Мнение: «Наши 19-летние дети - молодежь, и мы, сорокалетние, - тоже молодежь. Мы все не хотим взрослеть»

Сегодня молодежь не напугать установками, которые производили сильное впечатление на нас и наших родителей: «работу не найдешь», «замуж не выйдешь», «всю жизнь будешь по съемным квартирам мыкаться». Что дает им эта свобода и почему она зачастую так бесит тех, кто старше, — рассуждает наш колумнист Анна Петрова.

Пару десятков лет назад уже тридцатилетние считались взрослыми тетями и дядями в костюмах и шляпах, а сегодня они носят кеды, растянутые футболки с черепами и передвигаются по городу на самокатах. И они все еще девчонки и мальчишки.

Сегодня много говорят о «продленном детстве», о «новой зрелости», о том, что современная молодежь инфантильна, что она не хочет взрослеть. Возраст вступления в брак и рождения детей постепенно отодвигается все дальше, например английская статистика говорит о том, что с 1973 года он сдвинулся аж на восемь лет, а некоторые исследователи и вовсе предлагают продлить подростковый возраст до двадцати четырех. Почему бы и нет?

Есть данные, что молодые люди все позже пробуют алкоголь и сигареты (либо не курят вовсе), позже начинают сексуальную жизнь. Постепенно отмирают вот эти вот практики так называемой инициации, когда на пути к взрослению нужно было пройти такие этапы, как «напиться с друзьями в подворотне» и «подраться стенка на стенку».

Писательница Линор Горалик в своем эссе про новую зрелость в современном западном обществе пишет о поколении кидалт (kid — ребенок, adult — взрослый) как о принципиально новой прослойке — людях от 20 до 40 лет, которые отличаются от остальных своим нежеланием взрослеть.

Они берут на себя обязанности взрослого, но при этом отказываются расставаться с рядом прерогатив «ребенка», будь то право играть в Angry Birds или носить футболки с Риком и Морти. Например, автор ссылается на исследование, проведенное Британским Советом экономического и социального развития на тему того, сколько 30-летних американцев, британцев и австралийцев проходят три теста на зрелость: окончание образования, уход из дома и финансовая независимость — их оказалось меньше трети.

Также она говорит о том, насколько болезненно насущной стала для нас потребность определить грань между «зрелостью» и «незрелостью», а «новые взрослые» вызывают тревогу и раздражение, так как не хотят играть по общим правилам.

Среди причин привлекательности модели новой зрелости называют сниженную тревогу по поводу собственного соответствия или несоответствия условным канонам жизненного успеха. Поскольку «новой зрелости» свойствен отказ от последовательного, линейного развития карьеры и от матримониальной стабильности, новые взрослые в той или иной мере освобождены от соревновательного синдрома.

И эта позиция исключительно комфортна не только с социальной, но и с психологической точки зрения: право на эксперимент дает и право на провал, но провал не ассоциируется с «жизненным провалом» — они позволяют себе следующие попытки. Также Линор Горалик исследует влияние феномена новой зрелости на формирование новых трендов в индустрии моды, начиная от того, что «взрослый» костюм получил от «детского» и «подросткового» яркие цвета и наивные принты, и приводит в пример платье из последней коллекции Zara с диснеевским принтом.

Продленное детство — это естественный процесс, связанный с тем, что продолжительность и качество жизни растут. Соответственно, увеличивается и период активности. Если сегодня сорокалетние живут яркой жизнью, успешно рожают первенцев, получают образование, осваивают новые профессии, то зачем спешить взрослеть в двадцать? Даже по классификации Всемирной организации здравоохранения молодость длится до сорока пяти лет, и вполне возможно, что спустя еще некоторое количество лет этот срок продлят.

Раньше заводили семью в среднем в двадцать два года, а сейчас не раньше тридцати двух. Это высвобождает целых десять лет свободного времени. Появляется прослойка молодых людей, которые с одной стороны — совершеннолетние, могут голосовать и покупать спиртное, но с другой — они не выходят замуж, не рожают детей, продолжают образование после получения первого диплома, не имеют стабильного заработка. То есть не считаются полноценными взрослыми в устоявшемся понимании этого слова.

Раньше существовали более четкие маркеры взросления. Схема была однообразной: окончили школу, получили профессию/сходили в армию/дождались парня из армии, поженились, купили холодильник, пошли работать.

Современная жизнь предоставляет куда более широкий спектр вариантов хотя бы с той точки зрения, например, что у молодежи есть возможность зарабатывать деньги, не отрываясь от домашнего компьютера. Нет необходимости надевать костюм и ходить в офис, вливаться в коллектив и социализироваться, все доступно, все можно заказать на дом. Да вообще можно месяцами не выходить из дома! И это тоже не способствует «взрослению» в традиционном понимании этого слова.

Мы все когда-то хотели быстрее повзрослеть, потому что взрослая жизнь ассоциировалась с понятием «свобода». Но современная молодежь понимает, что взрослая жизнь несет в себе не столько привилегии, сколько обязанности, и ассоциируется она, напротив, с понятием «ответственность», «кабала», с ограничением свободы.

Появилось огромное количество мемов про то, что во взрослой жизни нет ничего хорошего. Все они, как правило, связаны именно с ужасом перед фултайм-работой, ипотеками, кредитами и счетами, с тем, что взрослая жизнь — это когда ты не можешь лежать и плакать на полу, потому ты его еще не помыла.

Современная молодежь не хочет связывать себя офисной работой с девяти до шести и отпуском три недели один раз в год в мире, где можно работать удаленно и колесить по свету с котом под мышкой. Многие мечтают (и успешно воплощают эту мечту) превратить в прибыльное дело свое хобби — чтобы работа была действительно в радость, а не жизнь-каторга от звонка до звонка с начальником-самодуром.

Наши родители выбирали одну профессию на всю жизнь, могли от выпуска из вуза до пенсии проработать на одном и том же месте. Современная молодежь не хочет ограничивать себя чем-то одним, не может определиться, тем более что в стремительно меняющемся мире трудно понять, какие профессии будут востребованы через пять-десять лет, и не заменят ли нас всех к черту роботы.

Сегодняшние двадцатилетние не знают о том, что такое борьба за выживание. Наше поколение «плюс-минус сорок» — последнее, воспитанное бабушкам и дедушками, прошедшими войну, и потому умеющее ценить кусок хлеба. Есть мнение, что это одна из проблем «безопасного общества» — якобы отсутствие необходимости выживать ведет и к отсутствию мотивации. В результате чего человек лежит на диване, плюет в потолок и кричит: «Захааар!».

Однако есть исследование, что даже при наличии безусловного дохода люди не ложились на диван, а продолжали ходить на работу, то есть выживание — далеко не единственная мотивация. Друзья моего ребенка находят возможность работать, учась на дневных отделениях вузов, притом что в этом пока нет особой необходимости с точки зрения родительской поддержки, например.

Но при этом они говорят о том, что нет смысла жениться раньше сорока лет, и компьютерные игры интересуют их больше, чем девушки…

Компьютерные игры, кстати, больше не ассоциируются с детством, равно как и остальные «развлечения», которые считались раньше маркерами незрелости: например, взрослые вполне легитимно смотрят мультфильмы, читают Гарри Поттера и раскатывают на самокатах.

Больше нет четких критериев «взрослости»: старые уже не работают, а новых пока не сформировалось (и, возможно, уже не появится). Наши девятнадцатилетние дети — молодежь, и мы, сорокалетние, — тоже молодежь. Мы все не хотим взрослеть, и разве это плохо?

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.