Послеродовой психоз: «Я всегда боялась сойти с ума, но это произошло после рождения сына»
Всю жизнь Джен Уайт преследовал страх, что она сойдет с ума. Так на нее повлияло то, что ее старшую сестру Джо поместили в психиатрическую клинику, когда они были еще подростками.
Но жизнь шла своим чередом, и казалось, страхи Джен совершенно необоснованны: к 36 годам у нее была хорошая работа, она была счастлива в замужестве и только что родила своего первенца — совершенно здорового малыша. Но именно в это счастливое для Джен время с ней произошло то, чего она так боялась на протяжении 20 лет — она оказалась в психиатрической клинике.
«Все отмечали наше сходство с сестрой. Мы были настолько похожи, что иногда знакомые подходили ко мне на улице и говорили: «Привет, Джо! Как у тебя дела?» — рассказывает Джен.
«Джо на три года старше меня, но разница в возрасте не мешала нам. Мы всегда были близки, даже когда мы были подростками, Джо всегда брала меня на встречи со своими друзьями», — вспоминает Джен.
У нас было очень счастливое детство. Мы жили на севере Лондона, в районе Стамфорд Хилл. В нашей семье до этого ни у кого не было психических расстройств, поэтому болезнь Джо в 18 лет стала для всех настоящим потрясением.
Когда ее в первый раз отправили в психиатрическую клинику, она провела там девять месяцев. Я навещала ее в психиатрическом отделении клиники Хомертон, но из-за сильных препаратов, которые она принимала, и из-за болезни, ее было трудно узнать. Моей красивой, доброй, любящей сестры больше не было.
Я старалась не расстраивать маму и папу и не создавать для них новых проблем. Они, насколько могли, пытались оградить меня от того, что происходило с Джо, но все равно это было невероятно тяжелое время. Я очень скучала по ней. Рядом с кроватью у меня всегда лежала стопка носовых платков, я плакала ночи напролет.
В какой-то момент мне почему-то показалось, что если у моей сестры шизофрения, меня ждет та же участь — тем более что мы с Джо были очень похожи. Я была практически убеждена в неизбежности болезни.
Весь день 15 марта 1993 года — спустя ровно три года после госпитализации Джо — я провела в кровати в университетском кампусе в Брайтоне: весь день я плакала. Я готовилась к тому, что все то же самое, что произошло с Джо, ждет и меня. Тогда мне было 18 лет, как и Джо, когда она заболела, и мне было невыносимо грустно.
Вообще я считаю себя довольно рациональным человеком — я собиралась получить ученую степень и при этом была убеждена, что однажды сойду с ума, как Джо.
Но время шло, ничего такого не происходило, и мой страх начал ослабевать.
Когда мне было 29 лет, я вернулась в Лондон. У меня было несколько отношений к этому времени, но ни с одним из своих бойфрендов мне не хотелось создать семью. Тогда я сказала своим друзьям, что не против познакомиться с кем-нибудь. «Кажется, я знаю одного парня», — сказала моя подруга Харриет.
Кай был очень симпатичным, очень умным и очень добрым. Мы начали жить вместе после года знакомства.
В отличие от меня, он думал о рождении ребенка. Постепенно и я прониклась этой идеей. Мне очень хотелось быть вместе с ним, и по мере того как все больше наших друзей становились родителями, я постепенно стала замечать и и в себе чувство любви к детям.
В конце 2008 года мы переехали в Австралию. В январе 2012 года, когда родился наш сын, мы жили в Сиднее.
В первые сумасшедшие недели после рождения сына я была безумно счастлива. У меня не было никакого опыта ухода за детьми, только во время беременности я прочитала одну прекрасную книгу, написанную акушеркой. В этой книге было все, что нужно знать об уходе за ребенком. В книге также упоминалось и о послеродовой депрессии — и я помню, что я остановилась на этой теме и задумалась.
«Со мной такого не произойдет — у меня в жизни были непростые времена, и мне было очень грустно, но у меня никогда не было депрессии», — подумала я тогда.
