Змитер Вайтюшкевич о детстве в Березовке, о лидских бандах «парижан» и «росляков», «гаўнюках» и «засранцах»

Змитер Вайтюшкевич — образцовый артист и хозяин, который при хорошем стечении обстоятельств мог собирать аншлаги в самых больших залах страны. Но обстоятельства сложились иначе, и артист долгое время не мог выступить в родной стране. Onliner поговорил с музыкантом про агротуризм, мужское здоровье, запреты и настоящих говнюков.

«Поэзия и йога — это лекарство от депрессии»

— Как ваши дела?

— Все хорошо. Я в хорошей физической форме: занимаюсь по мере своих возможностей ходьбой, плюс зал, баня, Неман. Ничего нового, но меня это радует, потому что я каждое утро просыпаюсь в хорошем настроении и с планами на завтра. Еще есть куча всяких бытовых вопросов и творческих. Не масса, но они есть: приоритетные, стратегические. Стараюсь встроиться в современные изменения, развиваю Instagram. Пугач (лидер группы J-Морс. — Прим. Onliner) меня недавно подкалывал весело. Говорит: «В Instagram появился? Ну видно, что недавно». Но мне это интересно.

— То есть вам эти технологии близки, да? 

— Я стараюсь понять, что это такое, но толком пока не могу разобраться. А еще сейчас много езжу по Беларуси, и мне это нравится, несмотря на то, что много где стоят новые дома культуры не хуже концертного зала «Минск» и пустуют. Мне интересно, почему это происходит. Это то, чем я живу: Неман, дети, творчество, современные технологии.

— Давайте про творчество. Недавно вы представили второй альбом на стихи Маяковского в Ok16. Как все прошло? 

— Я остался доволен, несмотря на то, что на концерте было мало друзей по разным обстоятельствам. Пришло большое количество новых, молодых людей, и это в том числе благодаря какому-то движению в социальных сетях. Естественно, это волнительно. Тяжело играть с Apple Tea после десятилетий выступлений со своим оркестром, но я намеренно пошел на такую конфигурацию. Вообще, любая живая премьера для артиста — это волнительно. Но зритель остался доволен, а для многих это вообще было открытие.

— Открытие, что с Маяковским можно работать и так? 

— Наверное, каждый работает с Маяковским так, как хочет. Но для меня этот альбом важен внутренне, потому что я в нем развивался как композитор уже на базе своего опыта. Потому что в этом проекте была возможность приглашать музыкантов: в нем принимали участие более двадцати человек от Нью-Йорка до Витебска. Я этому рад, потому что очень часто бывает иначе: ты бы хотел с кем-то поработать, но у тебя нет возможности набрать в какой-то композиции исполнительских красок. На альбоме «Люблю» все получилось, но осуществить это на премьере было технически сложно: привезти на концерт половину состава мы чисто физически не потянули бы.

— Как у вас появилась возможность собрать их вместе на записи? 

— Были деньги. Был ресурс, и была задача переписать старого Маяковского (первый альбом на стихи поэта. — Прим. Onliner), потому что когда-то были потеряны на студии Раинчика исходники, а моему другу этот альбом очень нравился. Он говорит: «Давай этот альбом запишем». Я спрашиваю: «Ресурс есть? Это денег стоит».

— То есть инициатива не от вас исходила? 

— Вообще не от меня. Я занимался другими проектами, но гештальт с Маяковским для меня закрыт не был, потому что финал первого альбома по музыке и по исполнению был немножко завален. Не на пике, скажем так. Если бы была возможность для каких-то глобальных проектов тогда… Я сейчас ей воспользовался.

— Наверняка роль сыграло и то, что Бородулин остался недоволен отсутствием переводов Маяковского на мову. 

— Это была одна из причин, да. И вообще их было много. Конечно, хотелось бы, чтобы каждый альбом был с новым поэтом. Но так уже сложилось, что у меня за творческую жизнь вышло два альбома с Буравкиным, три альбома с Некляевым и два альбома с Маяковским. Возможно, причина в том, что я просто нашел своих авторов, хотя, конечно, сейчас я активно думаю про молодых белорусских поэтов, которых я раньше не исполнял. Это мне интересно.

— Буравкин, Некляев, Бородулин, Липай, Маяковский… С поэзией кого из них вам работать сложнее?

— В свое время было тяжело работать с Бородулиным. Не лично с ним, а с его поэзией. Я только потом начал признаваться и сейчас открыто говорю на сцене, что не все слова Бородулина понимал. Образы, метафоры, слова… Кому-то кажется, что если он по-польски может сказать kurwa mac’, то знает польский язык. То же самое и с мовай. Если тебе кажется, что ты говоришь «калі ласка», «дзякуй» и другие общепонятные слова, то ты в состоянии близко воспринять любой текст… Оказывается, нет. С Бородулиным это не работает: у него поэзия максимально глубокообразная, и слова, которые он использовал, очень часто в обычной жизни не употребляются. Он придумал термин «паравіны году». Не «поры», а «паравіны». Это как-то биологически звучит.

Я скажу, что проблема в обществе, у зрителя. Даже если он думает, что понимает по-белорусски, то все равно по-русски у него получается лучше. Я очень часто ощущаю по аудитории, что, когда начинаю петь по-русски Маяковского, они понимают, о чем идет речь. А когда поешь кого-то из белорусских авторов, они сердцем понимают, а мозги очень часто отказываются воспринимать конкретные маленькие детали, а это в стихотворении очень важно.

