Удивительно сложилась судьба моей дорогой мамочки Александры. Она родилась в 1913 г., а через год началась Первая мировая война. Её отца, моего деда Якова Федоровича, на фронт, к счастью, не забрали, потому что у него были четверо маленьких детей. Семьи у моих предков большие – от пяти до десяти человек, а то и больше. Фронт сначала был где-то далеко. Но однажды он пришел и в нашу деревню.
Чужие в доме
В нашей деревне Вязовнице, что в Осиповичском районе, – длинном поселении от края до края леса, с избами, тесно поставленными крыша к крыше, – обосновалось небольшое подразделение немецких солдат. Они были высокие, гладкие, холеные, в очень дорогой форме, в касках, увенчанных на макушке острыми пиками.
Несколько дней было тихо, и люди начали успокаиваться в присутствии непрошеных завоевателей, пока те не собрали мужчин, у которых в хозяйстве были лошади, и не отправили их возить лес на железнодорожную станцию в деревню Липень. А оттуда по железной дороге вагоны с лесом шли в Осиповичи, затем – в Германию. Настоящий переполох начался, когда немецкие солдаты стали собирать в деревне зерно, забирать с подворий коров и свиней. Это был грабеж населения, и тогда вспыхнула ненависть к немецким захватчикам. Оказалось, они начали грабить белорусский народ во время Первой мировой войны, чтобы окончательно сделать нас нищими к войне, которая позднее получит название Великой Отечественной.
Именем революции
Кайзеровские грабежи на земле Северо-Западного края, так называлась Беларусь в составе Российской империи, закончились после Октябрьской революции с ее простой идеологией: власть – народу, землю – крестьянам, заводы – рабочим. Эти лозунги были очень притягательны для основной части населения.
А после революции в нашей деревне начались перемены. Солдатами-крестьянами был создан местный комитет бедноты – Комбед. Эта организация бедняков-крестьян приняла революционные меры по экспроприации бывшей помещичьей земли и выделению наделов малоземельным крестьянам. Однако только-только Вязовницкий комбед разделил плодородную помещичью землю, как в деревню пожаловали польские «жолнежи» (так, на польский лад, называли оккупантов). Вместе с ними явились и бывшие панские управляющие, которые потребовали вернуть ранее принадлежавшие им земли.
Школа без будущего
Пролетарская революция в это время утратила свои охранные функции на оккупированных белополяками белорусских землях. Комбеды были упразднены или, лучше сказать, разогнаны. Их членов исполосовали бизунами при всем деревенском народе. Больше всего кровавых полос досталось моему деду Якову: он был очень строптив и земли себе и сельчанам хотел побольше. Таким образом, война вместе с панским бизуном пришла и в наш дом. К тому же белополяки закрыли мамину школу, в которой она проучилась лишь две недели. Эта школа была не большевистская, а скорее церковно-приходская, и учитель разговаривал с детьми на русском и белорусском языках. Оккупанты хотели открыть свою школу, однако преподавателя не нашлось, позже захватчики бежали от наступавших красных войск.
Не успели зарубцеваться бизуньи кровавые следы на спинах вязовницких мужиков, как оккупантов с позором «турнули» из нашей деревни аж до Варшавы. Это очень важная историческая веха в истории деревни. Комбедовцы не зря подставили свои спины под панский бизун. Земельные наделы так и остались в их владении. Двадцать семей получили свои участки земли на другой от Вязовницы стороне речки – на высоком лобном месте у самой кромки большого леса, где основали новую деревню Лабковицу. Место наши родители выбрали замечательное: полями, лесами и речкой украшенное, от ветров и паводков защищенное.
Деревня для жизни
Новую деревню строили не для войны, а для жизни. Улица была широкой и солнечной. Детей в семьях было много, они подрастали и создавали свои семьи. Моя мама приглянулась сыну деда Захария Юрию. Юрий был человеком по тому времени образованным. Он окончил полный курс церковно-приходской школы, а когда в деревне организовали колхоз, до самой финской войны работал там бухгалтером. Поженились мои родители в тридцать шестом году. Поставили свой домик на другом краю деревни и только успели завести двоих сыночков, как в 1939 году папа ушел на финскую войну. «Странная война», как назовут финскую кампанию историки, «подмела» всех мужчин призывного возраста.
«Странный» фронт
Папа Юрий (по военным документам – Георгий) был подготовленным защитником Родины. Он учился в школе ворошиловских стрелков, участвовал в маневрах так называемых терполков (территориальных полков), имел значок ГТО («Готов к труду и обороне»). Возможно, эта допризывная подготовка и спасла ему жизнь на фронте. Про финскую войну, с которой папа вернулся в средине сорокового года, он практически ничего не рассказывал. А может, просто не успел: пришлось собираться на очередную войну. Мама говорила, что характер у папы сильно изменился: мягкий, спокойный, разговорчивый молодой человек стал замкнутым, строгим, даже несколько угрюмым.