Но на третью после родов ночь, когда я еще оставалась в больнице, я не могла уснуть — я была вымотана, и мысли начинали путаться. Мысли неслись с большой скоростью, сердце бешено стучало, и у меня началась паника — мне казалось, что я схожу с ума. Посреди ночи, проплакав несколько часов и обессилев, я нажала на кнопку вызова медсестры.
«Это абсолютно нормально. Почти все женщины проходят через это после рождения ребенка. Вы устали, резко изменился гормональный фон, вам просто нужно хорошо поплакать», — сказала медсестра.
Это меня успокоило. Я плакала и плакала часами. Казалось, что вместе со слезами уходят и мои страхи, в том числе и тот, с которым я жила больше 20 лет. Я была очень близка к помешательству, но я не сошла с ума.
Когда меня выписали из больницы, у меня было такое чувство, что начинается новая жизнь — вместе с моим прекрасным ребенком и красивым мужем. Мы жили в квартире с видом на море, и какое-то время казалось, что все прекрасно.
Я чувствовала легкость, свободу и эйфорию. Казалось, что мой мозг частично наконец освободился от страха, преследовавшего меня все эти годы, и был открыт для новых мыслей.
Я составляла списки того, чего мне бы хотелось достичь, планировала путешествия и проводила часы в интернете — у большинства молодых мам нет времени на такие занятия.
Никто из нас — ни Кай, ни я — не понимал, что что-то здесь не так. Только однажды Кай сказал одному из его друзей, что беспокоится, потому что я себя веду так, как будто немного не в себе.
«С моей женой было то же самое, они все немного сходят с ума, когда рождается ребенок», — успокоил его друг.
Шли недели, а я с каждым днем спала все меньше и меньше, перепады настроения становились все более резкими. Мы начали ссориться с Каем — и эти ссоры были очень выматывающими. Я чувствовала себя очень раздраженной — из-за стремления как-то отвлекаться от забот и при этом продолжать грудное вскармливание.
Я на самом деле хотела кормить сына грудью, но уже через пять недель после его рождения я сцеживала молоко в бутылочку и кормила его из бутылочки, потому что боль при кормлении была невыносимой.
22-ю годовщину со дня болезни Джо я встретила, находясь на грани психического расстройства. Мы с Каем принесли нашего сына к доктору на прием — как это полагается делать, когда ребенку исполняется шесть недель. Я листала журналы в холле клиники и почему-то вдруг решила, что я — актриса Камерон Диас, которая якобы тайно переехала в Австралию, чтобы там родить своего сына.
Вскоре после этого, когда я была в группе молодых мам, на мое странное поведение обратила внимание медсестра. Когда Кай приехал. чтобы забрать меня и сына, медсестра посоветовала ему немедленно вызвать психиатрическую бригаду.
Я очень боялась, что меня отправят в психиатрическую клинику, но они спросили, как я себя чувствую и не преследуют ли меня мысли о том, чтобы нанести какой-либо вред себе или моему сыну. Потом они выписали мне успокоительные, которые должны были помочь мне уснуть.
После того, как они ушли, они перезвонили Каю и посоветовали не оставлять меня одну или наедине с сыном. Кого-то такие слова о его жене могли бы выбить из колеи, но Кай, ничего не говоря мне, продолжал заботиться обо мне и о сыне.
Но когда немного позже он сказал мне, что врачи опасаются, что я могу нанести вред себе или нашему сыну, я почувствовала себя полностью уничтоженной.
У меня появлялось все больше странных мыслей, а периоды бурной радости быстро сменялись непереносимым беспокойством. Врачи начали говорить о послеродовом психозе и думали прописать мне нейролептики — те же средства, которые принимала моя сестра, когда она впервые оказалась в психиатрической клинике. Меня это ужасно напугало и расстроило, ведь я была всего в шаге от той болезни, которая настигла мою сестру.
Наваждения приходили и уходили: то я искала средство исцеления от ДЦП; потом я думала о том, что Барак Обама приезжает в Австралию, чтобы обсудить со мной борьбу с педофилией; мне казалось я могу мысленно отдавать команды собакам. Я так была погружена в то, что происходило в моей голове, что не могла понять, как трудно приходилось Каю. Ему приходилось днем и ночью кормить сына, менять памперсы и еще ухаживать за мной. Без какой-либо поддержки со стороны семьи.
