Пусть компенсацию оправданному из своего кармана платят прокурор и следователь!

Почему у следователя должен быть статус судьи, а не клерка. Люди в погонах, ответственные за содержание под стражей в течение четырех с лишним лет невиновного человека, должны понести наказание! И вообще: пусть компенсацию оправданному из своего кармана платят прокурор и следователь!

neg.by публикует взгляд на нынешнюю ситуацию адвоката Сергея Иванова, в прошлом – сотрудника белорусских следственных органов, который хорошо знает ситуацию изнутри и видел ее со всех сторон.

В общем и целом праведный гнев, конечно, понятен. Более того, я не сомневаюсь, что определенные орг­выводы из дела Головача будут сделаны. Какие именно – скоро узнаем. Но сейчас я рискну высказать, наверное, не самую популярную мысль, а именно: не спешите с навешиванием ярлыков!

Знаете ли вы, к чему мы придем в реальности, если прокурор, санкционируя постановление о заключении под стражу, будет точно знать, что в случае неудачи он сам окажется на месте обвиняемого или будет вынужден выложить из кармана кругленькую сумму?

Нет-нет, произойдет вовсе не то, о чем многие подумали. Результатом этого неизбежно станет снижение процента оправдательных приговоров до величин исключительно гомеопатических, абсолютно незаметных даже по сравнению с сегодняшними 0,2%.

А знаете почему? Правильно! Потому что сейчас прокурор рискует своим креслом и своей репутацией, а так на кону будут стоять, безо всяких преувеличений, его собственные жизнь и свобода.

Ну, и как вы думаете, что предпочтет при таком раскладе любой человек? Признать свою ошибку и тем самым лично положить голову на безжалостный алтарь правосудия? Либо всеми силами, используя законные и незаконные способы (а их в арсенале прокурорского и след­ственного чиновника может быть весьма немало), бороться до самого конца, лишь бы избежать ответственности? Ответ, по-моему, впол­не очевиден.

Приведу один пример. До 2001 г. процент оправдательных приговоров был столь же низок, как и теперь. Такая ситуация сложилась еще в брежневские времена (замечу, кстати, что при Сталине суды в разные годы оправдывали 7–12% обвиняемых по делам об общеуголовных, не связанных с «контрреволюцией», преступлениях!).

Однако в старом уголовно-процессуальном законе, который утратил силу 31.12.2000, существовал институт доследования. Это когда судья, которому поступило для рассмотрения уголовное дело, мог вернуть его прокурору для производства дополнительного расследования в связи, например, с неполнотой проведенного предварительного следствия.

И суды этим своим правом активно пользовались. В разные годы процент дел, возвращенных на доследование, в различных регионах колебался в диапазоне 5–15% и временами доходил кое-где даже до 20%. Причем значительная часть отправленных обратно, в прокуратуру, уголовных дел в суды больше никогда не возвращалась, ибо судьи умели писать, а прокурор – читать между строк.

В спорных ситуациях это был выход, чтобы тихо «похоронить» дело, обвиняемого выпустить, а уголовное преследование прекратить. Но так, чтобы оправдания не было. Вроде бы прокурор сам разобрался и исправил свою же ошибку. Плохо, конечно, но все же «лучше, чем оправдательный приговор суда».

Следователи, по понятным причинам, доследование ненавидели всеми фибрами души. Во-первых, таким образом судьи заставляли их выполнять массу следственных действий, которые не только не были обусловлены ситуацией по делу, но и зачастую являлись явно надуманными (а как же иначе – ну не мог же судья написать в определении, что он возвращает дело только для того, чтобы его прекратил прокурор!).

Во-вторых, следователи вполне обо­снованно полагали, что актом доследования судья перекладывает на них ту ответственность, которую дол­жен нести сам. А поэтому, наверное, не было в Беларуси следственного работника, который в новом, 2001, году не выпил бы за отмену этого люто проклинаемого ими института.

Но в действительности исчезновение из УПК доследования привело лишь к тому, что количество лиц, избежавших лишения свободы тем или иным способом, резко снизилось. Поскольку то дело, которое судья раньше отправлял на доследование, он теперь стал всеми силами «натягивать» на обвинительный приговор.

Ведь и судья, и прокурор – это государственные чиновники с общими интересами. И не надо думать, что тысячи таких людей своим корпоративным и личным интересам пред­почтут абстрактное, отвлеченное понятие под названием «закон».

К тем же последствиям, только в значительно большем масштабе, приведет и усиление личной ответственности следователя и прокурора за принимаемые ими процессуальные решения. Я в этом уверен.

Так что, не с того мы начинаем! Первое, что надо сделать, дабы реформировать систему, – это исключить из практики оценку любой, судебной, прокурорской или след­ственной работы по каким бы то ни было показателям!

Судья не должен думать о том, отменят его решение или нет. Прокурору должна быть неинтересна величина процента раскрываемости преступлений на вверенной ему территории. Следователя не должны третировать за рост процента прекращаемости уголовных дел, а также за продление сроков расследования.

