Валентин Елизарьев снова в деле. Он полон сил и творческих планов. В большом интервью "АиФ" он рассказал, чего стоит ждать зрителям в ближайшее время. Но с оговоркой, что принял решение ничего не афишировать, а просто "тихо начинать делать"...
- Спустя 9 лет вы вернулись в свой театр и в этот свой кабинет. Какие ощущения у вас после такого длительного перерыва?
- Как бы вам сказать, вообще-то я в душе с этим театром не расставался. Если говорить именно про кабинет, то он мне показался чужим и сейчас обживается по-новому. Самое главное в кабинете - это не его стены, а люди, которые сюда приходят, и решения, которые здесь принимаются. Кабинет - это не главное помещение, где я бываю. Это в паузах нужно, чтобы подписать какие-то срочные бумаги - не более того.
- Основное время вы сейчас проводите в зрительном зале и в репетиционном, работая над новой редакцией балета “Ромео и Джульетта” Прокофьева?
- Да, это так. Есть спектакли, которые обязательно нужно отсмотреть. Несмотря на то что посещал все оперные и балетные премьеры, с творческими возможностями многих новых исполнителей не знаком. Для меня самое главное - не кабинетное знакомство, а сцена как лучшее место раскрытия творческого потенциала артиста. Выходите на сцену и там доказывайте, какого класса вы певец или балерина.
- Понятно. Чем будет отличаться новая редакция “Ромео и Джульетты” от той, которая 30 лет шла на этой цене? Вы не собираетесь вдруг использовать идею изначального сценария со счастливым концом, написанного Прокофьевым, Пиотровским и Радловым, но, правда, не разрешенного в 1935 году?
- По-моему, правильно сделали, что не разрешили. Не надо поправлять Шекспира, великого драматурга. В его сюжете смерть юных героев в конце трагедии есть та цена, которая привела к примирению враждующих кланов Монтекки и Капулетти.
Вообще это удивительное произведение – наверное, самое балетное. Потому что про любовь можно бесконечно ставить спектакли. Мне кажется, что наш театр, создав этот спектакль уже три десятилетия назад, поступил очень разумно - выбрав собственную драматургию и музыкальную редакцию балета. Спектакли вообще существуют как живые существа – у них есть дата рождения, точка наивысшего развития и т.д.
Я – хореограф, сочинитель балетного текста, и я же его воплощаю на сцене как постановщик. Но не через меня он проходит к зрителям – он приходит к ним через артистов. Всё зависит от исполнителей -талантливые артисты через призму своей индивидуальности раскрывают смысл моего хореографического текста.
Со временем балетный спектакль ветшает, замыливаются мизансцены, приходят средние, а то и плохие исполнители, которые упрощают и деформируют хореографический текст. Это убивает спектакль.
Я сейчас занимаюсь новой авторской редакцией этого спектакля. Снимаю всю шелуху, которая накопилась за эти десятилетия, ввожу новых исполнителей с учетом их индивидуальности, многое поправляю в хореографии. Я отношусь к этому своему "ребёнку" очень творчески. Хочу, чтобы этот спектакль продолжил свою сценическую жизнь, воспитывая и вдохновляя еще многие поколения нашей страны. За рубежом спектакль пользовался неизменным успехом и любовью публики, что меня и подвигло к решению отредактировать и восстановить спектакль. Его ведь показывали на гастролях более чем в 20 странах мира (причем в ряде стран многократно), и везде этот балет был очень высоко оценен не только публикой, но и критикой.
- А среди нынешних солисток вы нашли много достойных Джульетт?
- Пока еще ищу. У меня 8 Джульетт сейчас. Но это начальный этап.
- А Ромео выбрать легче?
- Нет, у меня сейчас и 8 Ромео. Через неделю мне надо будет определиться и к премьере подводить только 2-3 пары.
- И у каждого Ромео только одна Джульетта?
- Нет. Пока они репетируют, я их меняю в парах, чтобы найти наилучшие сочетания.
- А после премьеры у каждой Джульетты будет только один Ромео? Это настоящая пара?
- Да. Замены изредка бывают, но только по необходимости. Хорошо, когда пара станцованная, когда они чувствуют друг друга, когда уже привыкли, отрепетировали, вжились вместе в эти образы. Очень важен контакт, возникающий между партнерами.
