Суррогатная мама: Первый месяц после родов много пила, рыдала и была в сильной депрессии

С ней пообщалась корреспондент агентства «Минск-Новости» 

С Ириной* мы встретились в кафе в центре Минска. Передо мной сидела хрупкая женщина приятной внешности, но с очень грустными глазами и усталым лицом.

— В России на этом делают бизнес, некоторые дамы уже по четвертому-пятому ребенку вынашивают и безбедно живут на полученные гонорары всем семейством. Там даже есть специализированные агентства, занимающиеся поиском суррогатных матерей, а также сопровождающие такие беременности и следящие за четким исполнением всех договоренностей. Уверена, у нас скоро будет так же, — высказывает мнение Ирина. — Только на одном из белорусских сайтов с начала года размещены пять объявлений о поиске суррогатных матерей. Вознаграждение предлагают разное — от 10 тысяч до 20 тысяч долларов. В основном у всех биородителей стандартные требования: чтобы потенциальная сурмама была порядочной, здоровой и обязательно с положительным резус-фактором крови, в возрасте 22-34 года. Кроме того, она должна состоять в браке (впоследствии супруг будет давать официальное согласие), иметь собственного здорового ребенка (или нескольких), обязательно появившегося на свет естественным способом, а не при помощи кесарева сечения.

Стать суррогатной матерью Ирина согласилась лишь потому, что оказалась в трудной жизненной ситуации. В принципе, 80 % всех женщин идут на это по такой же причине.

— Я родом из провинции, родители погибли в аварии, меня вырастила тетя. После школы приехала в Минск учиться, познакомилась с будущим мужем. Сыграли свадьбу, хотя его мать и отец меня недолюбливали — считали, их единственный сын мог бы найти себе более статусную невесту. Поначалу жили с его родней, но это было невыносимо — ежедневные упреки, скандалы, унижения… У нас был небольшой семейный капитал — откладывали на собственную квартиру. Муж уговорил продать родительский дом, оформить кредит на недостающую сумму и купить двушку в хрущевке.

Через год после новоселья у пары родился сын. Ирина с головой окунулась в материнство, времени супругу уделяла все меньше. Тот завел любовницу, о которой вскоре стало известно супруге.

— Сперва стала подозревать, что у него есть отношения на стороне. Потом тайком залезла в его телефон, и догадки подтвердились. Он не отпирался, собрал чемодан и ушел к ней, навсегда вычеркнув нас с сыном из своей жизни, мальчику тогда было полгода. Мы расторгли брак всего пару месяцев назад, хотя вместе не живем с 2014-го.

В два года у сына Ирины начались проблемы со здоровьем. Специалисты заподозрили у мальчика расстройство аутистического спектра. Он не отзывался на свое имя, не устанавливал с людьми зрительный контакт, не разговаривал, предпочитал одиночество и монотонно повторял одни и те же движения. Психокоррекция стоила огромных денег: в эквиваленте 350-400 долларов в месяц. Отец ребенка помогать отказался.

— Жила впроголодь, все деньги уходили на реабилитацию сына. Ночами рыдала в подушку от безысходности, в голову даже лезли мысли о суициде. Однажды в Интернете случайно наткнулась на объявление о поиске суррогатной мамы. Сначала просто заинтересовалась, стала много читать на эту тему. Оказалось, некоторые пары идут на такой шаг из-за того, что женщины банально боятся испортить фигуру. С такими я бы точно не стала связываться.

Со временем Ирина все чаще начала задумываться над тем, чтобы помочь кому-то стать родителями, а заодно и улучшить свое финансовое положение.

— С Валерием и Ольгой познакомилась в Интернете. Женщина около 10 лет пыталась забеременеть, проходила дорогостоящее лечение, ей неоднократно делали ЭКО, но все безуспешно. Суррогатная мать стала их последней надеждой. Они пообещали мне гонорар в 20 тысяч долларов и полное обеспечение во время беременности. О том, что у сына подозревают аутизм, я скрыла: ни на каких учетах мальчик в то время не состоял, и узнать об этом диагнозе им было просто неоткуда.

