Глава "Мемориала": Общество, которое не контролирует власть, всегда рискует

29 октября белорусская общественность отмечает неофициальный День памяти жертв сталинских репрессий. Он приурочен к трагическим событиям 1937 года, когда в ночь с 29 на 30 октября в подвалах минской внутренней тюрьмы НКВД с согласия Сталина были расстреляны более 130 представителей белорусской интеллигенции - ученых, литераторов, врачей, общественных и государственных деятелей.

Официально День памяти жертв сталинских репрессий в Беларуси не отмечается, тема репрессий в нашей стране замалчивается, архивы тех времен до сих пор засекречены. В то же время министр МВД Беларуси с гордостью носит форму НКВД, в стране с размахом готовятся отпраздновать столетие ВЛКСМ, а день октябрьской революции - до сих пор государственный праздник и выходной. 

Переосмысление истории, своего прошлого актуально как для Беларуси, так и соседней России: наши страны погрязли в "совке" и многие процессы здесь схожи. "Прививанием" общества от "совка" в России занимается Международное общество "Мемориал". О том, как это происходит и почему это жизненно важно для движения вперед, "Белорусский партизан" поговорил с председателем организации Яном Рачинским.

- "Мемориал" - это одна из самых старых и известных в мире организаций. Мы всегда старались избегать крайностей, экзальтированных высказываний. Мы всегда старались быть по возможности академичными, сдержанными в оценках, чтобы наши формулировки не выглядели эмоциональными и поверхностными. Для этого у нас достаточно большой авторитет. Например, несмотря на то, что власти включили «Мемориал» в список иностранных агентов, тем не менее, наших представителей приглашают на мероприятия всех уровней, когда речь идет о наших темах. 

Сейчас, когда давление властей на гражданские организации заметно усилилось, для общества «Мемориал» стал местом возможного приложения сил. Мы не стремимся изображать себя в качестве рьяных оппозиционеров, хотя свою позицию мы отчетливо формулируем. Многие молодые люди, для которых неприемлема нынешняя ситуация в стране, эта довольно душная атмосфера, ищут себе применение, а выбор не так уж и велик. Поэтому у нас сейчас стало намного больше молодых сторонников и волонтеров. 

Второе важное обстоятельство: история оказалась пунктом сопротивления, «красной чертой». Попытки властей реабилитировать Сталина – это то, что для широких слоев с довольно разными убеждениями оказалось неприемлемым. «Мемориал» в этом отношении стал защитником этой «красной линии». 

У нас культивируется такое отношение к истории: Советский Союз и имперская Россия всегда были правы, а все вокруг только мечтали Россию или Советский Союз захватить. «Мемориал» отстаивает более реальную картину. Поэтому наша роль в последние годы, как мне представляется, стала более заметной.  

- Этот вопрос довольно сложный. "Мемориал" сильно отличается от большинства российских, да и зарубежных организаций тем, что у нас организация сугубо горизонтальная. У нас нет вертикали управления. Есть исполнительный директор, потому что кто-то должен ставить подпись под финансовыми документами. Но в принципе каждая организация самостоятельна во всем: и в выборе направления деятельности, и в выборе партнеров – в России и за рубежом. У нас нет приказного порядка. У нас есть координирующий орган, все полномочия которого сводятся к высказыванию мнения от имени сообщества. Каждая организация также может от своего имени делать заявления. К счастью, никаких противоречий между нами нет. То, что мы смогли такую организацию создать, на мой взгляд, большой успех. Она просуществовала уже 30 лет, это немалый срок. Это, на мой взгляд, главное.

А дальше – у нас много разных успехов в разных направлениях. Созданы фундаментальные справочники по системе лагерей, по руководящим кадрам НКВД. В последние годы очень важным стал общероссийский конкурс исследовательских работ старшеклассников. Каждый год в нем участвуют от 2 до 3 тысяч школьников со всей страны, преимущественно из маленьких городков. Главный смысл этого конкурса – школьники должны самостоятельно прикоснуться к истории, а не переписывать из книжек. Пойти спросить бабушек, старших соседей, людей с непростыми биографиями. Присылают очень интересные работы, документы, профессиональные историки с большим интересом их читают. Мы формируем большое сообщество соприкоснувшихся с историей, получивших «прививку». За эти годы удалось создать довольно большое сообщество учителей. Это тоже достижение – мы формируем гражданское общество. 

- Нужно понимать, что в России с социологией дело довольно плохо. Во-первых, сказывается фрагментарное сознание россиян, во-вторых, поскольку известно, что за высказывания у нас бывают наказания, что подтверждает история и современность, то ответы на вопросы социологов не всегда адекватны. Тот же «Левада-Центр» проводил опрос, в котором было два вопроса. Первый: искренне ли вы отвечаете на вопросы социологических служб? Почти 100% ответили – конечно, а как же. Второй вопрос: искренне ли отвечают на эти вопросы ваши соседи и знакомые? Больше половины сказали – нет. Мое давнее наблюдение. У россиян две мечты: победить Америку и получить грин-карту. Все это иллюстрирует, насколько все спутано и противоречиво в нашем сознании. 

