Биография Владимира Высоцкого долгое время не была доступна тем, кто любил его песни. Это уже после его смерти появились многочисленные воспоминания друзей и коллег, которые и раскрыли, что он всю жизнь выступал на сцене: учился в Школе-студии МХАТ, работал на Таганке у Юрия Любимова, снимался в кино. И, конечно, пел: творческие вечера артиста Высоцкого пользовались небывалым успехом, и прорваться на них было очень трудно. Но в песнях он представал совсем другим.
«О моих песнях ходит много разговоров. Иногда разговоры приятные. Например, меня часто спрашивают, не тот ли я Володя Высоцкий, который был под Курском или под Сталинградом, под Оршей или под Вязьмой. Люди думают, что я прошел войну», — вспоминал он.
Его считали «своим» и шоферы, и парни, которые во дворах бренчали на гитарах. Многие думали, что он воевал, причем не было единого мнения, кем именно. После фильма «Вертикаль» и песен оттуда его записали в «свои» еще и альпинисты. Ну и, разумеется, «своим» он был и для уголовников, потому что так писать о лагерном быте, по их мнению, мог только человек сидевший. Высоцкий от этого не был в восторге: «Иногда говорят, что я сидел много, неоднократно. Уже по срокам мне должно быть лет девяносто семь. Это неправда, это измышления. Эти слухи не дают налета фальшивого романтизма. От них неприятности одни».
При этом Высоцкий заявлял, что не отказывается от своих ранних песен (именно их и считают «блатными»). «Я считаю, что эти песни принесли мне колоссальную пользу», — отмечал он. На них артист учился работать над формой, превращать сложное в простое, научился «кажущейся примитивизации мелодий», которые позволяли песне сразу входить «не только в уши, но и в душу»
«Татуировка»
«Даже в серьезных учреждениях верят слухам. Когда там спрашивают: „А почему вы не печатаете его песни?“ — отвечают: „А бог его знает, вдруг он сидит!..“»
«Всё позади: и КПЗ, и суд...»
«Мои выступления — это беседа со зрителем, возможность рассказать в той или иной форме, смешной или серьезной, о тех вещах, которые тебя беспокоят и волнуют, в надежде, что и зритель тоже точно так же относится к тем вещам, о которых ты ему рассказываешь».
«Бодайбо»
«Меня часто спрашивают в письмах, не воевал ли я, не плавал ли, не сидел ли, не летал ли, не шоферил ли и так далее».
«За меня невеста отрыдает честно...»
«Людей, которые занимаются авторской песней, очень часто отождествляют с теми персонажами, от имени которых мы рассказываем разные истории».
«Что же ты, зараза...»
«Мне сказали, что некоторые приходят на концерты в ожидании увидеть, что я стою пьяный или выражаюсь нецензурными словами. Это несправедливый поклеп».
«Весна ещё в начале...»
«Первые свои песни я писал и пел только нескольким своим близким друзьям. У моих песен всегда дружеский настрой. Они не требуют сиюминутной отдачи. Мои песни — это возможность разговаривать с вами».
«Я был душой дурного общества...»
«Я всегда говорю „я“. Но это совсем не значит, что я все прошел и испытал. Для этого не хватило бы и нескольких жизней. Кое-что я знаю сам, кое-что мне рассказали люди. А я хочу об этом рассказать вам, как я это понимаю. И из-за этого я пишу „я“. В моих песнях не разберешь, где я, а где другие люди».
«Так оно и есть...»
«С профессиональной точки зрения нет никакой разницы между моими ранними и поздними вещами. Конечно, первые мои песни написаны от имени ребят дворов, улиц послевоенных, таких компаний, которые собирались во дворах. В московских дворах было много жизни в то время. И танцевали, и пели, и играли в разные игры, и все это во дворах. Конечно, в ранних моих песнях присутствует, если так можно выразиться, слово нехорошее, такая заблатненная интонация».