Ему приходилось выслушивать меня, искать меня, когда я ночью могла внезапно встать и начать бродить по квартире. Однажды он нашел меня в комнате нашего сына — я, включив свет, смотрела на ребенка и доставала его из кровати — и это после того, как Кай несколько часов пытался успокоить ребенка, чтобы тот мог уснуть.
В конце концов, я зашла слишком далеко. В разгар одной из наших ссор, я открыла балконную дверь — это был пятый этаж — и перекинула ногу через перила. Кай закричал на меня и оттащил меня от перил.
Я не помню этого эпизода. Кай рассказал мне о нем, когда я уже была на пути к выздоровлению. Он был очень напуган и зол, но эта история помогла ему понять, что мне необходимо лечение в больнице.
Когда мы ехали в машине, я была напугана. Я представляла себе камеры и смирительные рубашки, электроды, приставленные к моей голове, и электрические импульсы, которые проходят через мой мозг.
К счастью, Каю и моему сыну разрешали оставаться со мной, через неделю меня выписали. Наваждения, казалось, прекратились, и мне просто хотелось побыстрее вернуться домой к своим обязанностям матери. Однако всего через неделю после выписки из больницы, у меня началась депрессия.
Врач сказал нам, что такое происходит довольно часто — наваждения сменяются депрессией. Тогда я не знала, что это было только началом мучительных страданий, которые продолжались месяцы. Боль была настолько невыносимой, что в самые тяжелые моменты я начала задумываться о самоубийстве как о выходе. Меня преследовали ужасные мысли.
«Я не могу больше выносить эту боль, я должна что-то сделать… Это единственное, что я могу сделать. Я не могу сделать этого, я не могу выносить эту боль…», — вот какие мысли крутились у меня тогда в голове.
Единственное, что останавливало меня от того, чтобы пойти на поводу у этих мыслей, — это та боль, которую я своим поступком могла причинить Каю, моему сыну и родителям. Я чувствовала себя виноватой, что, будучи матерью, позволяю себе думать о таком «выходе». И от этого чувства вины мне становилось еще хуже.
Прогресс в лечении был очень медленным. Я принимала антидепрессанты и чувствовала, как постепенно возвращаюсь к нормальному состоянию. Больше всего меня обрадовало то, что я в какой-то момент начала чувствовать радость, оставаясь с ребенком. Раньше мысль о том, чтобы остаться с ним, пугала меня.
Благодаря моей болезни я стала лучше понимать, что пережила Джо.
Сейчас ей 46 лет, она живет одна — она готовит, ухаживает за своим садом, рисует открытки для местного благотворительного магазина. Она обожает моего сына. Джо шлет ему маленькие посылки и рисует для него картинки, но ее болезнь по сей день — очень тяжелая ноша.
Когда у меня была депрессия, я старалась бороться с этим состоянием изо всех сил. Но я не могла быть такой мамой, какой должна была быть. Я переживала, что недостаток любви и заботы в первые месяцы жизни моего сына плохо скажутся на нем в будущем, но детский психолог сказала нам, что между мной и сыном сохранялась довольно крепкая связь, однако моя болезнь могла повлиять на мою уверенность в себе как в родителе, а это более серьезная проблема.
Мне пришлось потрудиться, чтобы наши с сыном отношения стали лучше. Мы оба изменились — и я, и он. Сейчас ему семь лет, и время, которое мы проводим вместе, доставляет мне много радости.
Когда вы пережили тяжелую депрессию, преодолели суицидальные мысли, жизнь и ее маленькие радости доставляют вам гораздо больше удовольствия. Для меня быть матерью — это становиться лучше и лучше, с каждым годом.
Мы с Каем пережили очень тяжелое время вместе, но мы справились, и этот тяжелый опыт сделал нас сильнее — нам кажется, что теперь мы настолько сильны, что нам не страшны даже бомбы. Но я бы не хотела больше детей: я хочу свести к минимуму риск новой депрессии. И, к тому же, мы сейчас по-настоящему счастливы втроем.