— У них как-то в поведении это отражается или по взгляду видно? 

— По взгляду. Нет дискомфорта или каких-то замечаний. Просто я это ощущаю. Это проблема в том числе и моя, но и каждого, кто интересуется белорусской темой. В этом направлении нужно постоянно совершенствоваться.

— В Беларуси есть как минимум еще один человек, который работал с Маяковским. Это Михалок. Его Маяковский вам близок? 

— Лозунги — не совсем. Почему я взялся в свое время за белорусскую поэзию и Маяковского… Потому что это делали «Песняры» и Мулявин. Естественно, я захотел сделать по-другому, потому что «Песняры» пели «Послушайте!» по-русски, а я сделал это по-своему. Это призыв, но не лозунг точно. Возвращаясь к Михалку… Все-таки мой герой — это глыба двухметровая, который, может быть, с плакатами, с транспарантами и огромным кулаком, а внутри — очень ранимый ребенок. Это, наверное, и у меня есть, и поэтому мне это близко. Опять же, тема любви… Перед любовью мы часто снимаем с себя все напускное, и транспаранты укладываются рядом. У меня свой Маяковский.

— Где сейчас можно послушать альбом? Я пытался найти его на цифровых платформах, но не обнаружил ни в Google music, ни в Apple music…

— Его можно послушать на Soundcloud. Еще мы активно работаем с Red Graphic и делаем мою страницу, где будет не только этот альбом. Надеемся продавать его и в интернет-пространстве, но пока Маяковского там нет. Дело в том, что объективно я не могу заниматься всем сразу, а на кого-то пока не хватает понимания и ресурсов. Получается, что я буду это делать в следующем году. Диски, наверное, еще будут продаваться на концертах, а поколение людей, которые принципиально не будут заходить в социальные сети, еще лет двадцать будет слушать музыку на физических носителях. То есть на мой век должно хватить. Не я один такой. Просто есть музыканты, которые принципиально ушли в цифровое пространство, потому что уже нет ресурсов издавать диски. Или они не понимают, зачем это нужно. Но я в этом направлении работаю и настроен оптимистично.

— Вы говорили, что к поэзии мужчина должен приходить где-то к 30. Почему именно этот возраст? 

— Это я про себя так. Потому что есть некоторые люди, которые приходят к этому и в 20, и в 18. Их сейчас мало, и, как правило, это какие-то уникумы: либо сами поэты, либо имеют отношение к литературе, либо были хорошо воспитаны — в нормальных или ненормальных семьях. А некоторые никогда к этому не придут, потому что не было создано каких-то условий: не было любви, какого-то учителя или авторитета, не было какой-то искры божьей, которая в какой-то момент должна была загореться. Не случилось чего-то, что заставило бы подумать: «Блин, поэзия — это круто». Как и все остальное круто. Любая литература — это еще и здоровье: если мозги не тренируются, как мышцы, то может развиться Альцгеймер. А с поэзией мозг максимально работает. Кто-то в 50 оканчивает консерваторию, кто-то в 60 начинает играть на баяне. Я вот пошел к Трухановичу (бывший гитарист «Крамы». — Прим. Onliner) заниматься гитарой: плачу деньги и получаю от этого колоссальное удовольствие. То же самое касается вокала и композиторства. Я бы хотел, например, найти время и заняться композицией, базу получить.

— Давайте попытаемся сформулировать для человека, который не интересуется поэзией, почему поэзия — это круто. 

— Все, что трудно, — это круто. В тренажерный зал заходишь — самые неприятные упражнения самые полезные: подтягивания или пресс. Трудно, непонятно? Попробуй вникнуть. Поэзия крайне плохо читается везде в мире. Так же с музыкой: очень мало людей слушает джаз, в основном — поп-музыку. Но есть 1% полностью поехавших крышей людей, которым все это интересно.

Каждый проходит свой этап общения с этим миром. Есть этап, когда все надо, а есть этап, когда уже ничего не надо, но ты знаешь, чего ты хочешь. В том числе поэзии. Я очень часто в последнее время встречаюсь со взрослыми, состоявшимися людьми, которые болеют депрессией: офисный планктон, бизнес-планктон. Раньше таких болезней не было, а сейчас благодаря тому, что мы ускорились максимально, ускорились и проблемы от болезней. Я просто не выгляжу как человек, который мог бы лечить и давать советы. Но я знаю, что все равно рано или поздно ты будешь возвращаться к своей внутренности. Ты будешь изучать природу собственных недостатков, которые могут тебя либо убить или повернуть твою жизнь в необратимую сторону, либо ты сможешь выкрутиться и дальше пойти. Для этого в том числе нужна и поэзия. Как нужна йога. Это лекарство от депрессии.

— Вы еще одну причину называли в одном из интервью: «Пока еще не многие из нас оторвались от быта и поднялись к духовному». 

— Да, но все равно же есть быт и есть духовное. От быта все равно тяжело. А мне повезло, что я работал с носителями. Бородулиным, Буравкиным, Анемподистовым, Липаем — мы были современниками. Я их видел, я их чувствовал, они мне рассказывали про Короткевича. Некляев до сих пор рассказывает про Евтушенко и Вознесенского и еще кучу других поэтов. Если бы не было этого живого общения, может быть, я бы занимался какими-нибудь другими, надеюсь, музыкальными проектами.