- Вы всегда ставили балеты только на очень хорошую музыку. Среди ваших работ есть еще одна на музыку Прокофьева - “Классическая симфония”, которая была поставлена только в Варшаве. Почему её так и не увидели в Минске?
- Дело в том, что она часть моей дипломной работы в Московском классическом балете, а потом я, как приглашенный хореограф, повторил ее в Варшавском Большом театре.
- В прошлом году вы отреставрировали свой “Спартак” на музыку Хачатуряна, в этом году – “Ромео и Джульетту” на музыку Прокофьева. Кроме этого, в репертуаре театра числятся ваши балеты “Кармен-сюита” на музыку Родиона Щедрина, “Кармина Бурана” на музыку Карла Орфа, “Сотворение мира” на музыку Андрея Петрова…
- “Сотворение мира” не сохранилось
- Очень жаль. Я знаю, что вы этот балет очень любите. И публика его любила. А, например, “Страсти”?
- Со «Страстями» произошла очень странная история. Пока я отсутствовал, в театре Юрий Троян, который никогда не танцевал этот спектакль и не был даже моим ассистентом во время постановки, достаточно вольно отреставрировал хореографический текст. Я минчанин, живу в двух автобусных остановках от театра. Почему меня не пригласили на возобновление моего авторского спектакля? Для меня это большая загадка. Наверное, это говорит о профессионализме дирекции.
- Когда вы только ушли из театра, помню, звучали такие мнения, что Елизарьев слишком долго руководил балетом. Вот теперь, мол, откроются возможности для новых молодых хореографов. И будет всем счастье. Прошло 9 лет - и ничего ценного так и не было создано. Как по-вашему, почему?
- Этот вопрос стоит задать не мне, а тем людям, которые руководили театром последние девять лет. Надо их спросить, в чем была логика развития театра в эти годы? По-моему, логики формирования репертуара просто не было. Случайно выбирались названия, случайно приглашались хореографы очень среднего класса, за исключением Баланчина и Килиана, разумеется. Но это спектакли, взятые как бы на прокат. У театра нет прав собственности на этот спектакль. Заключается договор на год, на два или на определенное количество спектаклей - и всё.
- А «Шесть танцев» Килиана еще могут показываться в Минске?
- Пока да. Это очень хороший хореограф, и я приветствую, что это произведение появилось в репертуаре театра.
- А как вы относитесь к постановкам «Петрушки», «Жар-птицы», «Шехерезады», в которых Андрис Лиепа претендует на восстановление хореографии знаменитого Михаила Фокина?
- Андрис Лиепа занимается благородным делом. Он общественный деятель, талантливый человек и танцовщик, но он родился в 1962 году – через несколько десятилетий после того, как Михаил Фокин поставил свои балеты в Париже в начале прошлого века. Поэтому он не мог посмотреть эти балеты в оригинальной постановке, да и видео тогда не было. Сохранились только эскизы декораций и костюмов. Еще сохранилось очень много воспоминаний, связанных со знаменитыми «Русскими сезонами» в Париже. Андрис Лиепа работал с хорошими художниками и явно был вдохновлен этими балетами и «Русскими сезонами», которые были в свое время откровением для Европы.
Деятельность Андриса Лиепы и его фонда помогает вновь привлечь внимание к искусству музыкального театра, к музыке Стравинского, к «Русским сезонам». А к его балетам я отношусь как к парафразам на темы Фокина. Спектакли у него разные по качеству, но подлинность фокинской хореографии доказать очень сложно.
- Наверняка вы вернулись в театр как художественный руководитель с какими-то планами. Что планируете делать дальше?
- Я один из тех людей, кто несколько раз очень сильно ошибался, афишируя свои будущие планы. Поэтому несколько лет назад решил ничего не афишировать, а просто начинать тихо делать, а когда это уже станет реальностью, тогда объявлять. А иначе тут же появляются люди, которые или мешают, или советуют, или просто суетятся под ногами. Поэтому все, что я могу вам сказать, – буду заниматься несколькими крупными проектами в балете и в опере, буду реставрировать свои балеты и ставить новые.