Второе: многие россияне не информированы даже о судьбе своих родственников. Поэтому выраженного негативного отношения к Сталину у многих нет. Дальше начинается государственная пропаганда, которая ставит превыше всего величие государства, которое в результате всех мифов прочно увязывается со Сталиным. И хотя Сталина не привечают ни Путин, ни Медведев, они настроены довольно критически к этому персонажу, насколько я могу судить, но Сталин, независимо от их желания, в результате этой схемы сам по себе выходит наружу. Путин и Медведев факт репрессий признают и осуждают, другое дело, что репрессии - это следствие политики, во многом схожей с той, которую они сами сегодня реализуют до полного разрыва власти и общества. 

Вместе с тем, репрессии осуждают порядка 80% россиян, даже те, кто считает Сталина великим. 

По части возможности высказывания, политической конкуренции методы управления в сегодняшней России достаточно схожи со сталинскими, не очень далеко мы ушли от советских времен. Есть некоторая имитация, но по существу никакой политической конкуренции у нас нет и не очень предвидится. 

- Есть прямые кальки со сталинских мифов. Не так давно российское посольство в Вашингтоне в своем Фейсбуке опубликовало текст, посвященный столетию вторжения американских войск на Дальний Восток. 

Американские войска действительно в известной степени участвовали в операции на Дальнем Востоке. Посольством это было показано как вторжение войск со всеми зверствами и так далее. Текст был практически скопирован с советских текстов про гражданскую войну. Никакого пересмотра. Хотя сегодня понятно, что «благодаря» большевикам Россия в то время изменила союзническим обязательствам, отказалась платить по царским долгам. И то, и другое достаточное основание для реакции союзников. Тем более большевистский переворот был абсолютно незаконным, противоправным. Тем не менее, этот текст мог быть напечатан в сталинское время без малейших изменений. Старые идеологемы оживают и живут. Но главное не это, а то, что в те времена считалось – власти знают, что нужно делать, а дело общества повиноваться и одобрять. Это главное, что воспроизводится сегодня, и точно так же это не может закончиться чем-то хорошим. 

Что касается репрессий, сегодня они носят характер постсталинских. После Сталина репрессии носили точечный характер. Боролись с людьми, у которых были реальные оппозиционные настроения. При Андропове даже не всех известных властям оппозиционеров репрессировали. Главной задачей было устрашение – с одной стороны, и прекращение организованной деятельности – с другой. Собственно, сейчас мы видим довольно сходную картину. Появилась еще такая деталь, когда наказывают не реальных оппозиционеров, а людей, выхваченных достаточно случайно (например, «болотное дело»). То есть идет устрашение не оппозиционеров, а всех потенциально готовых к какому-то активному участию людей. 

- На мой взгляд, это очень ошибочная интерпретация, сводящаяся к тому, что история прошла, не нужно ворошить прошлое, а то хуже будет. Это не так. Во-первых, декоммуниазция в тем годы ни в коей мере не была инициативой властей, все шло снизу. Это была абсолютная потребность людей знать о том, что происходило на самом деле. Мы до сих пор знаем далеко не все, но тогда это было накопившееся десятилетиями.

Чтобы что-то изменить в стране, нужно осознать прошлое. У нас названы жертвы преступлений, но не названы преступники. До тех пор, пока это не сделано, движение вперед невозможно. 

- Их имена нужно назвать хотя бы для того, чтобы сегодня не было искушения последовать их примеру, чтобы все понимали, что подобное не остаётся неизвестным. Так что назвать имена – это само собой. Необходимо также рассказать об этих преступлениях и назвать их соответственно, а не так, как, например, про Катынь говорят как о превышении должностных полномочий. Это просто издевательство. Нужно назвать это преступлениями. И разобраться в причинах, почему это стало возможным. К сожалению, на сегодняшний день государство живет без обратной связи с людьми. Это касается не только России, но и многих других стран. Власти совершенно не понимают, что происходит на самом деле. Вспомним, как недавно на Дальнем Востоке в беседе с рабочими Путину сказали про зарплаты. И он поверил не тем, кто эти зарплаты получает, а отделу кадров, у которого другие представления о благосостоянии работников. Это характерный пример: у властей представление не от реальной жизни, а от чиновников, которые отчитываются о собственных достижениях. 

Проверка фактами иногда случается, и хорошо, когда это заканчивается без человеческих жертв и прочих тяжелых обстоятельств. 

Власти должны осознать это отсутствие обратной связи, иначе движения вперед не будет. В первую очередь это касается выборов как формы проявления обратной связи от людей, которые демонстрируют, что недовольны. В этом смысл выборов, а не чтобы сменить одно на другое. Для выработки этого понимания, на мой взгляд, важно говорить о прошлом. И для выработки понимания, что не все средства хороши, что цель не существует вне средств ее достижения. 

- В известной степени отношение к теме репрессий – это демонстрация готовности изменять политику, строить демократическое общество. Может быть, этого власти и опасаются. Это связанные вещи. Для построения демократии нужно осознать прошлое, это ведет к стихийной демократизации общества. Власти, которые не настроены менять способы управления, не заинтересованы в работе с прошлым. У власти нет мотива, ни в России, ни в Беларуси.

