Манаев: Смена президента не приведет к переменам - за это надо бороться

До того времени, как НИСЭПИ был вынужден свернуть свою деятельность в Беларуси, его директор Олег Манаев был олицетворением белорусской независимой социологии. Теперь профессор Манаев работает в американском университете и на расстоянии его видение Беларуси стало, наверное, даже более отрезвляющим.

Безусловно, сам Лукашенко и 25 лет его правления являются ярким отражением главной проблемы белорусской идентичности – ее незавершенности. Пока национальная идентичность не до конца сформирована, люди считают, что государство – это главное, что их сегодня сплачивает и дает почву под ногами. 

Поскольку последнюю четверть века Беларусь находится в руках Лукашенко и его команды, он и является для многих белорусов олицетворением этого государства, в каком-то смысле – их самих.

После того, как проект национальной идентичности конца 1980-х – начала 1990-х годов, основанный на идее общего этногенеза и белорусского языка, оказался неприменимым ни в объяснении, ни в конструировании реальности, появились новые проекты. Например, проекты, основанные на идеях технологической модернизации и гражданской солидарности.

Так, одни эксперты восхищались достижениями Парка высоких технологий и выражали надежды на соответствующую перестройку всей белорусской экономики вплоть до «правительства прагматиков-реформаторов». 

Другие восторгались развитием «малых социальных проектов», волонтерства и благотворительности, в которых видели рост солидарности белорусского общества как новой основы национальной идентичности.

На первый взгляд эти проекты выглядят привлекательно, но при серьезном анализе также теряют свою объяснительную и конструирующую силу. Многочисленные примеры современного мира – от стран Центральной Европы до Персидского залива и Юго-Восточной Азии – говорят о том, что технологическая модернизация может сочетаться с авторитарным политическим режимом и традиционалистским обществом.

Что касается гражданской солидарности, то, как в свое время показали французский философ Клод Леви-Стросс или норвежский антрополог Тур Хейердал, эффективная солидарная поддержка и волонтерство существуют даже в примитивных племенах. Эти вещи вовсе не становятся нациообразующими факторами.

Сама по себе незавершенность белорусской идентичности открывает возможности ее эволюции, образно говоря, «в самые разные стороны». 

Например, такие изменения могут происходить в сфере культуры – укрепляются или ослабевают общие ценности; в социальных структурах – укрепляются или ослабевают государственные институты; в системе геополитических координат – укрепляются или ослабевают проевропейские либо пророссийские ориентации. 

Однако для оценки этих изменений необходимо принимать в расчет еще одну чрезвычайно важную особенность белорусской идентичности – неоднородность, по существу, даже раскол общества.

Возник он давно, причем с давних времен проходил не столько по этнической, национальной линии, сколько по социальной и геополитической. Так, во времена позднего ВКЛ и Речи Посполитой верхи общества ориентировались на Польшу, а низы – скорее на Россию. 

Первые были преимущественно католиками и говорили на польском языке, а вторые преимущественно православными и говорили по-белорусски. После вхождения в состав Российской империи полонизация верхов сменилась русификацией, но положение верхов и низов по-прежнему оставалось несопоставимым.

Естественно, разное социально-экономическое положение людей в значительной мере определяло и различия их политических взглядов.

Именно поэтому большая часть населения Беларуси в 1917-1918 годах поддержала большевиков. Даже в БНР произошел раскол: представителя верхов Романа Скирмунта, ставшего главой правительства БНР и искавшего поддержки ее независимости у Германии и Польши, вскоре сменил Антон Луцкевич. Последний активно продвигал социалистические идеи и не скрывал своих симпатий к СССР.

Подавляющая часть белорусов воспринимала советскую власть как свою, обеспечивающую долгожданную безопасность, материальный достаток, социальный статус, образование, здравоохранение и культуру. Политические репрессии и русификация больше волновали интеллигенцию.

