковская:
А вы знаете, за что Борки спалили? А я знаю!
Леонид Шпаковский:
Ехали 42 немецких летчика с Могилева в Бобруйск и кличевские партизаны устроили засаду. А те ехали без оружия, думали, что их никто не тронет. А наши их расколмачили, 42 летчика убрали.
Кто же учинил такую зверскую расправу над мирными белорусами? Кому поручили искупать вину за расстрелянных летчиков? Добраться до партизан в лесных болотах было фактически невозможно, потому нацисты за нападение на своих применяли метод коллективной ответственности жителей окрестных деревень. Сельчане уходили в лес. Но в Борках о расправе партизан над немецкими летчиками на шоссе рядом с деревней накануне 15 июня ничего не знали. Все остались дома навсегда.
Леонид Шпаковский:
Дирлевангер, его группа 20 тысяч человек уничтожила, потому что мы были не нужны. Нас нужно было уничтожить.
Когда в 1944 году район и деревню освободили, стали подсчитывать выживших. Оказалось, а подсчитывать-то фактически и некого. От райцентра Кировск до Борок не нашли ни души, все чудом уцелевшие прятались в непроходимых болотах. Мария Шпаковская вспоминает, как красноармейцы нашли их в лесу, как привезли в родную деревню и показали, что бояться больше некого.
Мария Шпаковская:
Нас, детей, взяли за руки, повезли и показали: вот, бандитам – бандитская смерть.