Как бы то ни было, только папа успел сменить военную гимнастерку на крестьянскую одежду, как наступил июнь 1941 года. Мама уже привыкла, что папа то и дело уходит воевать, но теперь началась самая страшная война.
Война на подворье
Папа ушел на фронт, который стал распространяться на восток, а война постучалась в наш дом. Основные немецкие войска отправились на Москву, но у нас в деревне они установили свой «новый порядок». Что это означало?
В конце деревни, прямо напротив улицы, чтобы было видно все происходящее в селе, была построена комендатура, где расположился небольшой гарнизон для присмотра за местным населением. Деревню сразу же обложили данью. Исчезли куры, свиньи. Стариков вместе с колхозными лошадьми, как и в Первую мировую, оккупанты отправили на различные хозяйственные работы: вывоз леса, колхозного зерна, заготовку сена для военных лошадей и подвоз солдат и полицейских на карательные задания. Наша Лабковица притихла и затаилась. Только приглушенно в хатах раздавались детские голоса и иногда плач младенцев. Одним из таких крикунов был я, появившись на свет в самом начале меченого войной года. Таким образом, у мамы на руках оказались сразу три военные «награды» – трое малолетних детей и вдобавок страшное военное положение.
Враги среди своих
Немцы «вымели» живность из крестьянских дворов. Угрожающая гортанная фраза «матка, яйка, шпек», т. е. «женщина, давай яйца и сало», усиленная направленным в грудь автоматом, до сих пор в памяти. Нацисты считали, что осчастливили нас, «освободив от большевиков», поэтому наши матери должны устроить им сытую жизнь за счет собственного нищенства и вымирания. Зима сорок первого года выдалась особенно холодной и голодной. Неожиданно пришла новая беда – в комендатуре появились местные полицаи. Немцы использовали их для любой грязной работы: сбора продуктов, организации хозяйственных работ, ловли молодежи для отправки её в Германию и на военные заводы. Полицаи хорошо знали местное население, фамилии коммунистов, комсомольцев, учителей, колхозных руководителей, те семьи, где мужчины были на фронте и в партизанских отрядах, сформированных после прихода фашистских войск. Перед полицейской «охранкой» деревенское население было фактически беззащитным.
В основном полицаи были озлобленной сворой. Бывшие уголовные и политические заключенные, которые сводили счеты с советской властью, хулиганствующие элементы, которых хватало среди сельского населения, быстро сообразили, что, получив немецкую форму, оружие, стабильный паек и власть над народом, будут жировать в тылу и не попадут на фронт. За такие блага полицаи укрепили немецкую власть на оккупированной территории, высвободили значительную часть нацистских войск для Восточного фронта и занялись террором местного населения. «Свои» были злее, опаснее и подлее чужих.
Недетские воспоминания
В сентябре сорок первого года мама возвращалась с речки, где полоскала белье. Вдруг со стороны Вязовницы раздались выстрелы, и пули засвистели вокруг. Мама испугалась и примирительно подняла руку. Выстрелы раздались снова. Мама рухнула в спасительную картофельную борозду. Мы в ужасе смотрели на происходящее из окна. Стрелявший для забавы пьяный полицейский мог убить нашу маму и погубить нас…
Однажды тихим летним утром в безоблачном небе вдруг появился самолет. Большинство деревенских жителей прежде не видели «живого» самолета. А тут низко-низко над лесом, прямёхонько к нашей деревне неслась, быстро увеличиваясь в размерах, рычащая крылатая тень. Как только она достигла нашей улицы, с небесной высоты ударила длинная очередь крупнокалиберного пулемета. Над деревней взметнулись облака пыли и камней, из домов высыпали испуганные женщины и дети. Когда пыль медленно осела, жители моей деревни осознали: им несказанно повезло, что они оказались на улице после пулеметной грозы с воздуха и ни одна пуля не попала в «живую» избу. Но потери от воздушного налета все же были. Погибла последняя колхозная лошадь, которая в это время паслась у забора.
Старики потом разделали ее и разделили поровну среди всех семей.
Народное сопротивление
Восточный фронт отдалялся в глубь Советского Союза, а мамин «фронт» ожесточался. Партизанская война во многом спутала карты фашистского блицкрига, т. е. быстрого, почти парадного разгрома СССР, превращения в рабов великого советского народа и уничтожения белорусского. Противостояние населения и оккупационных войск перешло в стадию жестокой войны. Началось массовое уничтожение мирных граждан, запылали деревни. Расстрелы, виселицы, насильственные грабежи, сжигание людей в концлагерях, в фашистских крематориях, вывоз рабов в Германию для прислуживания «фрау гертам», работы на военных заводах, пополнение запасов крови для солдат вермахта... План полного уничтожения белорусского народа осуществлялся со звериной жестокостью.