Поэтому Лукашенко, в 1994 году олицетворявший эти социальные низы, выражал не только взгляды и чаяния огромного числа белорусов, но даже их культурный код. 

Хотя сегодня большинство экспертов (в том числе и те, кто двадцать лет назад утверждал обратное) соглашаются с тем, что современные белорусы яляются сообществом людей, объединенных не единым происхождением, а единым гражданством, принадлежностью к одному и тому же государству, этого признания недостаточно, поскольку само государство может строиться на разной основе: территории, этноса, языка, религии и других вещей. По моему мнению, белорусскую нацию нужно определять не столько как этническую или гражданскую/политическую, сколько социально-политическую.

Несомненно, за годы правления Лукашенко раскол общества значительно усилился. Главная линия раскола – та же самая: социально-политическая. Несмотря на то, что правящая элита в БССР формировалась преимущественно из народа, в силу самого характера политического режима СССР она быстро отрывалась от своих корней. 

Она превращалась в партийно-советскую номенклатуру, жившую совсем другой жизнью, чем большинство белорусов. Страхи и надежды именно этого большинства и выразил молодой депутат Александр Лукашенко, построивший свою первую избирательную кампанию на «борьбе с засильем номенклатуры».

Однако в отличие от многих других стран, где новые лидеры также приходят под лозунгом борьбы с «засильем верхов», Лукашенко не стал примирять и объединять расколотое общество. Напротив – он стал действовать по принципу «кто не со мной, тот против Беларуси».

 Получив власть над государственным аппаратом и поставив под контроль почти все ресурсы, он получил возможность не только маргинализировать любую политическую, идеологическую, экономическую альтернативу, но и более того – он подстроил под себя «правила социальной игры», систему социальных институтов и отчасти даже социальную структуру общества.

Анализ многолетних опросов НИСЭПИ показывает, что за последнюю четверть века в Беларуси произошла масштабная перетасовка. Одни социальные группы, а это миллионы людей, фигурально выражаясь, «опустились», а другие «поднялись». 

И хотя этот процесс не сопровождается тотальным насилием и разрушением прежнего порядка, как во времена исторических социальных революций, эта тихая революция также привела к очень серьезным последствиям: перераспределению власти и собственности, доступа к таким важным социальным ресурсам, как здравоохранение, образование и культура. 

Например, дети представителей государственной бюрократии, силовиков, «придворного» бизнеса имеют сегодня совсем другие жизненные перспективы, чем дети рабочих, специалистов или индивидуальных предпринимателей.

По сути дела, эти люди образовали новый класс.

Иначе говоря, увеличилось социально-экономическое и общественно-политическое неравенство, раскол общества стал намного глубже. Причем этот процесс идет не столько спонтанно, сколько целенаправленно стимулируется властями. 

Суть его двадцать лет назад сформулировал точнее всего замглавы Администрации президента Владимир Заметалин. В беседе с корреспондентом БДГ он посоветовал «быть ближе к жизни», а на вопрос «что есть жизнь?» предложил почти библейскую по масштабу формулу: «Жизнь есть взаимодействие государственных органов».

В этих условиях выросла уже огромная часть нового поколения, не имеющая иного опыта. Таким образом, нынешняя система уже не просто держится на авторитете правителя, но и во многом воспроизводит сама себя. В этом, на мой взгляд, и заключается главная историческая вина Лукашенко.

Однако раскол общества, соответственно и социальная опора Лукашенко, имеет и другую сторону. На протяжении многих лет многие представители оппозиции и гражданского общества любили подчеркивать свои «шляхетские корни» и весьма пренебрежительно, особенно в своем кругу, отзывались о «лукамоле», «застабилах» и «вате». 

Усиленное агрессивной государственной пропагандой такое отношение неизбежно привело к тому, что многие люди стали видеть в представителях «другой Беларуси» врагов государства или по меньшей мере «городских чудиков».

