Опасный Глобус

— Отвечу вопросом на вопрос: а зачем мне нужны хорошие отношения с плохими людьми?

Наверное, мне, как человеку не закомплексованному, они и не нужны вовсе.

Это первое.

Теперь второе.

На мой взгляд, плохой (извините, по-простому — говнюк) человек должен знать, что он плохой. И когда кто-то об этом забывает, нужно ему постоянно напоминать. А то он забудет, что плохой, и думает, что вокруг все просто чудесно, что живет он исключительно нормально, что всех обманул и никто этого обмана не заметил. Надо, чтобы кто-то говорил, что это не так.

Именно по этой причине я и говорю людям правду.

Когда я узнаю про плохой поступок какого-то человека, то прежде чем что-то написать, сто раз это перепроверю. Причем из многих источников.

Человек этот, желая прочесть о себе что-то очень приятное, гуглит, а там — мой пост…

— Знаю, но могу себе это позволить.

— Зато — честно. Как говорится, не за спиной Мои наставники по жизни (отец Вячеслав Адамчик или Янка Брыль, например) писали: «Писатель N, или Х, или B сделал какую-нибудь Г… какому-то D» Они смеялись, ибо в писательском кругу все понимали, о ком речь. Но время прошло, и сегодня без специальных комментариев и не поймешь, о ком и о чем идет речь.

У меня все понятней. Особенно если написаны не только конкретные имена, но и фамилии.

Кстати, кроме названных классиков белорусской литературы, я учился еще у создателя литературы итальянского Возрождения Поджо Браччолини (писал по-латыни, правда) . Несколько столетий назад он был писарем у папы римского. В какой-нибудь тогдашней курилке звучало много интересных историй о разных людях. Браччолини не только рассказывал их другим, но и записывал услышанное. Так родился жанр фацеций — коротких рассказов, которые в некотором роде стали предшественниками новелл. Их отличает острота суждений и полное отсутствие любого лицемерия.

Мне этот жанр очень нравится.

Когда-то моя наставница в литературе Вера Николаевна Маркова, когда я ей показал свои первые литературные пробы, подарила книжку Поджо Браччолини и сказала, что я должен у него учиться писать.

Так что остро писать я учился не только у Адамчика и Брыля, но и у Браччолини.

— Наверное, это немного не так работает…

Однажды я написал, что человек изменил своим принципам и из демократической прессы переметнулся в государственную. Этот пост на моей страничке в фейсбуке провисел всего полчаса до того, как он мне позвонил и попросил снять текст. Я это сделал. И дело вовсе не в некой беспринципности. Когда человеку что-то очень болит, я всегда стараюсь идти ему навстречу.

Но так бывает не всегда. Доходило даже до судов.

— Однажды я написал, как у моей дочки украли кольцо, а сделавший это человек подарил его другой женщине. Текст опубликовали в «Нашей Ниве». Я не хотел судиться, просто просил больше не воровать.

К сожалению, этот человек, вместо того чтобы прочувствовать, насколько плохо он поступил, подал на меня и газету в суд. Дескать, оклеветали.

Позднее выяснилось, что он поступал так много раз. И не только со мной... В смысле воровства. Все только не решались об этом писать, боялись судов. Совершенно напрасно, кстати.

Суд предложил нам замириться, иначе его пришлось бы сажать в тюрьму за воровство. На мой взгляд, здесь случай какой-то клептомании…

— Да. Происходило это в тех случаях, когда мне пытались доказать, что я не прав, а я был уверен в своей правоте.

Или когда «герои» становятся литературными персонажами.

Как-то позвонил Генрих Вацлавович Далидович и сказал, что я несправедливо «наезжаю» на Володю Сливчикова. Я отказался убрать написанное, ибо Сливчиков не конкретная (пусть даже очень похожая) фамилия, а литературный персонаж. Я предложил сделать большую паузу, но ничего убирать не стал.

Сливчиков такой же обобщенный образ, как, например, Дуратило, в котором многие узнают поэта Сергея Вератилу. Это не фотография, а литературно обобщенная карикатура.

У того же Поджо Браччолини была целая система моделей поведения в таких ситуациях. Когда его впечатлял очень некрасивый поступок, который совершил кто-то из его близких друзей, то во избежание ссор Браччолини приписывал этот мерзкий поступок кому-то из своих врагов.

Когда ты занимаешься гротескной литературой, то отрицательных персонажей у тебя не меньше, чем положительных. К тому же они часто более привлекательны для читателей.

Любопытно, если ты пишешь о человеке в комплиментарном стиле, никто тебе даже спасибо не скажет, но стоит лишь упомянуть какую-нибудь отрицательную мелочь (типа периодического пьянства), как сразу же — масса возмущений.

Когда я учился на художника, мой учитель известный художник Владимир Иванович Стельмашонок всегда подчеркивал, что отрицательные персонажи более яркие и динамичные, чем положительные.

К примеру, когда мы читаем про очередное расследование Шерлока Холмса, то его дедуктивным методом интересуемся не меньше, чем тем, кто придумал и совершил хитроумное преступление...

— Всегда. Даже про любимых учителей писал: «Сталь штыков и блеск мошонок. Это — Вовка Стельмашонок». Или: «Если моль скрестить с гориллой, будет — Ващенко Гаврила». Разумеется, они сильно обижались и больно мстили.

Я был таким всегда. Наверное, такая природа.

— Это когда после защиты диплома, за которую, несмотря на всегда хорошую учебу, поставили самый низкий балл, вызвали и сказали: «Ты никогда не вступишь в Союз художников! Никто и никогда не купит ни одной твоей картины! Ты никогда не получишь ни одного заказа на монументальную (самое дорогое. — Прим. автора) живопись! Больше сюда не приходи!»

Все художественные мастерские, комбинаты, салоны были для меня закрыты. После 20 лет учебы на художника-монументалиста (на самых престижных отделениях) с огромным трудом устроился на три месяца корреспондентом в журнал «Беларусь». Потом пошел художником в комиссионные магазины, рисовал там таблички типа «М» и «Ж» на туалетах. Затем занялся издательской деятельностью, писательством. Словом — выжил…