Больше вы из меня не вытащите ни одного слова. Потому что потом мои слова искажаются, превращаются непонятным образом вообще во что-то, о чем я и не думал, и не говорил, а все это уже разносится и живёт своей жизнью сплетни, что доставляет мне немало неприятных эмоций.
- Понимаю. А есть у вас в планах приглашение других хороеографов, режиссеров, художников, артистов?
- Обязательно. Мы живем не в закупоренной консервной банке, мы должны общаться со всем миром. Мы должны приглашать сюда лучших постановщиков оперы и балета. Мы, конечно, должны держать в хорошей форме наш классический репертуар, но мы должны быть знакомы и с лучшими современными произведениями музыки, хореографии и режиссуры, которые рождены в наше время. Только новое и талантливое двигает театр вперед.
- Можете назвать хотя бы несколько имен хореографов, которых вы могли бы пригласить в театр?
- Я бы очень хотел пригласить французского хореографа Прельжокажа, что-нибудь из наследия ведущих американских хореографов, стоит продолжать сотрудничество с Килианом, хотелось бы закрепить в нашем репертуаре произведения Джона Ноймайера и Бориса Эйфмана. Но просто лицензия на их произведения стоит огромных денег, и без спонсорской поддержки здесь не обойтись.
- Правильно ли назвать то направление, в котором работаете в балете вы, Эйфман в Санкт-Петербурге и Ноймайер в Гамбурге, «неоклассикой» - как говорила Диана Вишнёва в одном из интервью?
- Я думаю, это неправильно. Неоклассика – это новая классика. А у каждого крупного современного хореографа свой собственный язык. Я знаю точно, что там, где появляется талантливый лидер труппы, вокруг него появляется хорошая труппа и возникают талантливые произведения. А все остальные пользуются хорошими или плохими копиями. Желательно, чтобы каждый театр имел своего художественного лидера. Если он есть, то есть и творчество. Если нет, то я бы сказал, что остается только его искать…
- Во время паузы в театре вы работали в Белорусской Академии музыки и готовили молодых хореографов. Раду Поклитару уже стал известным, но есть и другие. В свое время я помню, каким успехом пользовались вечера ваших одноактных балетов - таких как "Кармен-сюита", "Кармина Бурана", "Болеро". Вы не думали, чтобы дать такой же шанс показать себя молодым хореографам?
- Обязательно. Я просто уже собрал заявки от молодых композиторов и от молодых режиссеров, хореографов. Я считаю, что театр активно должен искать и находить таланты внутри своей страны. Мы обязательно будем давать возможность каждый год сделать две-три постановки молодым. Можешь – сделай, не можешь – отойди в сторону.
- Вы пришли в этот раз на должность художественного руководителя не только балета, но и оперы. Репертуар оперы выглядит объемным, но каким-то трафаретным…
- Вы не правы в том, что у нас большой оперный репертуар. Хотелось бы обновить репертуарную политику театра, включив в него новые наименования как классического, так и современного репертуара. Монополия на постановки в опере должна быть отменена. Надо дать возможность проявить себя молодой белорусской режиссуре . Надо пытаться создавать все условия и для создания новых оперных и балетных произведений белорусских композиторов. Конечно, это большая, титаническая работа - написать оперу или балет, но надо этим театру заниматься.
Необходимо упорядочить многие вопросы, возникающие в оркестре, опере, балете, хоре … Я начал серию встреч с художественными коллективами театра, и хотелось бы, чтобы каждый артист мог внести свои созидательные предложения по организации рабочего процесса, чтобы главным итогом всего художественного творчества было качество.
- Недавно какой-то шум был поднят вокруг новой постановки оперы Штрауса «Саломея». Стоит ее смотреть?
- Конечно. Великолепна музыка Р. Штрауса. Все надо смотреть и слушать, не верить слухам и сплетням, а доверять только собственному восприятию. Ситуация, сложившаяся вокруг спектакля – грандиозный пиар для театра.
- Последний вопрос. А как вас встретили в театре? Григоровича, помнится, в Москве в Большом театре в аналогичной ситуации встретили неласково.
- Я не могу сказать, чтобы меня плохо встретили. Вот некоторые напряженно здоровались, но большинство было искренне радо.
Дмитрий Михайлов