Почему мне страшно смотреть "Чернобыль"

Из раннего детства мне запомнились учения в детском саду. Воспитательницы и нянечки, прячущие напряжение на лицах за марлевыми повязками. Маленькая комната в подвале, зажженные свечи. Если не ошибаюсь, это был май или июнь 1986-го.

Мои родители работали в школе, которую спустя пять лет после Чернобыля разобрали и вывезли вместе с грунтом на спецполигон. Радиацию в ней обнаружили не сразу. Обоих уже нет в живых. И я не уверен, что среди причин их раннего ухода не числится работа в отравленной радиацией школе.

В 1990-м мы с братом и мамой отдыхали в грузинском Цхалтубо по программе «Дети Чернобыля». Однажды в санаторской столовой официантка, обслуживавшая наш столик, шепотом сообщила о новом взрыве на ЧАЭС.

Трудно сказать, зачем она это сделала, но кое-кто из белорусов и украинцев, услышавших эту «новость», сорвались и уехали домой. В тот вечер мы просидели у телевизора, ожидая подтверждения слухов. Взрослые из нашей группы еще несколько дней звонили родным…

Сериал «Чернобыль» начали показывать за считанные месяцы до анонсированного белорусскими властями запуска АЭС в Островце. Именно он, снятый пугающе реалистично, вернул меня в те самые воспоминания из детства.

В первых сериях самой страшной мне показалась не сцена тушения пожара среди руин разрушенного реактора, а эпизод, где ученая из минского Института ядерной энергетики Ульяна Хомюк просит партийного функционера раздать населению йод и эвакуировать Минск.

Самодовольный чиновник проигнорировал просьбу, а на замечание о том, что предыдущим местом его работы была обувная фабрика, ответил: «Ну и что? Теперь я — главный».

Оба героя этой сцены — вымышленные. Но это не успокаивает. Так как у бывшего работника обувной фабрики из сериала НВО есть не один и не два прототипа из сегодняшней реальной Беларуси, готовящейся завершить стройку века. И они сегодня главные.