Почему перестройка 2.0 неизбежна. Итоги-2018 и прогнозы-2019

Бывший сенатор от Архангельской области, старший партнер коллегии адвокатов Pen&Paper Константин Добрынин вспомнил события 2018 года и понял, что в России, несмотря ни на что, возможна перестройка и 2019 год при нужной политической воле легко может стать переломным для нашей страны.

Завершается странный 2018 год, общее ощущение от которого — что это продолжение методичного закручивания гаек, проходившее на протяжении всего года с перерывом на обед. Роль обеда играл чемпионат мира по футболу, который пришелся на самую середину года, став своеобразным водоразделом, альтернативным полюсом свободы, которая, по забытому уже выражению, когда-то была куда «лучше, чем несвобода».

Но унывать не стоит, потому что если все же присмотреться к году повнимательнее, то можно заметить на его протяжении немало событий, которые стоит квалифицировать как перестроечные или предреформационные, или, по крайней мере, как признаки надвигающейся перестройки. Можно их обсудить не в хронологическом порядке, а по мере важности.

Во-первых, это региональные выборы в сентябре. Во время оных в четырех регионах выиграли оппозиционные кандидаты, малоизвестные народу. Не так важно, что они представляют системные оппозиционные партии, то есть структуры, так или иначе интегрированные в политическую машину Кремля. Важно, что голосование было по-настоящему протестным. По принципу: кто угодно, только не власть.

Во-вторых, это всплеск интереса к рэпу и полемике о рэп-культуре, участие в которой вынужденно принял даже Владимир Путин. Как и в случае с региональными выборами, Кремль здесь вынужден был после агрессивного наезда «дать задний ход». Концерт рэперов Оксимирона, Басты и других в поддержку их арестованного коллеги Хаски стал едва ли не главным культурным событием года. А самого Хаски пришлось экстренно выпускать из холодных застенков еще до начала концерта. Рэп начинает играть ту же роль, которую вышедшая из подполья рок-музыка играла во второй половине восьмидесятых годов двадцатого века.



В-третьих, это череда громких скандалов, связанных с обвинениями якобы в провалах российских спецслужб и в деле Скрипалей, и в истории с несостоявшимся государственным переворотом в Черногории, и в греческо-македонском казусе, который испортил казавшиеся столь благоприятными отношения с Грецией, и в попытках слежки за Организацией по запрещению химического оружия. Как правило, такие демонстративные скандалы, унижающие спецслужбы, не могут не означать эрозии базовых конструкций государства.

Четвертое и незаметное — более пятидесяти процентов оправдательных приговоров в Москве по уголовным делам, рассматриваемым присяжными, — народ показывает не просто фигу в кармане, а самый настоящий публичный кукиш правоохранительной системе. Но кроме этого — ещё и приверженность здравому смыслу и присущее ему чувство справедливости.

Пятое и основное — ситуация на Украинском фронте, как бы дико такое словосочетание ни звучало. Главное событие года — это создание независимой Православной церкви Украины. Еще несколько лет назад такой сценарий невозможно было себе представить, однако константинопольский патриархат бестрепетно изъял Украину из состава канонической территории РПЦ МП, и Москва ничего действенного не смогла этому противопоставить. Причем в случае светской власти, кажется, даже и не попыталась. Особняком стоит известный инцидент в Керченском проливе, тайные причины которого до сих пор остаются не вполне ясными, однако после абсолютно несоразмерной реакции на действия украинцев негативные для России международные последствия не заставили себя ждать, и это не только срыв ритуальной во многом встречи Дональда Трампа с Владимиром Путиным в Аргентине. Ясно, что этот эпизод теперь можно оценивать и как повод, и как причину для очередного витка санкций.

Вообще весь 2018 год прошел под знаком усугубления санкций, и, пожалуй, главный в этом смысле итог уходящего года: логика «не смешите наши Искандеры» полностью перестала работать. Очевидно, что зависимость России от международных финансов и технологий достаточно велика, чтобы прекращение доступа к ним можно было игнорировать. Сейчас, например, российские банки всерьез готовятся к закрытию своих корреспондентских счетов в США, а заодно и к их отключению от системы Swift. Еще пару лет назад глава банка ВТБ Андрей Костин сравнивал подобную возможность отключения с реальной и большой войной — на исходе же 2018-го все это кажется вполне будничным.