Но партизаны насторожили фашистских карателей. Чем больше было репрессий против мирного населения, тем жестче становилось народное сопротивление. Сегодня, при нашем идеологическом попустительстве, раздаются оскорбительные голоса «праведников» из небытия, пятнающие партизанское движение. Но истина состоит в том, что в Европе белорусский народ стал настоящим примером борьбы за свою свободу. Вслед за белорусами югославские и французские жители организовали массовое сопротивление фашистам, а затем и многие другие европейцы пополнили ряды антифашистов, стремясь искупить свою вину за помощь в войне против СССР.
Земля горела под ногами оккупантов. Но этим пламенем была объята и вся Беларусь. В прямом смысле. Когда партизаны начали активные боевые действия, местная комендатура присмирела. Как говорила мама, немцы и полицаи больше отсиживались в своей казарме. Однако в Осиповичском районе появились нацистские карательные отряды, которые развернули репрессивную войну против населения и боевые операции против партизан.
Свобода ценой жизни
Жестокость этой войны достигла высшего смертельного предела. Партизаны воевали против захватчиков за свою свободу, защищали свои семьи, спасались от гибели, плена, рабства, на которые их обрекли нацисты. Партизаны сражались не с немецким населением – они вели святую борьбу за освобождение своего народа и Родины. Захватчики же пришли, чтобы уничтожить всех советских людей, в том числе население нашей республики.
В паризанском отряде было сразу трое членов маминой семьи: отец, мой дед Яков, и двое его сыновей Александр и Илья. Из отряда ночью маме привозили мешок муки, и в течение суток она пекла в печи партизанский хлеб. В начале развития партизанского движения в деревенских хатах особенно часто дымили печные трубы: наши матери готовили продукты для своих родных «лесных» воинов. И еще спасительный и чудодейственный нюанс крылся в этом процессе: одна буханка партизанского хлеба оставалась на нашем семейном столе – для поддержания жизни партизанских детей.
На пепелище
Зимой сорок второго года в нашу хату заскочил немецкий солдат и крикнул маме: «Выметайтесь, деревню сейчас сожгут!» И сожгли. Все избы, кроме одной. Как рассказывала мама, у соседа была садовая пасека, и он откупился медом. Так одна изба и осталась – призрачный памятник бывшей деревне. Такого страшного костра лабковицкие поселенцы не видели никогда. Стояла мама в снегу со мной на руках, рядом к ней жались двое моих братьев, вокруг валялись пожитки, которые она успела вынести из дома. Мы грелись в январскую стужу у полыхающего дома. Теперь у людей началась другая, «подземная», жизнь. Многие вырыли на огородах землянки, где хоронились от нацистских набегов. Нашу семью приютила жена брата нашего папы в Вязовнице. Муж Митрофанихи, так звали нашу спасительницу, был на фронте, у неё на руках также были трое маленьких детей. А тут еще четыре рта. Но для нас теснота была спасением. До весны мы прожили у наших родственников, объединенные общим горем, а весной переселились в землянку на своем огороде. Слава богу, мы выжили!
Победа – высшая награда
Выжили только благодаря тому, что наша мама была постоянно на фронтовом посту. Не сдалась на волю смертельных военных страхов, не сложила рук перед трагедией оккупационного режима, сохранила, прокормила нас, троих малышей, одела и обогрела, и мы не пропали в сырой земляной норе. Такая «подземная» жизнь в нашей деревне продлилась до лета 1944 г., когда Осиповичский район освободила Красная Армия. В то солнечное утро мимо наших дворов бесконечным потоком шли советские солдаты. Все жители деревни стояли у дороги, и впереди всех теснилась детвора. Мне очень повезло в этот день: молодой солдат с велосипедом остановился около меня и, посадив на раму своей диковинной машины, провез метров пятьдесят. Это была моя первая поездка на механическом транспорте. До войны в нашей деревне велосипедов не было, а я вообще увидел его впервые. Также на всю жизнь запомнилась живописная картина: среди потока солдат идет высоченный верблюд и тянет за собой бочку с водой…
Не стало ни немцев, ни полицаев. Нацистскую комендатуру разрушили, и только наша сожженная деревня была ужасным свидетельством войны.
Военных наград наши матери не получили. Только Всевышним они награждены знаками святого отличия за то, что в час варварского нашествия хранили материнскую чистоту и своих детей. Отправив мужей на боевой фронт, наши мамы героически выстояли на трудовом фронте и обеспечили Великую Победу. Правда, у моей мамы, я считаю, боевая награда есть. В декабре 2018 г. из российского Архива Советской Армии в г. Подольске пришло сообщение:
«5 мая 1945 г. рядовой Слука Георг Захарович в битве за Кенигсберг под жестоким артиллерийским и минометным огнем противника восстановил восемь обрывов телефонной связи и обеспечил своевременное открытие артиллерийского огня своего полка, за что приказом командования был награжден медалью «За отвагу». О маме в этом приказе, естественно, не говорится. Но эта первая, высшая, гордая, самая боевая военная награда, я убежден, принадлежит также и моей маме. Вместе с отцом день и ночь четыре года они вели трудную битву на двух фронтах и одержали на них народную Великую Победу.
Святые наши мамы и папы!
Олег СЛУКА