Когда НИСЭПИ двадцать лет назад стал публиковать результаты своих исследований об углублявшемся расколе общества и предлагать пути его преодоления, ему пришлось столкнуться с ожесточенной критикой, остракизмом и даже репрессиями. Ни одна из сторон не желала менять свою картину мира. 

Для одних Беларусь была передовым примером для всего мира, а для других черной дырой в центре Европы. В последнее время о расколе общества открыто говорят обе стороны, с той только разницей, что Лукашенко говорит о 20% несогласных, а его оппоненты о большинстве белорусов.

Чтобы ответить на вопрос об ответственности народа или элит, следует прежде всего определить: кто же в белорусском обществе есть элита? 

Вот уже много лет в гражданском обществе бытует мнение, что элита – это прежде всего национально-демократическая интеллигенция и некоторые примыкающие к ней социально-профессиональные группы (в разное время к ним причисляли активистов рабочего, профсоюзного, молодежного движений, частных предпринимателей, а в последнее время и «технократов» из Парка высоких технологий).

В этой парадигме проблема перемен в обществе решается просто: нужно, чтобы элита сплотилась, пошла в народ (если не буквально, как российские народники XIX века, то через СМИ, интернет, образовательные проекты и т.п.) и открыла ему глаза. Как только глаза народа откроются, «свобода нас встретит радостно у входа» и – ну, не «братья», а «антинародная власть» – «меч нам отдадут».

Однако, как следует из самого раскола общества и существования «двух Беларусей», прагматические интересы «государевых людей» вместе с традиционно-патриархальными ценностями многих белорусов, особенно жителей сел и малых городов (в совокупности это примерно половина населения), создают не только социально-политическую, но и социокультурную базу власти Лукашенко. 

Первые никому свой «меч» задаром не отдадут, ведь они правят бал в этом государстве и считают себя элитой, а для вторых само это государство и его глава – свои, разделяющие их базовые смыслы и ценности.

Хочу привести одну цифру, на которую в свое время мало кто обратил внимание, хотя в ней, на мой взгляд, и отражается народная душа. 

Несколько лет назад НИСЭПИ проводил исследование по теме «Молодежь на рынке труда». В одной из фокус-групп задавался вопрос о том, как складываются в нашей стране отношения между нанимателем и работником. 

Один парень сказал: «Наниматель у нас пытается обмануть работника, а работник нанимателя. Это закон природы». Это утверждение социологи НИСЭПИ включили в национальный опрос, и половина респондентов с ним согласились.

Именно эта цифра и раскрывает сущность массового сознания современного белорусского общества. В этой фразе важно даже не то, что наниматель пытается обмануть работника – об этом все пишут и говорят, а то, что люди снизу поступают точно так же.

Стоит перевернуть эту пирамиду – скажем, человек из низов стал бы начальником цеха, директором предприятия, президентом страны – и ничего существенно не изменится.

Так большинство наших людей понимают устройство жизни. И до тех пор, пока так будет, никакие политические изменения – даже когда кто-то сменит Лукашенко – сами по себе ни к чему не приведут. Поэтому, используя терминологию марксистско-ленинской философии, Беларуси сегодня нужна не просто национально-демократическая, а буржуазно-демократическая революция. 

Кстати, это подтверждает и судьба российских народников XIX века: после того, как крестьяне массово сдавали их властям, одни ушли в террор, другие вступили в революционные партии, а третьи вообще отошли от дел.

Оказалось, глаза у этого народа были открыты, но видели они совсем другой мир.

Что касается СМИ, да и других инструментов коммуникации с народом, на которые многие сторонники перемен возлагают большие надежды, то приведу результаты еще одного исследования НИСЭПИ, выявляющего реальное влияние российских СМИ на отношение белорусов к аннексии Крыма. 

Да, есть заметное различие взглядов на аннексию Крыма между теми белорусами, которые регулярно смотрят российские новостные телепередачи, и теми, кто их не смотрит. Но даже среди последних большинство разделяет официальную российскую точку зрения, а не мнение своих национально-демократически мыслящих сограждан.