Во многих бывших союзных республиках репрессии изображаются как злая воля Москвы, хотя коммунистическая партия, НКВД существовали всюду, а местные кадры были чрезвычайно активны, и их роль преуменьшать не стоит. Для постсоветских республик это способ избавления от прошлого, уход от работы с прошлым, ведь проще переложить вину на других, сами-то мы хорошие, и можем выстраивать систему власти так, как хотим. Это на самом деле нейтрализация серьезного обсуждения репрессий, причин и последствий. 

- Да, действительно, местные начальники хотели перевыполнить план и писали запросы в центр. Руководство шло навстречу, и увеличивало квоту на столько, сколько просили, или еще больше – добавляли уже от себя. Но в общем да, инициатива на местах тогда тоже была.

- Главным образом эти начальники верили, что в центре от них ждут побед в этом направлении, потому и старались. Многие из них вполне осознавали, что дела липовые. Но с первых большевистских лет вопрос был не в том, чтобы доказать, а в том, чтобы нюхом почувствовать, кто враг, а кто нет. Для себя они возможно это все так и оправдывали: мы знаем, что дела липовые, но мы-то знаем, что эти люди – враги. В некоторых случаях и этого понимания не было, судя по тем немногих делам репрессированных чекистов. Чекисты не реабилитированы, а доступа к делам не реабилитированных нет. 

#1#

- Сопротивление большевикам было, та же гражданская война стала мощным сопротивлением большевистским идеям. Было много восстаний в последующие годы. Во время коллективизации произошло более 3 тысяч крестьянских восстаний в разных регионах страны. 

Если говорить об организованном политическом сопротивлении, оно стало невозможным, во-первых, в силу запрета всех партий, во-вторых, из-за монополизации и национализации типографских станков, то есть не было возможности легально что-нибудь печатать. Вследствие монополии на типографский станок в газетах была представлена единственная точка зрения, альтернативных не было.

Третье – это тотальная цензура, которой ни в какой степени не знало царское правительство. 

Четвертое – создание органов внесудебной расправы. Ускользает от внимания, что в отличие от советского времени, в царские времена оппозиционеры преследовались через суд. В огромной степени революционные идеи становились популярны благодаря тому, что весь судебный процесс и последнее слово подсудимых так или иначе становились известны через прессу. В Советском Союзе все решалось без каких-либо судебных процессов, были заочные решения коллегии ОГПУ, местных уполномоченных представительств, позже «троек», и все это просуществовало до конца советской власти. Организовать сопротивление стало практически невозможным. 

На Западе мало что было известно о том, что происходит в Советском Союзе. Просачивались какие-то обрывки о голоде, и то через родственников, потому что корреспондентов в районы голода не пускали. Страна была закрыта наглухо. С информацией о репрессиях – то же самое. Оценить их масштаб из-за рубежа было довольно трудно. 

- Общество, которое не контролирует власть, всегда рискует. Сейчас в России нет массовых репрессий, но на местах появились инициативные сотрудники спецслужб, которые фабрикуют дела. Помимо того, что есть центральная неразумная деятельность, например, когда Свидетелей Иеговы объявили экстремистской организацией, это отсылает к Третьему рейху и худшим годам советской власти. Сейчас массово фабрикуются дела за перепосты в соцсетях. Понятно, что это никакой угрозы государству не представляет ни при какой погоде. Но это способ получить премию, а может быть – и звездочку на погоны. В органы стремится много людей не самых высоких моральных качеств, и есть риск, что это выйдет из-под контроля и приобретет характер цепной реакции. 

Второе, поскольку это связано с отсутствием демократических институтов и возможности обновления, все идет к стагнации – застою, гноению и отставанию от мировой цивилизации. Это тоже мало симпатичная перспектива. 

- У меня никто из предков в партии большевиков и КПСС не состоял, предки участвовали в революционном движении, поэтому у меня было критическое отношение к советской историографии. Свою роль сыграло и то, что моего деда расстреляли. Подтверждение о расстреле мы получили только в 1989 году, когда появилась возможность пойти и посмотреть дело. До этого нам была прислана бумажка, что он умер естественной смертью, в общем, стандартное вранье, которое сообщалось всем. Поэтом для меня эта тема была не чужая. Все началось с этого. Потом возникла тема национальных конфликтов и преследования за инакомыслие, и так я включился в эту деятельность. 

- Человек привыкает к любой сфере деятельности. До сих пор по-прежнему иногда вздрагиваешь, но в целом, когда понимаешь, что имеешь дело с подобным беспросветным сюжетом, психологически оказываешься к этому подготовленным. 

Впечатление производят случаи противостояния этому всему. Эмоционально это задевает. Когда схема известна, ты понимаешь, например, что если человек был в эссеровской партии, то более-менее понятна его дальнейшая судьба, и уже перестаешь переживать каждую историю как отдельную трагедию. Хотя наша задача как раз в том, что мы стараемся показывать историю именно через личные судьбы конкретных людей. Единица истории – это человек.