Все договоренности заверили нотариально. У Валерия и Ольги имелись некоторые пожелания: например, на седьмом месяце беременности мы должны будем переехать в Москву, где продолжим наблюдение у частных специалистов. Там же будут проходить и роды. Это делалось для того, чтобы от родных и друзей скрыть факт вынашивания ребенка посторонней особой.

На тот момент наша героиня все еще состояла в браке, что было одним из обязательных условий. Женщина заставила своего бывшего изобразить любящего семьянина и подписать согласие на то, чтобы она стала суррогатной матерью. Вскоре состоялась и сама процедура: специалисты перенесли всего один эмбрион и Ирина сразу забеременела.

— Поначалу было страшно: что будет дальше, как пройдет беременность, роды… Я понимала, что несу ответственность за малыша перед его мамой и папой.

Беременность протекала нормально, биородители выполняли все договоренности по обеспечению Ирины. В установленный срок она отвезла сына к тетке, а сама отправилась в Россию.

— Оказалось, Валерий весьма успешный бизнесмен. В Москве мне сняли отдельную квартиру — жить с ними под одной крышей я не захотела. Ольга с накладным животом бегала по фотосессиям, в безмерном количестве скупала детские вещи и игрушки для будущей дочери, возила меня на все медосмотры и УЗИ.

Что я испытывала во время беременности? Часто внушала себе, что «пузожитель» генетически не имеет ко мне никакого отношения, что я просто помогаю людям обрести смысл жизни, что решилась на все это ради собственного сына. Порой становилось неловко от того, что скрыла от Валерия и Ольги особенность своего ребенка, обманула их насчет брачных отношений. Но назад дороги уже не было.

Материнские чувства, если таковыми их можно назвать, пробудились на поздних сроках: сидя в московской квартире, часто вслух общалась с девочкой, рассказывала ей, что родители ее очень ждут и любят, перестукивалась с ней. Она ведь не виновата, что биологическая мама не может ее выносить, и это не повод отказывать ребенку в любви.

Контракт на платные роды заключили в одном из московских роддомов. Все прошло без осложнений, малышку унесли из родзала, даже не показав роженице. Неонатолог лишь сказал Ирине, что девочка здорова.

— По-настоящему меня накрыло спустя сутки, хоть мне и давали какие-то успокоительные препараты и таблетки, подавляющие лактацию. В отделении то и дело слышались крики новорожденных. Мое больное воображение рисовало картину, как девочка лежит в кувезе и плачет, а к ней никто не подходит. А она зовет меня — ту, с которой была на протяжении 39 недель…

Мне даже казалось, что врачи смотрели на меня с некоторым презрением. Просила их, умоляла разрешить посмотреть на малышку хоть одним глазком, просто увидеть ее крохотное личико, но ответ всегда был отрицательным. От меня скрывали даже ее рост и вес.

Одна «добрая» санитарка посоветовала представить, что ребенок умер при рождении. Мол, легче станет. Но я ведь знала, что малышка жива, и это меня злило еще больше: я не могу до нее дотронуться, поцеловать, прижать к себе. А вскоре она и вовсе исчезнет из моей жизни раз и навсегда.

Из роддома Ирину выписали через три дня. Курьер привез билет до Минска и ее вещи. Больше Ольгу с мужем она никогда не видела.

— Пыталась с ними связаться по телефону, чтобы узнать о девочке, спросить, как ее назвали, но их номера всегда недоступны. Первый месяц я много пила, рыдала, была в сильной депрессии. Любовь к ребенку, которого носила в утробе, сменялась ненавистью: чужим людям я подарила здоровое потомство, а мой сын в 4,5 года меня даже мамой ни разу не назвал.

Сегодня Ирина тратит заработанные деньги на развитие сына, часть суммы пожертвовала в церковь. Она уверена, что больше ни при каких обстоятельствах не решится на такой шаг: прошло полгода, а ей до сих пор снится малышка.

— Меня успокаивает одно: у нее есть прекрасные любящие родители, которые смогут обеспечить ей достойную жизнь.