Кроме того, пора прекратить в нашем государстве борьбу с коррупцией, равно как и любую другую борьбу с чем бы то ни было, уголовно-правовыми методами. Ибо всякая борьба строится по принципу «лес рубят – щепки летят». А для победы, как известно, все средства хороши. Такой подход исключает законность по определению. Ведь какой же может быть, к чертям, формализм, когда дети в Африке голодают, коррупционеры богатеют, а бюджету нужны деньги?!

Ну и, наконец, взятие человека под стражу до суда из правила должно стать исключением, применимым только в отношении лиц, обвиняемых в совершении особо тяжких преступлений против лич­ности либо уклонившихся от исполнения другой меры пресечения.

Необходимо полностью отменить какое бы то ни было административное подчинение нижестоящих судей вышестоящим, сохранив между ними лишь процессуальные отношения.

В 2012 г., когда был создан Следственный комитет, я получил назначение в центральный аппарат на должность заместителя начальника управления... у него было очень длинное и трудное название, поэтому условно будем называть его управлением анализа следственной практики.

Входила данная структура в состав главного управления, которое подчинялось первому заместителю Пред­седателя и задумывалось как некий руководящий штаб, работающий по всем основным направлениям след­ственной работы. По целому ряду причин эта задумка так и не была воплощена в жизнь, но кое-что сделать все-таки успели. В частности, создать приказ об основных критериях оценки работы следователей и следственных подразделений.

Я очень хорошо помню совещание, на котором разрабатывался этот приказ. Сотрудники Главка собрались тогда почти в полном составе. Все это были люди умные, опытные и талантливые (без шуток!). И все мы искренне хотели отойти от старых критериев, от всех этих пресловутых «палок».

Чего только ни предлагалось, какие только причудливые коэффициенты и дифференциалы ни рисовались на бумаге! Руководство, кстати, давало на все это полный карт-бланш.

Но в итоге в тексте приказа вновь оказалось все то, что было придумано другими умными и талантливыми людьми еще за полвека до нас. А именно: количество оправдательных приговоров, количество окон­ченных уголовных дел, процент прекращаемости, процент дел, оконченных в сроки свыше двух месяцев, величина возмещенного ущерба и т.д.

Почему так произошло? Не хватило ума? Начальство заставило?

Нет, дело в другом. Все очень просто: на тот момент в Следственном комитете работали шесть тысяч одних только следователей (сейчас, возможно, численность штатного состава стала другой, но не думаю, что она кардинально отличается от первозданной).

У каждого в производстве по не­сколько (а у многих – и десятки) уголовных дел. Разумеется, никакой Председатель, даже вместе со своими заместителями, не способен прочитать все эти дела, так же, как не могут они знать лично каждого следователя. Для этого у них есть подчиненные.

Но даже начальник низового уровня не может постоянно контролировать все уголовные дела, находящиеся в производстве у всех своих следователей, тем более, что есть отделы, где численность штатного состава может достигать нескольких десятков человек и даже порой дотягивать до сотни.

А всем этим людям надо платить или не платить премии. Им надо объявлять благодарности или, наоборот, взыскания. Их надо принимать на работу, продвигать или не продвигать по службе, увольнять по соглашению сторон или с «волчьим билетом».

Это лишь основные вопросы уп­равления. Оценке подлежит и деятельность руководства низового звена. Как понять, кто из них работает лучше или хуже, если лично их всех не знать и не контролировать (а это, как уже сказано выше, просто невозможно)?

Правильно, нужны критерии! И критерии эти должны быть такими, чтобы их мог понять и оценить любой начальник следственного под­разделения, у которого, к тому же, просто нет времени вычерчивать в отчете хитро придуманные графики и диаграммы.

Вот почему я думаю, что и те люди, которые работают в Следственном комитете сейчас и которые ничуть не менее умны и талантливы, чем были мои товарищи и я, грешный, все равно не придумают ничего нового.

Огромной военизированной организации нужны простые, понятные и в то же время действенные рычаги управления. Поэтому никуда «пал­ки» не исчезнут.

Очень возможно, что их просто заменят, и вместо одного показателя во главу угла будет поставлен другой, но принцип все равно останется прежним. Отчеты по-прежнему будут писаться, и поскольку именно от них зависят карьеры и поощрения, то и цифры в этих отчетах всегда будут превалировать над презумп­цией невиновности.

Я не верю, что Следственный комитет в его нынешнем виде, в форме военизированной организации с вертикалью управления и жестким подчинением, можно реформировать.

В каждом судебном округе избирать определенное количество судей. Из этого числа часть выбирать на несколько лет судебными следователями. У следователя должен быть статус судьи, а не клерка!

Выбирать или назначать – это не принципиально, главное, чтобы следователь не был никому подотчетен.

Осуществлять расследование только по делам о тяжких и особо тяжких преступлениях. По остальным будет достаточно полицейского дознания под руководством прокурора. Соб­ственно, примерно так функционировала на нашей земле аналогичная система до 1917 г. Этот образец был позаимствован в 1864 г. у французов. А во Франции он работает и сегодня.