Эти результаты полностью соответствует фундаментальному положению теории коммуникации, сформулированному одним из ее основателей, американским социальным психологом Джозефом Клеппером: «Массовая коммуникация сама по себе не является необходимой и существенной причиной воздействия на аудиторию и обычно усиливает, а не изменяет существующие установки».

Для большинства белорусов (той самой половины населения, которая исправно голосует) особенно важен социальный статус кандидата. Большая часть опрошенных НИСЭПИ всегда хотела, чтобы кандидат имел административный, управленческий опыт: чтобы он пришел из власти, был руководителем крупного региона или отрасли народного хозяйства. 

Но поскольку в условиях раскола общества, когда «несогласная Беларусь» за время правления Лукашенко оказалась, по сути дела, в гетто, приходится говорить скорее о преемнике, чем о конкуренте. Вероятнее всего, это будет представитель тех самых «государевых людей», которые сегодня контролируют «социальные низы» гораздо эффективнее, чем их предшественники четверть века назад.

Но в таком случае очень важным станет геополитический расклад. Поскольку ценности большинства представителей белорусской номенклатуры, как и патриархальных низов, ближе все же к российским, а не к западным, то при умелой политике Кремля подобрать кандидатуру, попадающую в фокус ожиданий миллионов белорусов, не составит большого труда.

Напомню, что по данным опроса НИСЭПИ в 2016-м году 73,9 % респондентов считали себя более близкими к русским, а 25,8% – ближе к европейцам; 65,8% – что «русские, белорусы и украинцы – это три ветви одного народа», а 28,6% — что «это разные народы» (причем на протяжении многих лет это соотношение почти не менялось). 

Впрочем, откровенно говоря, я не вижу критически важных причин, по которым Кремль стремился бы к замене Лукашенко.

Думаю, не стоит также питать иллюзий, что смена президента обязательно приведет к желаемым переменам – реальной демократии, рыночной экономике, правовому государству и пути в Европу. Шанс на это есть, но за него нужно бороться. Да, миллионы людей ждут перемен, но вовсе не таких, каких ждем мы, и новая твердая рука, поддержанная Москвой, на мой взгляд, вполне вероятна.

Честно говоря, серьезных политических и экономических изменений в Беларуси я сегодня не вижу. Да, периодически даже независимая пресса и критики власти, не говоря уже об официозе, с воодушевлением рассуждают о прогрессе, например, о «цифровой экономике», о «технократизации правительства», о «многовекторной внешней политике», о «мягкой белорусизации» и тому подобном.

Но все эти вещи оказываются дымовой завесой, скрывающей неизменность политического курса.

Когда она рассеивается, становится ясно, что суть от этого не меняется – Беларусь остается авторитарным государством с расколотым обществом.

В социологическом смысле раскол – это сужение (в предельном случае – исчезновение) общих смыслов и ценностей, объединяющих людей в общество и нацию. История показывает три возможных варианта дальнейшего развития этого процесса.

Первый: пришедшие к власти новые политические силы делают ставку на примирение и объединение общества, в результате чего раскол превращается в допустимое разнообразие.

Второй: в результате политической борьбы враждующих социальных групп (в предельном случае – революции и гражданской войны) одни группы полностью подавляют или даже уничтожают другие, и общество становится монолитным.

Третий вариант: углубляющийся (по социально-политическому, религиозному, этническому или другим критериям) раскол приводит к расколу государства, в результате чего возникают новые страны (как было в Эфиопии, Судане, хоть это может быть и мирный развод как в случае Чехословакии).

Думаю, что в обозримом будущем единым, в смысле «монолитным», белорусское общество вряд ли станет, но единым в смысле «допустимого разнообразия» оно еще может стать. 

Если нынешнюю власть (сама она на такое изменение уже не способна) рано или поздно сменит некая центристская политическая сила (нынешняя оппозиция на это уже также не способна), готовая пойти на риск (потери власти) ради объединения общества – при благоприятных условиях это вполне возможно.