Кстати, к концу года стало гораздо больше разговоров о мировой войне, и рассуждения о таком сценарии многих спикеров уже не пугают. Складывается впечатление, что некоторые ключевые фигуры российской политики начинают, осознанно или нет, мыслить в категориях «лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас». Именно в 2018 году мы увидели несколько статей военных стратегов о том, что «превентивный ядерный удар не только возможен, но и необходим», дескать, российская система ядерного контрудара «Периметр», унаследованная от СССР, серьезно износилась и уже не столь надежна, а потому надо уничтожить американские ракеты вокруг России, пока они не вылетели в нашу сторону. Вишенкой же на торте безумных прогнозов стала статья, опубликованная на днях в издании «Военно-промышленный курьер», описывающая способ развернуть течение Гольфстрим для затопления США. Автор материала заявил, что при помощи термоядерного заряда можно спровоцировать извержение вулкана в океан. Возникший оползень обрушит цунами на американское побережье.

Как ни странно на первый взгляд, все это тоже перестроечные черты. Противники перемен начинают обсуждать катастрофические сценарии как практические, а не только теоретические. Напомню, в 1989–90 годах мы стали говорить о распаде СССР как о чем-то вполне возможном, хотя до тех пор такая перспектива выглядела невероятной.

Тем не менее, несмотря на элементы сходства, нынешняя Россия серьезно отличается от СССР времен горбачевской перестройки. Отличия такие:

а) Михаил Горбачев и его не столь многочисленные единомышленники в руководстве позднего Советского Союза шли на открытие страны, либерализацию всех сторон ее жизни и сближение с Западом. Часто неохотно, под давлением обстоятельств и с оговорками, но все же шли. Нынешнее высшее политическое руководство РФ, похоже, к такому совершенно не готово. Евроатлантический мир тогда чем мог помогал Горбачёву, видя в нем партнера в деле выхода из холодной войны и прекращения гонки вооружений. Нынешний российский лидер сам не хочет этой роли и готов к изнурительному противостоянию с Западом.



б) Сам коллективный Запад не только не готов доверять нынешней российской власти, но и не видит на политическом пространстве России каких-либо серьезных сил, альтернативных Кремлю, а фраза госсекретаря США Майка Помпео: «Говоря откровенно, я не очень доверяю российским заявлениям почти по всему» — только подтверждает это.

В результате неприятие нынешнего режима сливается с представлениями о невозможности его смены или хотя бы частичной коррекции.

в) Советский Союз привык к десятилетиям жизни в условиях автаркии, однако начинал преодолевать экономическую и технологически изоляцию. Современная же Россия ведет себя ровно наоборот: привыкнув к высокой степени международной интеграции и кооперации, поставив себя тем самым в значительную зависимость от Запада, наша страна изобретает все новые и новые способы самоизоляции.

г) Поздний СССР добровольно или вынужденно сокращал количество актуальных и потенциальных конфликтов по своему периметру, чего никак нельзя сказать о нынешней России. Самым острым, конечно, остается конфликт с Украиной, который закрепил противостояние наших стран на десятилетия, независимо от того, кто будет у власти в Киеве и Москве.

д) Советские элиты в конце 1980-х годов, независимо от идеологических приоритетов тех или иных отрядов этих элит, сходились во мнении, что страна движется по направлению к катастрофе. У сегодняшней власти и, шире, правящей элиты никакого концентрированного алармизма мы не видим. Представления о том, что международная изоляция и вражда с Западом чуть ли не полезны для России, все чаще озвучиваются знаковыми фигурами власти. А ведь при том же СССР такого подхода фактически не было со времен урегулирования Карибского кризиса.



Объективно, впрочем, ситуация совсем не выглядит безнадежной. Я, естественно, не собираюсь давать советы Кремлю, тем более когда о них не спрашивают, но хочу предложить набор мер, которые могут быть приведены в действие при наличии доброй воли и людей доброй воли.

Здесь на первом месте, бесспорно, Украина. Понятно, что ни Крым, ни тысячи жертв войны очень долго никуда не денутся из актуальной повестки и тем более из истории. Однако частичная деэскалация отношений возможна и необходима уже сегодня. Приоритетные меры здесь могут быть такими:

полный обмен военнопленными, включая передачу Украине моряков, захваченных 24 ноября во время так называемого керченского инцидента (о технологии напишу позже);

принципиальный отказ от какого бы то ни было российского вмешательства в процесс выборов президента Украины, назначенных на 31 марта 2019 года;
жесткое прекращение движения каких-либо боевиков и наемников, а также «военной техники из военторга» с российской территории в ОРДЛО или обратно.

