«Постоянно тыкали руки в кровь, чтобы не засыпать на парах». Как учат курсантов в Академии МВД
Портал «Студэнцкая Думка» опубликовал честный монолог бывшего курсанта Академии МВД Андрея – имя было изменено по просьбе экс-курсанта. Парень рассказал о том, как и в каких условиях готовят беларуских милиционеров. А заодно объяснил, почему уйти из этого учреждения можно либо мертвым, либо больным.
Текст: Алина Богданович
Фото: Алена Довнар
«В Академию МВД пошёл, потому что это показалось интересным, я не знал, что потом всё окажется не так. Ещё на тот момент было дох**а проблем, и я подумал, почему бы не пойти туда, где их не будет: служба, учёба и всё (фразу «Академия МВД» каждый раз парень произносит тихо и быстро, словно проглатывая)».
«Там тебе дадут одежду, еду и стипендию (когда я учился, она была 250−270 рублей. Но половину отдаёшь на картины, ковры, утюги — и потом с неё почти ничего не остаётся)».
«Примерно 80% курсантов — это люди из деревень».
«За полгода, что я учился, у нас не было ни одного увольнения. Мы могли только выходить, если надо что-то купить, и то только один человек. Почему не пускали в город, нам никто не объяснял».
«В Академии проводили дни открытых дверей, где офицеры показывали оружие. Мол, оружие — это круто, будете ловить преступников, у нас есть классные системы, последние технологии. И самое главное — деньги, еда, одежда. Работу обещают, квартиру. Но когда поступаешь, понимаешь, что на самом деле всё не так».
«У нашего курса в расположении не было душа. Мы хотели ходить мыться к другим курсам, но нам говорили, что мы не можем этого делать, потому что «старшие курсы научат нас плохому».
Мы не мылись по две недели и больше, иногда только после физры успевали».
«Наш корпус был в центре Минска, на Якуба Коласа. <…> Расположение выглядит как огромный коридор, вдоль комнаты. Наша была рассчитана на 15 человек, жило в ней 18−20. Места не хватало. По условиям проживания вообще нихера не было. Своё что-то иметь, кружку, например, нельзя. Она сразу разбивается: «Какого хера у тебя есть кружка?». По еде — я потом общался с другими частями нашей армии, друзья везде есть — кормили нас хуже всех. Хуже чем у нас, наверное, только в тюрьме. Была всякая рыба, пюре, мясо старое, практически протухшее».
«Есть наряд по столовой. У меня дед служил в армии в 60-х, и у них была машинка для чистки картошки: просто засыпаешь, и она автоматически чистит. У нас её не было. <…>
Ты пилишь маленьким ножом деревянный хлеб, и на сотой буханке у тебя уже кровь течёт.
<…> Начинается наряд, нарезаешь хлеб, потом чистишь картошку, а утром берёшь этот хлеб — и там уже тараканы везде. Был ещё буфет прямо в здании, но нам в него было запрещено ходить. <…> За эти полгода испортил себе желудок».
«Образование, которое они дают… Я за эти полгода получил знаний столько же, сколько у себя на юрфаке за неделю. Я ушёл из Академии и ничего не знал, вообще ни в какой сфере, только в медицине немного, наверное <…>
Мы постоянно тыкали себе руки в кровь, чтобы не засыпать на парах.
Потому что если засыпаешь на лекции — тебе п**да. Если заснул, всё, можешь вешаться. И нихера не помогало, всё равно засыпали».
«Там постоянно спишь. Я за всю жизнь никогда на уроках и на парах не спал, а там получается, в любой непонятной ситуации ты сел и уже отрубаешься. Стоишь и отрубаешься».
«Наш капитан был дико отбитый, у него несколько клинических смертей, вообще еб***тый на всю голову. И если хочешь на него пожаловаться, то нужно сначала подойти к своему командиру, тот подойдёт к нему, скажет «Разрешите на вас пожаловаться». Но даже чтобы пожаловаться своему командиру, нужно выйти из расположения, а нам выходить запрещалось категорически».
«Телефоны — отдельная тема. Читали все переписки, у меня смотрели, у других. У меня был случай: нашли какие-то фотки старые, две девчонки, я и друг, мы где-то валялись. И тогда меня фактически назвали «пидорасом». Потом было построение, и нам стали говорить, что у нас все геи, пидорасы и вообще их надо унижать.
Как-то пытался не давать телефон, командир стал угрожать, что вызовет опергруппу и будет расследовать, вдруг у меня там какие-то спецданные. Вызвал трёх человек, мы два часа ссорились, потом мне стало плохо. Меня увезли в больницу, это был практически нервный срыв. В следственном комитете сказали, что есть состав преступления, и можно написать заявление за оскорбление. Я так и сделал, но капитану ничего не было, этот случай вообще не разглашали.
Они постоянно страдали какой-то х***ёй, все шмотки вытаскивали, карманы выворачивали, обыски постоянно проводили. У нас потолки разбирали, смотрели, чтобы там ничего не было спрятано».
«Вечером всех садили в коридоре на табуреточки, включали БТ, мы смотрели, а потом выходил офицер и начинал про идеологию рассказывать или какой-нибудь указ президента читать».
«Ложились мы в одежде спать. Все. Потому что щели в окнах и холодно всегда. А ещё у нас был конченый офицер: он мог зайти и за двадцать минут до подъёма командовать построение на плацу. <…> Поэтому мы ложились в одежде, чтобы через секунд десять уже стоять там. Стояли, потом шли бегать по городу, это где-то шесть часов утра. Потом мылись, но 120 человек в пяти умывальниках не помоются — мало кто успевал. Кровати застилали, завтракали, шли на пары».
«Пока я учился, постоянно думал, что деградирую. Не мог книгу почитать и вообще ничего делать».
«Там вообще классная логика: если не сдаёшь норматив, например, пресс, то весь курс идёт бегать. Так мы четыре часа бегали, приходили — к парам ничего не сделано, на следующий день у нас залёт по парам, и мы опять четыре часа бегаем».
«Уборка расположения: брали ножницы, нарезали ими мыло и делали пену, которой мыли полы по три раза».
«Я за это время зрение посадил… Поступал — всё было нормально, вышел — вообще не вижу. В лекционных аудиториях окон нет вообще. А тех четырёх часов на самоподготовку у нас не было — учились только ночью».
«Уйти [из Академии МВД] практически невозможно. Если тебя отчисляют по неуспеваемости или отчисляешься сам, то должен выплатить всю стоимость, которую государство на тебя потратило — это за год около 5000 рублей. Я ушёл по здоровью, за один семестр зрение стало никаким и посадил желудок. <…> Многие понимают, какой лютый п**дец, и хотят уйти, но не могут. Откуда семье найти, если парень учится, условно, на третьем курсе, около 40 000 рублей?
Был случай: парень сожрал таблеток, еле откачали в реанимации. Но всем сказали, что он просто перепутал свои таблетки.
<…> Попыток самоубийств было достаточно: за время моей учёбы было три случая. Уйти не можешь, жаловаться тоже. Выбора нет. А когда выбора нет — совершить суицид не сложно».