По крайней мере в результате этого можно остановить и сползание в войну, и расширение международных санкций против нашей страны, а это может стать стартовой позицией для начала пересмотра всей системы отношений России с нашими многочисленными оппонентами на международной арене.



Дальше можно пересмотреть подходы к локальным спорам с теми или иными крупными державами, например, с Японией. Если долгожданный мирный договор с Токио приведёт к выходу Японии из режима санкций, то логично было бы подумать о поиске взаимоприемлемого решения территориальной проблемы Южных Курил.

Но главное, что мы должны понимать: внешняя политика как была, так и остается продолжением внутренней (с), потому перемены должны затронуть внутреннюю политику и экономику в гораздо большей степени, чем международные отношения.

Во внутренней политике давно назрели и даже перезрели некоторые очевидные шаги.

Например:

реальное и кардинальное изменение налоговой нагрузки на малый бизнес, с осознанием того, что именно он, а не госкорпорации, — локомотив экономики;

отмена политических статей 280–282 УК РФ; произошедшее недавно смягчение — шаг безусловно важный, но недостаточный;

упразднение муниципального фильтра на губернаторских выборах — ущербность и вредоносность данной нормы уже очевидна;

отказ от новых законопроектов, создающих проблемы для пользователей интернета и усугубляющих искусственную изоляцию России от международной коммуникативной среды.

В экономике же надо начать как минимум рассуждать о новой масштабной приватизации. Эпоха тотального засилья компаний с доминирующим государственным участием и тем более госкорпораций подошла к концу. Приватизация, кстати, может автоматически вывести многие крупные компании из-под западных санкций, потому что на сегодняшний день международные ограничения распространяются преимущественно на юридические лица под прямым госконтролем России.

Мы боимся самого термина «перестройка», так как перестройка им. Горбачева привела к распаду нашей общей родины. Но она же и возродила страну
И последнее, о чем нельзя забывать, — коррупция.

В Советском Союзе, несмотря на весь комплекс его кричащих проблем, уровень коррупции был относительно низок. В нынешней же России существует прочная коррупционная круговая порука, препятствующая любым преобразованиям: коррупция стала частью экономики. Ее нельзя разрушить только с помощью репрессивных инструментов — гораздо важнее либерализация в политике и приватизация госсобственности, что само по себе нанесет радикальный удар по питательной среде коррупции.

К сожалению, Россия сейчас находится на развилке, где с одной стороны война, а с другой стороны мир, во всех смыслах этого прекрасного слова, и еще перестройка. Понятно, что мы боимся самого термина «перестройка», так как перестройка им. Горбачева привела к распаду нашей общей родины. Но она же и возродила страну. Поэтому сегодня нам надо встать выше стереотипов и предрассудков. Хорошее или плохое это слово, но оно означает именно то, что нам всем необходимо.

P. S. И чтобы не быть голословным, несколько адвокатских слов про технологию разрешения керченского инцидента. Освободить украинских моряков не очень сложно — механизмов достаточно.

Поскольку со всей очевидностью в их действиях, да и в самом событии нет признаков чего-либо криминального, то самый приличный вариант следующий: разобрались, прекратили преследование и всех отпустили.

Второй вариант: изменение обстановки, а значит, сначала меры пресечения, а потом и уголовного преследования. Изменение обстановки подразумевает урегулирование разногласий и неясностей в режиме судоходства в проливе, из-за которых все и случилось. В связи с урегулированием деяние утратило общественную опасность.

Третий вариант: пересмотр вышестоящим судом решения о мере пресечения с изменением в сторону смягчения, поскольку нет никакой исключительности, обосновывающей столь жесткую меру пресечения, тем более для всех украинских граждан. Арсенал альтернативных мер пресечения довольно широк: от поручительства государства или каких-то лиц до залога.

Ну и не забываем про непроцессуальные, но тоже вполне приличные варианты: помилование (возможно на любой стадии) и обмен.

Главное — это желание сделать правильный человеческий шаг в преддверии Нового года и отпустить людей домой.

Именно так начинается мир.